Среди «призраков» - Маргарет Петерсон Хэддикс
Как только семья выходила из дому, Люк возвращался в свою комнату к отдушинам: сначала смотрел сквозь ту, что выходила на улицу, – провожал Мэтью и Марка к школьному автобусу, потом сквозь другую рассматривал новые дома. Строительство почти завершилось. Особняки были размером с дом и сарай Гарнеров, вместе взятые. Они блестели под утренними лучами солнца, будто сложенные из драгоценных камней. Может, так и было, почём знать?
Каждое утро сюда по-прежнему прибывали толпы строителей, но почти все занимались внутренними работами. Они направлялись к домам с рулонами коврового покрытия, гипсокартоном, банками краски и надолго исчезали. Теперь у Люка появилось новое развлечение: к особнякам по свежеасфальтированным улицам приезжали роскошные машины.
Иногда они сворачивали на подъездные дорожки, и в какой-нибудь особняк заходили мужчины обычно в сопровождении оживлённо щебечущих женщин. Это наводило Люка на размышления. Он не отваживался спросить родителей или братьев, но предполагал, что люди присматривают себе дом. Как только он это понял, то стал тщательно изучать возможных соседей. Он слышал, как мать с отцом изумлялись, что владельцы новых домов не простые горожане, а знать. Эти люди были сказочно богаты. Могли себе позволить такую роскошь, которая простым гражданам и не снилась. Он не представлял, как они обогащались, когда остальные едва сводили концы с концами. Но отец никогда не произносил слова «богачи», не приправив его смачным ругательством.
Люди, мельтешащие вокруг новых особняков, и внешне отличались от членов его семьи. Среди них были стройные красавицы в облегающих платьях и коренастые мужчины, одетые как «чистоплюи». Так отец с братьями называли тех, кто носил начищенные туфли и шикарные модные пиджаки с брюками.
Люка всегда немного смущала такая показуха. А может быть, он стеснялся своей семьи, ведь они никогда не носили роскошной одежды, как богачи. Он любил разглядывать пары с детьми. Малыши были так же расфуфырены, как и их родители, с бантами, подтяжками и другими безделушками, которые его отец с матерью никогда бы не купили. Старшие дети, казалось, надели то, что им первым делом попалось под руку в шкафу. Хоть он и предполагал, что никто не отважится показаться на людях с тремя детьми, всё равно считал: «Один, два…», «Один…», «Один, два…»
Что, если по соседству поселится семья с одним ребёнком, тогда можно проникнуть к ним в дом и притвориться их сыном? Он мог бы ходить в школу, ездить в город, как Мэтью и Марк…
Вот так придумал – жить с богачами! Да его пристрелят за нарушение границ частного владения. Или сдадут в полицию.
Когда в голову приходили такие мысли, он спрыгивал со стремянки у отдушины и хватал какую-нибудь книжку из пыльных стопочек в углах чердака. Мать научила его тому, что умела сама, – читать и считать.
– По крайней мере, тебе есть что почитать, – часто с грустью бормотала она, убегая на работу.
Люк десятки раз перечитал всё что было, даже книги с такими названиями, как «Болезни свинообразных» и «Травы нашего региона».
Больше всего он любил читать о приключениях и представлять себя то рыцарем, сражающимся с драконом, чтобы вызволить из плена похищенную принцессу, то путешественником, вцепившимся в мачту на палубе корабля в открытом бушующем море.
Ему хотелось забыть, что он Люк Гарнер, третий ребёнок, которого прячут на чердаке.
Иногда около полудня, заслышав, как хлопнула дверь из тамбура в кухню, он спускался и обедал с отцом. Без матери на кухне не пахло ни пирогами, ни картофельным пюре, ни жареным мясом, аромат которого стоял во всём доме. Отец делал четыре бутерброда, озирался, не следит ли кто, и вручал два из них Люку, притаившемуся на ступеньке.
Ели молча, отец боялся, что кто-нибудь их услышит и обратит внимание. Зато включал радио и слушал передачу для фермеров, после которой обычно передавали пару песен. Потом выключал радио и возвращался к работе.
После ухода отца Люк шёл в свою комнату почитать или понаблюдать за новыми домами.
В половине седьмого приходила мать, на минуту заглядывала к нему, чтобы поздороваться, прежде чем хвататься за домашние дела, стараясь перелопатить дневную норму за несколько часов перед сном. Забегали и Мэтью с Марком, но тоже ненадолго. Перед ужином они помогали отцу и делали уроки.
А как весело они раньше играли вместе на улице! До того как вырубили лес, после школы и домашних дел они втроём гоняли во дворе в футбол или бейсбол, рыхлили в огороде землю. Мэтью с Марком из-за него спорили, старались перетянуть в свою команду, ведь, хоть игрок из него никудышный, двое всегда сильнее одного.
Теперь же они нехотя играли с ним в карты или шашки, хотя с бо́льшим удовольствием побегали бы на улице.
Как и он.
Но об этом лучше не думать.
Самый приятный момент наступал в конце дня, когда мать приходила укладывать его спать. Для неё это тоже был отдых. Иногда она засиживалась по часу, интересуясь, что он читал, рассказывала о работе на фабрике.
Однажды вечером, описывая, как резиновая перчатка застряла в курице, которую она в тот день разделывала, мать вдруг замолчала посреди фразы.
– Мам? – позвал Люк.
В ответ она всхрапнула. Просто сидя заснула.
Люк рассматривал её лицо, морщинки, которых раньше не было, седину в волосах, наполовину вытеснившую прежний шатен.
– Мама? – повторил он, осторожно дёрнув её за руку.
Она вздрогнула.
– Но я выпотрошила ту курицу… Ох, прости, Люк. Давай подоткну одеяло.
Она взбила подушку, разгладила простыню.
– Всё в порядке, ма. По-моему, я вырос из этого… – Он приподнялся на постели и сглотнул ком в горле. – Ты же не укладывала Мэтью и Марка, когда им исполнилось двенадцать?
– Нет, – тихо призналась она.
– Ну и меня не нужно.
– Хорошо, – согласилась она и, поцеловав его в лоб, выключила свет.
Люк отвернулся к стене, ожидая, когда она уйдёт.
8
Прошла ещё пара месяцев. Однажды холодным дождливым утром семья выскочила из дома в такой спешке, что едва успела попрощаться с младшеньким. После завтрака все ринулись на выход: Мэтью с Марком недовольно обсуждали впопыхах собранную с собой в школу еду, отец на ходу сообщил:
– Еду в Чайтлсвилль на аукцион. Вернусь к ужину.
Мать бегом метнулась назад, вручила Люку пакет со свиными шкварками, три груши и печенье, оставшееся от ужина, и, пробормотав «Тут есть
