Анатолий Рыбаков - Кортик. Бронзовая птица
Лес жил ночной, потаенной жизнью. Невидимые, проносились меж деревьев птицы. Это козодой или летучая мышь. Часто раздавался сухой, отрывистый хруст ветки, как будто кто-то подкрадывался. Миша и Генка инстинктивно останавливались. Но Жердяй шел вперед, и мальчики двигались за ним. Если Жердяй не останавливается, значит, никакой опасности нет.
Шли они долго. Миша совсем потерял направление. Без Жердяя, конечно, не выбраться отсюда. И как Жердяй здесь ориентируется? Непонятно…
Между тем лес становился все реже, деревья ниже и мельче. Наконец мальчики вышли еще на одну опушку.
Жердяй остановился и обернулся к Мише. В свете луны лицо его казалось мертвенно-бледным.
— Сейчас будет болото, а там Голыгинская гать, — дрожащим голосом прошептал Жердяй.
— Пойдешь? — тихо спросил Миша. Жердяй отрицательно качнул головой.
— Хорошо. Останешься здесь. Будешь нас ждать. Не побоишься?
Жердяй кивнул головой в знак того, что он согласен остаться здесь и ждать ребят.
— Покажи, как идти,
Жердяй протянул руку вправо и зашептал:
— Пойдете краем леса. Как дойдете до четырех дубов, так возьмите влево, там просека… А как просеку пройдете, так увидите болото… Тут и начинается гать… А я тут посижу, — добавил Жердяй и присел под березой, привалившись к ней спиной.
Миша и Генка пошли вперед. Они осторожно двигались по опушке, прижимаясь к лесу, чтобы их не было видно. Луна светила со стороны поляны, и тени мальчиков сливались с тенями деревьев.
Вдруг Генка схватил Мишу за руку:
— Тише! Слышишь?
Прижавшись к дереву, мальчики оглянулись. Мише тоже показалось, будто кто-то крадется за ними. Они прислушались. Все стихло.
Мальчики двинулись вперед и опять услышали, что за ними кто-то крадется.
Они опять остановились. Раздался едва слышный хруст ветки. Мальчикам казалось, что лес полон таинственными людьми, которые крадутся за ними. Они почувствовали себя одинокими, окруженными врагами. Генка прижался к Мише. Миша слышал, как у Генки бьется сердце. Сам он тоже порядком перепугался, и не будь рядом с ним Генки, перед которым он не мог оказаться трусом, Миша бросился бы бежать со всех ног.
Они стояли затаив дыхание и прислушивались к лесу. Им чудились таинственные звуки, шорохи, осторожные шаги, хруст ветвей, шепот людей, и казалось, что какие-то тени двигаются в поле, на опушке, меж деревьев.
— Вернемся, — едва слышно, одними губами прошептал Генка.
— Боишься? — также шепотом спросил Миша.
Генка кивнул головой:
— Боюсь…
Тогда, с радостью в душе, но с таким видом, будто он уступает Генкиной трусости, Миша пожал плечами и тихонько стал пробираться назад…
Но не успел он сделать и шага, как увидел за деревом фигуру человека. Миша замер на месте. Человек вышел из-за дерева. Это был Жердяй. Так вот кто крался за ними! Чудак! Только зря напугал их.
— Боязно одному сидеть, — тихо сказал Жердяй.
— Так какого же ты черта… — с негодованием начал Генка, обрадованный тем, что есть на кого свалить свой испуг.
Но Миша сделал ему знак молчать. Он сам злился на Жердяя, но сейчас не время разговаривать и не место: их могут услышать…
Втроем мальчики почувствовали себя увереннее. И уже перед Жердяем ни Миша, ни Генка не могли обнаружить своего страха. Миша снова повернул к Голыгинской гати. Генка и Жердяй осторожно двинулись за ним.
Они шли по-прежнему молча, прячась в тени деревьев. Наконец вышли к просеке. Если бы не Жердяй, Миша никогда бы не догадался, что это просека, настолько густо заросла она молодым ельником и сосняком.
Движением руки Миша приказал Жердяю идти впереди и показывать дорогу. Тот жалобно посмотрел на него, но подчинился. И, хотя Жердяй чувствовал рядом с собой Мишино дыхание, он поминутно оглядывался, чтобы убедиться, что Миша здесь, рядом с ним.
Они прошли еще с версту. Лес перешел в мелколесье. Все сильнее чувствовались гнилые запахи болота. Почва вязла и подавалась под ногами.
Вдруг Жердяй остановился и стал внимательно всматриваться в землю. Миша и Генка тоже наклонились и увидели рядом с собой глубокую яму длиной аршина в три и шириной в аршин. Рядом высился холмик свежевыкопанной земли.
Мальчики вгляделись. На некотором отдалении виднелась другая яма, потом третья.
Жердяй развел руками, показывая, что этих ям раньше не было.
Мальчики прошли еще немного. Просека кончилась.
Жердяй остановился, протянул вперед дрожащую руку:
— Гать…
Луна освещала темное бугристое болото. Местами из него торчали не то бревна, не то поваленные деревья. Белесые испарения поднимались над болотом, образуя таинственные движущиеся фигуры. Изредка перебегали огоньки — зеленые, синие, желтые… И хотя Миша знал, что это болотные огни и больше ничего, а белесые движущиеся фигуры, похожие на мертвецов в саванах, не более как испарения, подымающиеся с болот, но и ему было жутко. А Генка и Жердяй едва держались на ногах.
Мальчики стояли безмолвные, окаменевшие перед жуткой картиной ночного болота. Им казалось, что вот сейчас один из этих белесых движущихся призраков приблизится к ним и они увидят мертвого графа и страшную бородатую голову у него в руках.
Вдруг совсем близко мальчики услышали глухие, равномерные удары. Как будто кто-то стучал под землей. Жердяй от страха присел и уткнул голову в колени.
Миша и Генка тоже присели. Но, как они потом говорили, не от страха, а для того, чтобы их не заметили люди, производившие эти звуки. А это обязательно должны были быть люди. Ни во что сверхъестественное Миша с Генкой не верили.
Удары повторялись равномерно через короткие, но точные промежутки времени.
Миша прислушался. Когда первый страх прошел, он сообразил, что удары доносятся не из-под земли и не с болота, а откуда-то справа, из леса, и совсем близко.
Прижав палец к губам, он сделал мальчикам знак оставаться на месте, а сам, пригибаясь к земле, ползком стал подвигаться в сторону, откуда слышались странные звуки. Но за ним пополз Генка, а за Генкой — Жердяй. На этот раз он тоже побоялся оставаться один.
Они проползли шагов двести. Удары раздавались все ближе и ближе. Теперь было ясно, что где-то копают и отбрасывают землю. Между деревьями мелькнула полоска лунного света. Миша осторожно раздвинул ветки…
Перед ним была крошечная полянка, а в середине полянки — яма. Два бугра земли высились по ее краям. Возле ямы сидели два человека и курили.
Это было совсем близко. Удивительно, что эти люди не услышали приближения мальчиков.
Как ни меняется лицо человека при лунном свете, Миша сразу узнал парней, которым лодочник передал мешки.
Что же они копают в лесу? Наверно, те ямы, на которые обратил внимание Жердяй, тоже выкопаны ими.
Потом один парень плюнул на окурок, бросил его, поднялся, взял лопату и прыгнул в яму. То же сделал и второй парень. И все это без единого слова.
Снова раздались равномерные удары лопат. Миша сделал Генке и Жердяю предупреждающий жест и начал тихо отползать назад. Генка и Жердяй поползли за ним.
Через несколько минут три маленькие юркие тени быстро мелькнули по краю просеки, направляясь в обратный путь, к лагерю.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
КРАЕВЕДЧЕСКИЙ МУЗЕЙ
Глава 41
ЕРОФЕЕВ
Итак, парни — в лесу. Ребята торжествовали. Ведь они оказались правы. Здесь действует банда. И возглавляет банду лодочник. И, конечно, они убили Кузьмина.
Правда, они что-то ищут, весь лес перерыли. Может быть, клад, о котором с такой насмешкой говорили и следователь, и доктор, и художник. Но тогда тем более вероятно, что именно они убили Кузьмина, который был лесником. Теперь остается только доказать это. Но как доказать? Ведь следователь не обращает на мальчиков никакого внимания. А может быть, он сам хочет во что бы то ни стало доказать виновность Николая? Трудно в это поверить, но некоторые обстоятельства укрепили Мишины подозрения.
Когда следователь приезжал в деревню, то он долго разговаривал с кулаком Ерофеевым. А на другой день Миша увидел Ерофеева в избе у Жердяя.
Ерофеев сидел на скамейке. Он часто вынимал из заднего кармана большой цветастый носовой платок, похожий на небольшую скатерку, и вытирал им сначала красную морщинистую шею, потом лоб и, наконец, очки. Глаза его без очков были совсем маленькие, красные, беспомощные…
Потом он надел очки и сказал:
— Так-то вот, Мария Ивановна, по-божески надо думать, по-божески жить. Тебе общество поможет, и ты обществу помоги.
— Что же я сделать-то могу? — грустно спросила Мария Ивановна; она сидела у стола, подперев голову рукой.
— В город съезди, с сыном поговори, зачем он невинных подводит?
