Кристиан Биник - Суперсыщик Освальд и банда пакетоголовых
В этот момент из-за угла выезжает на велосипеде девчонка с длинными волосами, которые развеваются на ветру, как флаг. Я становлюсь на край тротуара между двумя припаркованными машинами и начинаю лаять. Но девчонка едет по противоположной стороне улицы и не обращает на меня никакого внимания. Она приближается. Я уже почти охрип, но толку никакого.
Она бы так и проехала мимо, если бы я в последний момент не перебежал улицу и не бросился ей мужественно прямо од колеса. Она изо всех сил жмет на тормоз и кричит:
— Ты что, сдурел, балда?
Уффф! Как я точно все рассчитал! Ювелирная работа! Еще сантиметр — и моя шкура поцеловалась бы с передним колесом. Я несусь обратно к Тиму и опять врубаю свою стереоприставку на полную мощь. Ну, наконец-то! Девчонка слезает с велосипеда, подходит к нам, удивленно смотрит на моего хозяина и спрашивает:
— Ты чего разлегся? У тебя что, тихий час?
— Какой там «тихий час»! — бормочет Тим и показывает на свою левую ногу.
— Хм. Да, выглядит неважно, — говорит девчонка с лукавой улыбкой. — Но ничего, штопальная игла, кусок шерсти — и будут как новые!
— Чего? Ты о чем?
— О дырке в двоих коротких джинсах. Или у тебя еще какие-нибудь проблемы?
— Ты что, слепая? Не видишь кровь на колене?
— А-а! А я думала, это кетчуп. Как это ты умудрился?
Тим рассказывает ей о своем падении. Девчонка решительно спрашивает:
— Отвезти тебя домой?
— Ну, это было бы… э… действительно… слишком… э…
— Ну, как хочешь.
— Нет, я хотел сказать… э… это было бы слишком мило с твоей стороны…
Последние слова Тим произносит чуть ли не шепотом.
— Сам встать можешь?
Тим качает головой.
Девчонка наклоняется, кладет его руку себе на плечо и помогает ему подняться. Тим при этом краснеет, как рак. Когда он устраивается на багажнике, веселая девчонка, которая на голову выше Тима, садится на седло.
— Держись за меня как следует! — командует она и трогается с места. Тим двумя пальцами берется за ее футболку.
— Эй, ты, что обалдел? Обними меня как следует за талию и держись покрепче, иначе грохнешься и разобьешь еще второе колено! — кричит она ему через плечо.
Тим нерешительно повинуется. Я бегу рядом и поглядываю на него снизу вверх. Чего это он, интересно, все время улыбается, как даун? Радуется, что ли, что у него болит колено?
— Тебя мои волосы не щекочут? — спрашивает девчонка, когда порыв ветра опять взметнул и растрепал ее белокурую гриву.
— Нет, — отвечает Тим. — Следующая налево, пожалуйста, — прибавляет он.
Девчонка смеется:
— Какой ты вежливый! Как тебя звать?
— Тим. А тебя?
— Надин. А твою собаку?
— Освальд.
— Он у тебя молодец, ушами не хлопает, — хвалит меня Надин. — Если бы он не бросился мне прямо под колеса, ты бы до сих пор еще валялся на тротуаре. Можешь гордиться, что у тебя такой классный пес.
У меня от этих хвалебных гимнов просто дух захватило. А Тим?
— Угу… — бубнит этот трус!
Почему он не рассказывает Надин, что его гениального пса сегодня продают с молотка?
Через пару минут мы сворачиваем на нашу улицу.
— Вот здесь я живу, — говорит Тим.
— Ясно.
Надин тормозит перед дверью, спрыгивает с седла и помогает Тиму слезть с багажника.
— Ну что, сам сможешь дальше?
Тим кивает и опять почему-то краснеет, как рак.
— Спасибо… — бормочет он и смотрит при этом не на Надин, а на меня.
— Пожалуйста! — отвечает Надин. — Пока!
Она садится на велосипед и едет дальше. Тим смотрит ей вслед, кусая нижнюю губу и почесывая затылок. Он явно хочет что-то крикнуть ей вслед, и не решается. И я опять прихожу ему на помощь (уже второй раз за сегодняшний день!) громким лаем. Надин останавливается и смотрит назад.
— Что-нибудь еще?
— Да нет, — говорит Тим, но тут же прибавляет чуть дрогнувшим голосом: — Заезжай как-нибудь, когда будет время.
— Хорошо, — отвечает Надин улыбаясь. — Я прихвачу с собой иголку с ниткой и покажу тебе, как надо штопать дырки.
— О’кей!
Надин машет рукой и уезжает. Когда она поворачивает за угол, мой хозяин переводит дух. Потом ковыляет к двери и нажимает кнопу звонка. Ему открывает отец.
— Стоп! Освальд остается во дворе! — говорит он вместо приветствия, еще прежде чем Тим успевает показать ему свое разбитое колено. — Отныне он не должен переступать порог квартиры, понятно?
Понятно. Значит, уже продали.
— Девяносто девять, — сообщает отец. — Неплохая цена, правда?
Что? Меня сдали по цене распродажи?.. Ну, наглость! Да я стою не меньше тысячи!
— Ну как, Освальд? Нравится она тебе? — спрашивает меня отец Тима.
О ком это он? О моей новой хозяйке, что ли? Она что, уже здесь? Где? Я ее не вижу. Если эта дамочка где-то поблизости, значит, она невидимка. Какой кошмар! Меня продали волшебнице! Хотя лучше волшебница, чем близорукий мясник.
— Когда его забирают? — спрашивает Тим.
— Кого?
— Освальда, кого же еще? Ты же говоришь, что за него дали девяносто девять евро.
— Чушь собачья! — смеется отец. — Ты что, думаешь, я способен отдать такого бесподобного пса за какие-то девяносто девять евро?… Да никогда в жизни! Неужели ты не заметил в саду собачью будку? Это она стоила девяносто девять евро!
— Будка? — переспрашиваем мы с Тимом одновременно (я, конечно, мысленно).
Отец Тима садится на корточки и чешет мне подбородок.
— Освальд остается у нас, — объявляет он.
Юхху! От радости мой хвост вертится, как вентилятор.
— Мне как-то не понравился ни один из тех, что звонили по поводу нашего объявления. К тому же, мы только через три недели, после теста, точно узнаем, из-за Освальда мама чихает или нет. Так что пока он остается. Но в дом — ни ногой. Так мы договорились с мамой. Ну, что скажешь, Освальд?
— Гав! Гав! Гав!
Что я еще могу сказать?
ГЛАВА 10, в которой я становлюсь жертвой ограбления
Через две минуты я в первый раз влезаю в свою будку и осматриваюсь. Смотреть тут в общем-то не на что — две мои миски и корзинка. Ни света, ни ковра, ни телевизора, ни отопления… Если где-нибудь существует тюрьма для собак, то камеры там, наверное, выглядят поуютней, чем моя будка. А теснота! Если встать на задние лапы, наверняка набьешь себе шишку.
Ну ладно, зато это моя будка, она принадлежит только мне. Здесь я могу делать что хочу. Например, я могу… э… могу… Хм, что же я, собственно, могу здесь делать? Ах да — например, есть и спать. Или могу подвинуть миски туда, а корзинку сюда. Или наоборот. А потом я, например, могу опять есть и спать. Да, жизнь в моей будке обещает быть необыкновенно разнообразной…
В течение дня в мои апартаменты то и дело заявляются непрошеные гости: то два дождевых червя, то два воробья, то парочка толстых жуков. А ночью ко мне заглядывали на огонек два светлячка и две крысы. Чего им всем от меня надо? Что они, спутали мою будку с Ноевым ковчегом, что ли?
На следующее утро из дома выходит Тим и ковыляет ко мне со свежей водой и огромной порцией хрустелок. Он с родителями собрался на воскресную прогулку в какие-то горы. Его левое колено забинтовано и жутко воняет йодом — фффу! Говорят, этот йод страшная полезная штука, но только не для моего носа. Так что пока Тим рядом, я лучше буду дышать ртом.
Из-за моей дурацкой шерсти я не могу поехать с ними, а то еще у матери Тима, чего доброго, по дороге случится очередной приступ чихотки. В дом мне тоже нельзя. А содержание собак на цепи, к счастью, запрещено. Вы понимаете, что это означает, друзья мои? Что меня теперь нельзя ни запереть, ни привязать, хе-хе-хе! Как только Тим с родителями через пару минут исчезнут — я свободен!
— Смотри, веди себя прилично! — говорит Тим. — А если зайдет Надин, скажи ей, что я…
— Тим! — зовет его отец. — Давай быстрее! Пора ехать.
Тим треплет мою башку и уходит. Черт побери, я так и не узнал, что надо передать Надин! И что я ей скажу, если она вдруг появится? Не успевают они скрыться за поворотом, как я бросаюсь к миске и за ноль целых ноль десятых минуты заглатываю весь свой дневной рацион.
С двумя килограммами хрустелок в брюхе я тащусь на залитый солнцем газон, валюсь на бок и жду, когда стихнет боль в желудке. Потом слоняюсь по саду, стараясь найти себе хоть какое-нибудь занятие — там понюхать, там пометить, — и ломаю себе голову, что мне делать с этой свободой. Хотелось бы, конечно, удрать, но куда?
Тут вдруг ветром заносит в сад старый полиэтиленовый пакет — и я мгновенно вспоминаю банду, которая позавчера напала на Юсуфа в Восточном парке и облегчила его на тридцать евро. Интересно, что сказали бы Тим и его родители, если бы я один выследил этих паршивцев? Правильно: они были бы так горды своим суперсыщиком, что им никогда бы больше и в голову не пришло продавать его. И я в ту же секунду врубаю турбопривод и несусь в парк.
