Коты Эрмитажа - Анна Маслова

– Мячик! – бульдог бросился на меня.

Я заметил приоткрытое окно, сквозь которое в комнату светила луна. Запрыгнул на стол, перешёл на подоконник и немного поддразнил пса:

– Ага! Мячик-мячик!

Бульдог с лаем запрыгнул на стул, затем на стол и приготовился к прыжку на подоконник. Я толкнул створки, открывая окно полностью. Пёс прыгнул. Я, предвкушая успех, изящно шагнул в сторону – точно так же, как раньше делал на острове, – и застыл в грациозной позе. Я даже не удостоил собаку взглядом, а зря... Оказалось, что бульдог стоит рядом и с восторгом смотрит на меня:

– Мячик!

В панике я подпрыгнул и вцепился когтями в занавеску, низ которой пёс охотно схватил зубами и с рычанием потянул на себя. Одно крепление сорвало со стены, меня мотнуло вниз, и я ударил собаку задней лапой по носу. Бульдог обиженно заскулил и резко отпустил занавеску – та птицей вылетела вместе со мной за окно. Карниз окончательно рухнул и враспор лёг на подоконник. А я удачно повис вдоль стены.

Я тщетно пытался выпутаться из занавески, но только ещё сильнее закручивался и в итоге повис беспомощным кульком. И тут я услышал её:

– Что, парашют не раскрылся?

Подо мной, на подоконнике, сидела изящная кошка, очень похожая на ту, что была изображена на картине в заброшенной усадьбе.

– Или тебя уронил аист? – рассуждала прекрасная незнакомка, рассматривая меня. – Не-е-е-ет, велико-ват ты для младенца...

Я не мог оторвать от неё взгляд: этот очаровательный розовый носик, гладкая шёрстка песочного цвета, красиво переходящая в более тёмную на лапках и кончике хвоста. И, конечно же, бездонные зелёные глаза, обрамлённые пушистыми ресницами. Одним словом, само совершенство!

Вдруг занавеска порвалась, и я, извернувшись в полёте, плюхнулся рядом с кошкой.

– Я... тут вообще-то работаю! П-п-патрулирую территорию музея, охраняю от нашествия мышей...

– Каких ещё мышей? Их уже давно нет в музее! – красавица посмотрела на меня с подозрением.

– Да-да, поэтому их и нет, что я... мы тут всё охраняем. Вот, отрабатываю атаку с воздуха! – заверил я.

Кошка захихикала.

Я гордо выпятил грудь и выпалил:

– Позвольте представиться, Винсент – один из знаменитых на весь мир Стражей Эрмитажа!

– А-а-а, так ты один из этих чучел подвальных! Которые не могут защитить даже собственные хвосты! – ехидно засмеялась незнакомка.

– Нет-нет... я не с ними. Я только сегодня приехал, чтобы поднимать этот... боевой дух, – попытался оправдаться я.

– Новенький, значит? Хм... Это из-за «Моны Лизы» тебя вызвали? – предположила она.

Я непонимающе посмотрел на незнакомку. Она указала на большой стенд, стоящий во дворе, рекламирующий выставку картины под названием «Мона Лиза», и сказала:

– «Мона Лиза» Леонардо да Винчи [самая известная картина живописца, постоянно представлена в парижском музее Лувр. Леонардо ди сер Пьеро да Винчи – один из величайших художников и изобретателей всех времён, творивший в Италии в эпоху Высокого Возрождения. В Эрмитаже выставлены две его картины: «Мадонна Литта» и «Мадонна Бенуа»] – самая знаменитая картина в мире! Её завтра привезут! Ты что, не знаешь?

Я взглянул на плакат с изображением загадочной женщины. Та сидела на фоне прекрасного пейзажа, сложив руки и едва заметно улыбаясь.

Стараясь выглядеть невозмутимо, я протянул:

– Ну конечно, я знаю про «Мону Лизу»! Просто такой плотный график, то одну картину защищаю, то другую... Подождите, картину?!

Я аж подскочил. «Мы не трогаем картины. Не портим их, не метим их и не позволяем другим», – пронеслись у меня в голове недавние слова Макса.

– Мне пора. Нельзя оставлять музей без присмотра, – я начал осторожно отступать от края подоконника. – Рад был познакомиться... Кстати, как вас зовут?

– Клеопатра, – представилась кошка.

– Чудесное имя... Я обязательно вернусь.

Я побежал прочь, а Клеопатра озадаченно смотрела мне вслед:

– И почему все коты такие странные?

* * *

Я вбежал в выставочный зал. Нужно как можно скорее отыскать Мориса!

Кругом висели разнообразные шедевры искусства знаменитых художников: Тициана [Тициан Вечёллио – итальянский художник, видный представитель венецианской школы живописи эпохи Возрождения], Эль Греко [(настоящее имя Доменикос Теотокопулос) – испанский художник греческого происхождения («ElGreco» – «грек» в переводе с испанского языка)], Рембрандта. Тогда, конечно, я ещё не знал этих имён, но уже догадывался о большой ценности выставленных здесь картин.

Наконец я увидел Мориса, который тянулся лапками к картине с изображением странных танцующих на поляне людей.

Это потом я узнал, что она называется «Танец». Я ещё подумал: «Матисс [Анри Эмиль Бенуа Матисс – ведущий художник-экспериментатор XX века. Из его ярких и лаконичных работ самая известная – «Танец» – была заказана московским коллекционером Сергеем Щукиным и постоянно экспонируется в Эрмитаже] мог бы придумать и более оригинальное название». Ох, кажется, я отвлёкся...

Так вот! Морис уже собирался впиться зубами в холст!

– Морис, стой! – крикнул я.

Мышонок замер и, не оборачиваясь, спросил:

– Чего тебе? Не видишь, я занят? – Морис снова поднёс резцы к картине.

– Тебе нельзя есть эту картину!

– Это ещё почему?

– Если ты это сделаешь, меня, то есть котов... – попытался объяснить я, но Морис не слушал.

Он снова приготовился укусить, так что мне пришлось наступить ему на хвост. Морис наконец повернулся:

– Отойди, начёс испортишь!

– Самая знаменитая картина в мире! Приезжает в музей! Завтра! – выпалил я первое, что пришло мне в голову в тот момент.

– Что ещё за картина? – кажется, Морис заинтересовался.

– М-м-м... не помню, но это дама вот с таким лицом, – я попытался изобразить знаменитую улыбку Моны Лизы. Видимо, получилось не так плохо, потому что голос Мориса задрожал:

– «Мона Лиза»?! Ты уверен?

– Абсолютно. Видел рекламный плакат на улице.

– О, бабушка, видела бы ты это! Полакомиться «Моной Лизой» – такого ещё в нашей семье не бывало! О, я войду в историю! Мне возведут памятники, моим именем назовут новый сорт мышьяка... – размечтался Морис.

– Да, но она не приедет, если ты сейчас что-нибудь сожрёшь! Никто не повезёт картину в музей с мышью! – заявил я.

– Конечно-конечно, ты прав, – согласился мышонок. – Зачем портить себе праздник! До завтра я потерплю!

Морис, пританцовывая и напевая