Лемони Сникет - Изуверский интернат
Но они ошибались. Войдя в столовую, они увидели, что их ждет лазанья величиной с танцевальную площадку. Она покоилась на громадной подставке, чтобы не сжечь пол, а особа, раздававшая запеканку, была в предохранительной металлической маске, так что в прорезях виднелись только глаза. Ошеломленные Бодлеры встали в длинную очередь и начали ждать, когда особа в металлической маске бухнет им на уродливые пластиковые подносы по ломтю запеканки. Что она и сделала совершенно молча. Получив лазанью, сироты прошли дальше и взяли на конвейере зеленого салата из таза размером с пикап. Рядом с салатом возвышалась гора чесночного хлеба, а в конце конвейера поджидала еще одна особа в металлической маске, раздававшая серебряные столовые приборы тем учащимся, кто не заходил в административное здание.
Бодлеры сказали «спасибо» особе и в ответ им был медленный кивок металлической головы. Потом они оглядели битком набитый зал столовой. Сотни детей уже получили свои порции лазаньи и теперь сидели за длинными прямоугольными столами. Бодлеры увидели нескольких детей, которые явно побывали в административном здании, — серебряных ложек и вилок у них не было. Увидели Бодлеры и нескольких учащихся со связанными за спиной руками — очевидно опоздавших на урок. Было там еще несколько человек с печальными лицами, как будто им уже пришлось купить кое-кому карамелей и наблюдать за их поеданием. Сироты предположили, что эти учащиеся не присутствовали на шестичасовом концерте завуча Ниро.
Но не созерцание этих наказаний заставило бодлеровских сирот застыть на месте — просто они не знали, где им сесть. Столовая вообще такое место, которое может озадачить человека, потому что в каждой из них свои правила и не всегда ясно, где можно пристроиться поесть. Обычно Бодлеры садились рядом с кем-нибудь из своих друзей, но сейчас друзья остались далеко-далеко от Пруфрокской подготовительной школы, и поэтому Вайолет, Клаус и Солнышко без конца оглядывали зал, полный незнакомых людей, опасаясь, что им так и не удастся куда-нибудь поставить свои уродливые подносы. Наконец они встретились взглядом с девочкой, которую видели на лужайке и которая дала им такое странное прозвище, и сделали несколько шагов в ее сторону.
Мы — то с вами знаем, что эта противная девчонка не кто иная, как Кармелита Спатс, но Бодлеров с ней никто должным образом не знакомил, и они не представляли себе, до какой степени она противная. Правда, едва они успели подойти поближе, как она тут же просветила их на сей счет.
— И не думайте тут садиться! — заорала Кармелита Спатс, и несколько ее грубых, грязных, агрессивных друзей согласно закивали. — Не хватало еще сидеть со всякими из Сиротской лачуги!
— Мне очень жаль, — сказал Клаус, хотя вовсе не сожалел. — Я не хотел вам мешать.
Кармелита, очевидно ни разу не побывавшая в административном здании, схватила свои ложку с вилкой и начала колотить ими по подносу — ритмично, но раздражающе. «Сироты кексолизы из Сиротской лачуги! Сироты кексолизы из Сиротской лачуги!» — кричала она нараспев, и, к огорчению Бодлеров, многие к ней присоединились. Как нередко бывает с грубыми, агрессивными, грязными людьми, вокруг Кармелиты Спатс сплотилась целая команда, члены которой всегда с радостью помогали ей кого-нибудь мучить, — возможно, чтобы не трогали их самих. В одно мгновение, казалось, вся столовая стала выкрикивать нараспев: «Сироты кексолизы из Сиротской лачуги!» Трое Бодлеров прижались друг к другу, высматривая, куда бы скрыться и спокойно поесть.
— Да оставь ты их в покое, Кармелита! — прорвался сквозь громкий ритмичный шум чей-то голос.
Бодлеры обернулись и увидели мальчика с темными волосами и широко раскрытыми глазами. Он выглядел немного старше Клауса, но немного моложе, чем Вайолет. Из кармана толстого шерстяного свитера у него торчала зеленая записная книжка.
— Сама ты кексолизка, никому в здравом уме есть рядом с тобой не захочется. Пойдемте. — Мальчик повернулся к Бодлерам. — За нашим столом найдется место.
— Спасибо большое, — с облегчением проговорила Вайолет и последовала за мальчиком к столу, где было вполне свободно.
Мальчик сел рядом с девочкой, как две капли воды похожей на него. Примерно того же возраста, с очень темными волосами, широко раскрытыми глазами и записной книжкой, засунутой в карман толстого шерстяного свитера. Разница заключалась только в том, что ее книжка была черной как смоль. Странное ощущение возникало оттого, что видишь перед собой людей, до такой степени похожих, но смотреть на них было куда приятнее, чем на Кармелиту Спатс, поэтому Бодлеры уселись напротив и представились.
— Я — Вайолет Бодлер, — сказала Вайолет Бодлер, — это мой брат Клаус и наша младшая, Солнышко.
— Приятно познакомиться, — сказал мальчик. — Меня зовут Дункан Квегмайр, а это моя сестра Айседора. А девочку, которая на вас кричала, как ни странно, зовут Кармелита[1] Спатс.
— Кажется, она не слишком приятная, — заметил Клаус.
— Это слишком мягко сказано, — вступила в разговор Айседора. — Кармелита Спатс грубая, грязная и агрессивная, и чем меньше вы будете с ней общаться, тем лучше для вас.
— Прочти Бодлерам стихи, которые ты про нее написала, — посоветовал Дункан.
— Ты пишешь стихи? — спросил Клаус. Он много чего прочел про поэтов, но никогда их не встречал.
— Так, немного, — скромно ответила Айседора. — Я записываю их в записную книжку. У меня это потребность.
— Сафо! — выкрикнула Солнышко, что означало нечто вроде: «Я с удовольствием послушаю твои стихи!»
Клаус объяснил Квегмайрам, что имеет в виду Солнышко, Айседора улыбнулась и раскрыла книжечку.
— Стихи очень короткие, — пояснила она. — Всего две рифмованные строки.
— Двустишие, — вставил Клаус. — Я вычитал это слово в одной литературоведческой книге.
— Да, я знаю, — отозвалась Айседора и прочла стихи, пригнувшись над столом, чтобы не услышала Кармелита Спатс:
Летучих мышей наглотаться досытаПриятней, чем час провести с Кармелитой!
Бодлеры захихикали, но тут же прикрыли рот рукой, чтобы никто не подумал, что они смеются над Кармелитой.
— Здорово, — похвалил Клаус. — Мне очень понравилось про летучих мышей.
— Спасибо, — поблагодарила Айседора. — Мне бы хотелось почитать литературоведческую книгу, про которую ты говорил. Ты мне дашь ее ненадолго?
Клаус опустил голову.
— Нет, — сказал он. — Книга принадлежала моему отцу и сгорела во время пожара.
Квегмайры переглянулись, глаза их раскрылись еще шире.
— Мне очень жаль это слышать, — сказал Дункан. — Мы с сестрой пережили страшный пожар и знаем, что это такое. А ваш отец тоже погиб в пожаре?
— Да, — ответил Клаус, — и мама тоже.
Айседора отложила вилку и, потянувшись через стол, похлопала Клауса по руке. При обычных обстоятельствах это смутило бы Клауса, но сейчас этот жест показался ему совершенно естественным.
— Очень сочувствую вам, — сказала Айседора. — Наши родители тоже погибли во время пожара. Ужасно, их так не хватает, правда?
— Блони. — Солнышко кивнула.
— Долгое время я боялся любого огня, — добавил Дункан. — Я даже на плиту не мог смотреть.
Вайолет улыбнулась:
— Мы жили некоторое время у одной женщины, Тети Жозефины, она тоже боялась плиты. Боялась, что плита взорвется.
— Взорвется! — поразился Дункан. — Даже я этого не боялся. А почему вы сейчас не живете с нею?
Наступила очередь Вайолет потупить взгляд и очередь Дункана потянуться через стол и взять ее за руку.
— Она тоже умерла, — ответила Вайолет. — По правде говоря, Дункан, в нашей жизни уже довольно давно все идет шиворот-навыворот.
— Мне жаль это слышать, — отозвался Дункан. — Хотелось бы сказать, что здесь ваши дела пойдут лучше. Но если учесть завуча Ниро и его игру на скрипке, Кармелиту Спатс с ее дразнилками и отвратительную Сиротскую лачугу, то Пруфрокская подготовительная школа место довольно скверное.
— По-моему, «Сиротская лачуга» — звучит ужасно, — заметил Клаус. — Там и без того плохо, а еще такое обидное название.
— С сожалением должна сказать, — проговорила Айседора, — этим мы обязаны Кармелите. Нам с Дунканом пришлось там жить три семестра, потому что у нас не было ни родителей, ни опекуна, чтобы подписать письменное разрешение.
— То же самое и с нами! — воскликнула Вайолет. — А когда мы попросили Ниро сделать исключение…
— …Он ответил, что ему некогда, он упражняется на скрипке, — закончила Айседора, качнув головой. — Он всегда так говорит. Ну, в общем, Кармелита прозвала лачугу Сиротской, когда там жили мы, и, похоже, она и дальше будет ее так называть.
— Ладно. — Вайолет вздохнула. — Как называет Кармелита лачугу — это полбеды. А вот как вы боролись с крабами, когда жили там?
