Алексей Биргер - Тайна костяного гребня
Теперь уже все засмеялись.
— Ты получаешься еще большим приверженцем исторической школы, чем я! — сказал Станислав Борисович. — Однако все, что ты говоришь, — это уже чистые домыслы. Теорию можно строить, когда есть хоть малюсенькое доказательство, а мы даже малюсенького доказательства пока не нашли, что Василий Буслаевич — если он существовал — сложил голову именно в этих краях!
— Ну, доказательства мы найдем, — проворчал Ванька. — А может, и уже нашли. Ведь мы кое-чего откопали, с этим вашим электромагнитом.
— Да ну?.. — Левон Гургенович отставил миску, которую он очистил сначала от ухи, а потом от отварной картошки с огурцами и сметаной. Да и все за разговором управились с обедом подчистую. — Спасибо, Оксана, спасибо, Танечка… Так вкусно все приготовили, что прямо пальчики оближешь. Теперь можно чайку попить и на находки взглянуть.
Оксана и Таня стали разливать по эмалированным кружкам чай из большого чайника. Чай этот пах дымком костра. Александр пододвинул к себе рюкзачок.
— Мы собирали все, — с улыбкой сообщил он. — Как только магнит пищал, мы рыли землю, и все откопанное складывали в рюкзачок, чтобы потом разбираться. Вот и будем выкладывать все по порядку. Во-первых… И он выложил ржавую консервную банку.
— Интересная банка! — провозгласил Станислав Борисович. — Очень интересная! А, Левон?
Левон Гургенович кивнул.
— По форме и по всему — лендлизовская банка. Как раз в таких банках американцы поставляли нам тушенку во время войны. То есть с сороковых годов эта банка в земле лежит. И ее, получается, вполне можно считать исторической реликвией.
— Мы тоже так подумали! — выпалил Ванька.
А Александр выложил следующий предмет.
— Скорей всего, это относится к современной культуре. Копать не пришлось, обнаружилось в высокой траве.
Это был зажим для волос в виде божьей коровки.
— Ой! — обрадовался я. — Это ж зажим Фантика! Помнишь, Ванька, она его потеряла, когда мы тут суетились из-за этих щук?
— Помню, — кивнул мой братец.
— Замечательно! — сказал Станислав Борисович. — Установить не только время изготовления, но и владельца предмета — это большое дело в археологии.
— Очень большое, — согласился Левон Гургенович.
— Следующая находка, — провозгласил Александр, — представляется более ценной, хотя, возможно, мы и ошибаемся.
И он выложил из рюкзачка потемневшую трехкопеечную монету образца сороковых годов.
— Прекрасно! — сказал Левон Гургенович. — Монеты — лучшие свидетели любой эпохи, замечательно отражающие ее характер.
— А если это монета одного из тех годов, когда на монетном дворе денег чеканилось мало, — добавил Станислав Борисович, — то она и стоит не дешево. Надо свериться по справочникам, за монетами каких лет гоняются коллекционеры.
— А вот ради этого нам пришлось повозиться и даже землю просеивать, — сказал Александр, доставая рыболовный крючок и демонстрируя его на ладони.
— Тоже вещь, — одобрили профессора.
— И последнее, — Александр запустил руку в мешок. — Совсем завалящая вещица, совсем никчемная, но мы решили ее все-таки прихватить, потому что ради нее землю пришлось копать основательно, и жалко было ее бросать…
И он, открыв ладонь, продемонстрировал темный от времени перстень с печаткой, которая не очень была различима.
Профессора подскочили на ноги.
— И это… И это… — возопили они. — И это ты не показал сразу? Это ж вещь невесть какого времени, может, и одиннадцатого века!
Студенты тоже заахали.
— Так мы ведь договорились, что все находки будем рассматривать после обеда, спокойно, тщательно и без суеты, — Александр с деланным равнодушием пожал плечами. — Вот мы и ждали…
Я так понял, все в этой компании археологов готовы были малость разыгрывать друг друга, даже студенты профессоров.
А Ванька сиял.
— Вы хоть пометили то место, где нашли перстень? — спросил Станислав Борисович.
— Спрашиваете!.. — возмущенно откликнулся Александр.
Станислав Борисович изучал перстень, бережно держа его в двух пальцах.
— Две рыбы, — сказал он, изучая перстень. — Безумно редкий символ. Я не помню, чтобы когда-нибудь его встречал на печатках. И это, кстати, подтверждает мою теорию…
— Почему подтверждает? — осведомился Левон Гургенович. — Две рыбы — символ христианства. Этот перстень вполне мог принадлежать какому-нибудь священнику…
— Вовсе не обязательно! — заспорил Станислав Борисович. — Рыбы — это символ воды, текущей воды. И погляди на их очертания! Они похожи на те узоры, которые мы видим на украшениях, связанных с язычеством, где вода обозначается особыми линиями! Я больше скажу — этот перстень вполне мог служить для обряда «отпирания воды», связанного с началом и концом русалий. Погляди, как рыбы направлены!..
— Ну, это ты хватанул! — сказал Левон Гургенович. — И вообще, нельзя делать никаких выводов, пока возраст перстня не будет точно установлен. Может, он к шестнадцатому веку относится…
— В шестнадцатом веке были другие технологии, — возразил Станислав Борисович. — И формы у перстней другими стали, ведь сменилась мода, сменились понятия красоты… Нет, я точно вам говорю, что этот перстень — эхо древней трагедии!
— Что ж, докажи, — язвительно хмыкнул Левон Гургенович. — Тебе кто угодно скажет, что этот перстень имеет отношение к христианству и только к христианству. И незачем притягивать за уши свою теорию, указывая на якобы особенные очертания и прочее.
— А может… — вмешался Ванька, — может, этот перстень христианский, но не просто христианский? Вдруг это перстень Васьки Буслаева? Ну, понимаете, ведь должен он был прихватить из Иерусалима всякие сувенирчики, вот этот перстень и был у него на пальце! А если это его перстень — то и его могила должна быть где-то недалеко, и говорящий череп тоже!
Профессора переглянулись сперва между собой, потом со студентами.
— Предлагаю принять эту версию за основную, — с самым серьезным видом сказал Станислав Борисович. — Иначе мы все передеремся. Итак, кто за то, что на перстне — христианская символика, но при том перстень принадлежал Ваське Буслаеву, порубавшему здесь язычников? Прошу голосовать.
Все подняли руки, даже Левон Гургенович.
— Все «за»? Единогласно? Очень хорошо! — тем же серьезным тоном продолжил Станислав Борисович. — А что отсюда следует? Отсюда следует, что мы должны продолжить раскопки на том месте, где был найден перстень, чтобы либо найти могилу Василия Буслаевича и подтвердить эту теорию, либо найти что-то другое и эту теорию опровергнуть.
— Ура! — закричал Ванька. — В путь!
— Сейчас двинемся, — сказал Левон Гургенович. — Вот только чай допьем.
— А я, пожалуй, вернусь на то место, где я начал работу, — сказал я. — Там, наверно, от меня больше толку будет.
— Тебе что, неинтересно найти могилу Васьки Буслаева? — удивился мой братец.
— Интересно, — ответил я. — Но ведь вы там все навалитесь, не протолкнется. А на своих раскопках я буду полным хозяином.
Честно говоря, мне не верилось, что они найдут что-нибудь ценное. Шутливый энтузиазм Станислава Борисовича и Левона Гургеновича казался мне именно шутливым. Хотя, разумеется, археологи просто обязаны покопаться вокруг того места, где сделана ценная находка. Но при этом я очень проникся теорией Станислава Борисовича, я поверил, что городище было уничтожено карательным отрядом под руководством монахов и все его обитатели приняли жуткую смерть во время этих самых русалий. А где ж еще искать следы зверской расправы, как не на берегу, где они жгли костры, прыгали через них и купались, когда неожиданно обрушились вооруженные люди? То есть берег реки, где я установил разметку, казался мне более перспективным.
Вот так после обеда все направились в глубь леса, а я вернулся на свою площадку.
Присев на бугорок, я задумался, с какого квадрата мне начать. Не придя ни к какому решению, я развернул на земле мой план и подкинул над ним копеечную монетку. На какой квадрат упадет монетка, с того и начну, решил я.
Монетка упала на квадрат 14-15-20-21, и я взялся за дело.
Надо сказать, солнце припекало довольно сильно. Когда я работал здесь до обеда, кусты, прикрывавшие площадку с востока, давали довольно хорошую тень. Но теперь солнце переместилось на запад, и спрятаться от него было негде. Оно, можно сказать, било по площадке прямой наводкой. К тому времени, когда я снял слой дерна и в нескольких местах углубился сантиметров на тридцать, оно здорово напекло мне спину.
Я сделал паузу, чтобы искупаться, потом вернулся к работе. Так я и продолжал — работал и окунался где-то раз в полчаса, чтобы совсем не зажариться.
Мне не попадалось ничего интересного, ну совсем ничего, и я уже подумывал о том, чтобы засыпать получившуюся яму и перейти к следующему квадрату. Тем более, что я наткнулся на очень противный корень, непонятно откуда взявшийся. Но потом я стиснул зубы и решил углубиться немного дальше. Ведь сколько времени прошло! Восемьсот лет, а то и поболее — это вам не хухры-мухры! Любые предметы того времени могли уйти очень далеко в землю.
