Анатолий Рыбаков - Кортик. Бронзовая птица (текст оригинала)
Жердяй молчал.
— Ты о матери подумай. Ведь убивается она? А, убивается?
— Убивается, — мрачно ответил Жердяй.
— Вот видишь! Она убивается, пока следствие идет. А если его невиновного засудят? Ведь она совсем сойдет с ума с горя. И тебе ее не жаль. Эх, ты!
— Я идти не отказываюсь, — сказал Жердяй, — толь-ко на самую гать не пойду. Дойдем до гати, и всё.
— Ладно! Ты нас только туда выведи, а остальное мы сами сделаем.
— А еще кто пойдет?
— Генка… Только ты смотри, Жердяй, никому не говори!
— Зачем я буду говорить?
— И матери своей не говори, никому, понял?
— Понял.
— Пойдем сегодня ночью.
— Уж сегодня?
— А зачем откладывать? Сегодня и пойдем. Приходи вечером в лагерь. Как все заснут, мы втроем и пойдем.
— Ладно, приду, — ответил Жердяй и снова взялся за топор.
Глава 38
СЛАВКИНЫ РОЗЫСКИ
К вечеру Славка вернулся из Москвы и рассказал следующее:
— Графы Карагаевы — родственники знаменитых Демидовых. Был такой тульский кузнец Демид Антуфьев. Его сын Никита поставлял оружие Петру Великому. За это Петр подарил ему уральские заводы, дал дворянство и фамилию Демидов. Дочка одного Демидова вышла замуж за графа Карагаева.
— Кому это интересно? — презрительно скривился Генка.
— Слушай. Демидовы были самые богатые люди в России. Даже королевы за них выходили. Был такой Анатолий Демидов, так он женился на родной племяннице императора Наполеона.
— Уж это ты врешь!
— Честное слово! И Анатолий Демидов, чтобы тоже был именитым, купил в Италии княжество Сан-Донато и стал именоваться князем Сан-Донато.
Такому сообщению не мог поверить даже Миша, хотя и знал, что Славка никогда ничего не выдумывает. Но, может быть, он прочитал какой-то вымысел и уверовал в него? Как можно купить целое княжество, можно сказать — целое государство?
Но Славка настаивал на своем. Он даже обиделся:
— Если вы мне не верите, то поезжайте на Урал. Там увидите железнодорожную станцию, которая называется Сан-Донато.
— Зачем же обижаться? Рассказывай.
— Я не обижаюсь. Но если бы ты при такой жаре целый день просидел в Румянцевке, то тоже бы обиделся.
— Ладно, рассказывай, — примирительно сказал Миша.
— Так вот. Демидовы были очень богатые люди. Владели на Урале заводами и рудниками. И были большими чудаками. Например, один Демидов, Прокофий, устроил в Петербурге такое пьянство, что пятьсот человек умерли от перепоя…
— Вот врет! — взвизгнул Генка и хлопнул себя по коленкам.
— Честное слово! Этот Прокофий был в Англии и за что-то обиделся на англичан. Тогда он вернулся в Россию и скупил всю пеньку, чтобы не досталась англичанам. Ведь они импортировали из России главным образом пеньку, вот он их и проучил.
— Проучил… за свои денежки.
— А что для него деньги? Вот, например, другой Демидов — Павел. В 1835 году подарил царю Николаю Первому алмаз, который стоил ровно полмиллиона рублей…
— Видно, был большой подхалим,— заметил Миша.
Генка опять не поверил:
— Один камешек стоит полмиллиона рублей золотом Больно дорого!
— Представь себе — полмиллиона, — продолжал Славка. — Это был знаменитый алмаз Санси… Вот интересная история. Этот алмаз был вывезен из Индии лет пятьсот назад и принадлежал Карлу Смелому Бургундскому. Карла убили на войне, и алмаз подобрал один швейцарский солдат. Но он не знал цену алмаза, думал, что прост красивый камень, и продал какому-то священнику за один гульден, то есть за один рубль. Священник, не будь дурак загнал алмаз португальскому королю Антону. Король Антон, тоже хороший спекулянт, продал его за сто тысяч франков французскому маркизу Ле-Санси. С тех пор этот алмаз называется Санси. Теперь слушайте, что произошло дальше. Слуга Санси вез к нему этот алмаз. На слугу напали разбойники и убили его. Но слуга успел проглотить алмаз. Санси велел вскрыть труп своего слуги и нашел алмаз в его желудке.
— Веселенькая история! — заметил Генка, протягивая руку к животу в том месте, где, по его предположениям был желудок.
— Затем, — продолжал Славка, — короли опять начали спекулировать алмазом. Санси продал его английскому королю Якову Второму, Яков Второй — французскому королю Людовику Четырнадцатому, потом он попал к Людовику Пятнадцатому. В общем, его долго перепродавали пока наконец, в 1835 году, Павел Демидов не купил его для Николая Первого… Вот какая история…
Мальчики помолчали. Потом Миша сказал:
— Ты, конечно, провел серьезное исследование. Но какое это имеет отношение к усадьбе?
— А то, что одна из дочерей Демидова вышла замуж за Карагаева.
— Ну, и что?
— Может быть, алмаз Санси вместе с приданым перешел к графу Карагаеву.
— Но ведь Демидов отдал алмаз Николаю Первому?
Он мог ему отдать поддельный. Ведь все там было построено на жульничестве.
Генка свистнул:
— Наверно… Попробуй надуй Николая Первого с его Бенкендорфом.
— Видишь ли, Славка, — сказал Миша, — конечно, трудно предполагать, что алмаз попал к графу. Но допустим даже, что это так. Что же из этого?
— Как — что? — обиделся Славка. — Возможно, как раз его и ищут. Ведь все говорят, что здесь всегда искали клады. Может быть, и сейчас ищут.
— Может быть, — согласился Миша. — Но это только подтверждает, что мы должны идти в лес. Этот ли алмаз или что-нибудь другое, но факт, что ищут. А когда ищут драгоценности, то и убивают друг друга. А нам важно узнать, кто убил Кузьмина, и тем самым оправдать Николая.
— Разве я возражаю? Я только указываю на то, что именно ищут.
— Вот и хорошо, — заключил Миша. — Значит, сегодня ночью мы пойдем в лес.
Глава 39
КОСТЕР
Сегодня ночью они пойдут в лес, на Голыгинскую гать. Конечно, от ребят этого не скроешь. Но все понимали, что это не просто тайна: если лодочник проведает, что мальчики отправились на гать, то он может их проследить, а потом в лесу и убить. Он и его парни на это способны. Убили же они Кузьмина.
У всех ребят на лицах было то серьезное, таинственное и даже несколько торжественное выражение, которое бывает перед всяким важным, а тем более опасным пред-приятием. Все вели себя как нельзя лучше и всячески старались угодить Мише и Генке — кто знает, в каком виде они вернутся и вернутся ли вообще. Мише так надоели эти жалостливые взгляды, что он ушел на реку, на то место, где любил сидеть вечерами и смотреть на пламенеющий за дальними горами закат.
К тому же у Миши была еще одна тайна, маленькая тайна, принадлежащая только ему одному: он сочинял стихотворение.
Раньше Миша никогда не сочинял стихов. Это занятие казалось ему несерьезным. Другое дело, когда стихи пишут настоящие поэты: Пушкин, Лермонтов, Некрасов. Или современные поэты: Маяковский, Безыменский… Это поэзия. А то, что сочиняют ребята, не более как рифмованные слова. И плохо рифмованные. К школьным поэта Миша всегда относился иронически. Конечно, если стих пишут для стенгазеты, к какой-нибудь знаменательной дате, это куда ни шло — без стихов нет и стенгазеты. Частушки для «Синей блузы» тоже нужны — критика недостатков получается острее. Но вот стихи из-за «настроений» Миша терпеть не мог, как не мог терпеть и самые эти «настроения»…
«Настроения» бывали обычно у мальчиков морально неустойчивых, далеких от общественной жизни. Впрочем, случались «настроения» и у комсомольцев, хотя и реже «Настроения» заключались в том, что парень ходит грустный, скучный, как в воду опущенный. На все он смотри скептически, все ему кажется мелким, ничтожным, неинтересным. Да и сама жизнь представляется ему совершены ненужной. Говорит он философскими изречениями: «жизнь коротка и неинтересна», «все пройдет», «все повторяется» «если уж жить, то от жизни надо брать все». В общем несет вздор. Как правило, такой «упадочник» говорит о одиночестве, о том, что никто его не понимает и никогда не поймет, и читает при этом упадочные стихи. Да и сам сочиняет упадочные стихи — о загадочном мире, о бренности жизни и прочее в таком духе…
Директор школы Алексей Иванович скакал как-то на педсовете, что «настроения» — неизбежный спутник переходного возраста. Конечно, Алексей Иванович человек умный, опытный педагог, но все же некоторые понятия у него старомодные. При чем здесь переходный возраст? И что это за переходный возраст? Возраст как возраст. Миша был твердо убежден, что «настроения» есть не более как проявление моральной неустойчивости. Отсюда сочинение упадочных стихов. Как только кто начинает сочинять стихи, значит, у него непременно начались «настроения».
И вдруг, совершенно неожиданно для себя, Миша сам начал сочинять стихи. Вернее, он сочинил одно стихотворение. И то не до конца. Он никак не мог подобрать рифмы к двум последним строчкам. Конечно, не упадочное стихотворение, а настоящее революционное. Оно зародилось в те часы, когда он сидел на берегу Утчи вечером, смотрел на пламенеющий за дальними горами закат и вспоминал маленькую железнодорожную станцию, удаляющиеся огоньки поезда, эшелон красноармейцев, Полевого и большой плакат, на котором был нарисован рабочий, разбивающий тяжелым молотом цепи, опутывающие земной шар…
