Владимир Кузьмин - Звезда сыска
— А откуда… — начала я, но остановилась.
— Нет, нет! — правильно понял меня Иван Порфирьевич. — Таких справок мы не наводили. Просто я наслышан о вашем отце. А раз он ваш отец, то это многое может объяснить.
— Вы уж будьте любезны и меня просветить, — недовольно сказал господин полицмейстер. — А то пребываю в полнейшем недоумении.
— Все очень просто, Сергей Николаевич. Раз я не был уверен, что это и в самом деле так то и не посчитал нужным говорить вам о догадках. Но теперь все расскажу. Вы, вероятно, как и все люди, служащие по нашей части, должны были слышать о полковнике графе Бестужеве?
— Нечто слышал, но это было давно, потому подробности никак не вспоминаются, — все еще с недовольством в голосе ответил ему начальник.
— Впервые о графе Бестужеве заговорили лет пятнадцать назад. В армейских кругах было много разговоров и слухов о докладной записке капитан-лейтенанта Бестужева, поданной на высочайшее имя.[64] В ней говорилось, что приемы штыкового и рукопашного боя, которым обучают солдат нашей доблестной армии, устарели и требуют существенного обновления. А главное, что им создана специальная система подготовки, которую он и предлагает внедрить. Шум быстро утих, но отголоски продолжались еще некоторое время. Были разговоры, что непосредственное начальство предприняло все меры, чтобы избавиться от офицера, позволяющего себе в нарушение субординации обращаться поверх его голов сразу к государю императору.
— Так, действуй он по инстанциям, в них все дело бы и увязло! — изволил прокомментировать господин полицмейстер. Чувствовалось, что о таких малоприятных вещах он знает на собственном опыте. Господин Еренев согласно кивнул в ответ и продолжил:
— Были слухи и противоположного толка. Говорилось, что капитан-лейтенанту была поручена подготовка специальной диверсионной группы и даны весьма широкие полномочия. Последнему я склонен верить больше, хотя и в первом была доля истины, потому как об этом человеке заговорили вновь, и уже по нашему ведомству, около трех лет тому назад. Я в то время служил в жандармском корпусе в Москве, сам при том не присутствовал, но о событии знаю из достоверных источников. Опуская ненужные сейчас подробности, скажу, что у нас не раз заходили разговоры о необходимости готовить агентов, работающих в среде террористов, более тщательно. В том числе и в отношении стрельбы, рукопашного боя и прочей физической готовности. Поводов для этого жизнь предоставляла немало, но до конкретного дела доходило редко. Одним из таких редких случаев было приглашение полковника (заметьте, что полковника, а не капитана третьего ранга!) Бестужева для демонстрации его системы. Полковник и несколько его подчиненных продемонстрировали множество такого, о чем свидетели отзывались, как о чуде. Стрельба с двух рук из револьверов на полном скаку, схватки одного или двух против целой группы, и прочее, и прочее, и прочее. Однако при всем произведенном эффекте скептиков оказалось больше тех, кто отнесся к показанному с энтузиазмом. Главным возражением было то, что такая подготовка требует особых талантов и серьезных затрат как времени, так и денег. Полковник Бестужев, судя по всему, был готов к подобному повороту, и неожиданно предложил желающим сразиться с девочкой, своей дочерью, полагая, что такой пример снимет все вопросы. Добровольцев не нашлось, но чтобы окончательно не оконфузиться, присутствующее там начальство дало приказ кому-то из низших чинов. Им было предложено просто удержать ребенка, не дать ему пройти мимо них. Но никому этого сделать не удалось!
— Припомнил! — почти обрадованно воскликнул Сергей Николаевич. — Тогда еще ходил забавный анекдот, будто товарищ министр пошутил в том смысле, что, мол, одна семья Бестужевых способна сразиться с целой армией. Притом баронессе фон Нолькен для этого не нужна никакая подготовка, что при одном ее появлении все мужчины уже сами готовы падать ниц.
Едва господин полицмейстер закончил эту тираду, улыбка сошла с его губ, он задумчиво посмотрел на меня, отчего-то закашлялся, выпил воды и задумчиво произнес:
— Дела-с!
— Да, — согласился с ним Иван Порфирьевич. — Я как-то про супругу графа забыл.
Они еще некоторое время пребывали в молчаливом размышлении. Пауза затянулась, но никто не пытался ее завершить. Пришлось первым заговорить Сергею Николаевичу, как старшему и по чину, и по возрасту:
— Так вы, сударыня, графиня или баронесса?
— Не знаю, — честно ответила я. — Жизнь наша после смерти папеньки повернулась так странно, что не до того было, чтобы в титулах разбираться. Дедушка, впрочем, писал какое-то прошение, но нам не ответили. Да и не важно это.
— Да с чего вы это взяли? — опешил полицмейстер.
Я пожала плечами, но все же попробовала ответить:
— Я вот с вами в пятый раз встречаюсь, но ни разу так и не услышала, чтобы вас превосходительством величали. Значит, и для вас это не столь важно.
— А вы не передергивайте! — потребовал господин полицмейстер. — Когда дела решаются, не до чинопочитаний становится. Но я и чином своим, и титулом горжусь, потому как это не пустые звуки, и даны они мне по делам моим.
— Но все равно получается, что дела важнее? — все же возразила я. — Да и мои титулы, если они все ж таки мои, заслуга не моя.
— Вы уж можете себе полагать, что угодно, — хозяин кабинета всем своим видом показал, что спорить с человеком, не желающим понять очевидного, не намерен, — в данном случае вопрос важен для дела. Иван Порфирьевич, ты уж напиши соответствующие бумаги. Нужно будет, так свои связи в столице подключи. Да с Афанасием Николаевичем переговори о том.
— Будет сделано, ваше превосходительство! — с легкой иронией, предназначенной для меня, ответил товарищ прокурора, подчеркнув официальное обращение.
— Ну да мы в сторону ушли, — ответил его превосходительство. — Случай, вами рассказанный, Иван Порфирьевич, очень многое объясняет. Но не то, как нам его в судебном разбирательстве использовать. Речь шла о делах секретных и нам официального подтверждения не дадут. И что нам делать?
Вновь повисла пауза, из-за которой господин полицмейстер не утерпел спросить:
— И сколько же мужчин вы в тот раз побороли?
— Троих.
— Зараз или по очереди?
— Зараз. Так проще.
— Вот даже как? И не боязно вам было?
— Совсем не боялась. Я же знала, что никто мне больно делать не станет. Что все это игра такая. Главное, было заставить их двигаться, а уж после этого все было просто.
Видя некоторое непонимание, я пояснила:
— Тут вся хитрость как раз в том, чтобы правильно использовать силу и движение противника. Иначе ничего бы не получилось. Едва человек начнет движение, его нужно просто подтолкнуть правильным образом, и даже очень сильный человек на ногах не устоит. А меня очень боялись обидеть, ткнуть нечаянно деревянными ножами, которые им дали, оттого и двигались мои противники еле-еле. Такого движения для меня было мало, в чем вся сложность и заключалась.
Иван Порфирьевич задумался и вдруг засмеялся.
— Простите меня за неуместный смех, дамы и господа. Но мне пришло в голову…
Тут он посмотрел на меня:
— А что, Дарья Владимировна, сможете вы свое умение продемонстрировать прямо в суде? Ну и отлично! А уж момент и кандидатуру мы выберем сами!
— Иван Порфирьевич, уж не собираетесь ли вы суд превратить в цирк с французскою борьбою? — возмутился начальник полиции. — У нас и так все сомнительно выглядит, как бы не перестараться.
— Не извольте беспокоиться, — успокоил его товарищ прокурора, — мы так дело повернем, что цирк придется показывать нашим оппонентам.
— Есть у вас еще вопросы? — нехотя согласился с ним полицмейстер.
— Есть, но они чисто протокольного характера и будет лучше, если их задавать станет следователь, чтобы нам не нарушать установленные порядки.
— Хорошо, тогда я спрошу, — Сергей Николаевич задумчиво постучал пальцами по краю стола, вздохнул отчего-то и лишь после продолжил: — Официальная часть разговора у нас закончена, а потому позвольте вас, сударыня, как и прежде называть по имени? И на мой вопрос можно не отвечать, потому как он не от полицейского исходит, а от простого человека. Как так получилось, что ты, Дашенька, при своем происхождении при театре служишь и с дедушкой своим живешь?
Мне и вправду не хотелось об этом говорить, но получалось так, что лучше самой рассказать. Все равно узнают про все, стоит им только захотеть. Я только попросила, если не будет в том большой необходимости, рассказ мой никому не передавать. Чтобы стало понятнее, рассказывать пришлось, начиная издалека.
42
Николай Никитич Кузнецов, мой прадедушка, дослужился до высокого чина коллежского асессора с огромными трудностями и исключительно благодаря самому себе. Потому сыну желал более легкого успеха и постарался дать ему хорошее образование. Но дети склонны проявлять неблагодарность, вот и его сын Афанасий бросил обучение и ушел в актеры, чем очень обидел отца. Не утешало его ни то, что актерская карьера сына задалась, ни то, что доход она приносила вполне приличный, так как тот играл в лучших театрах Санкт-Петербурга. Так и рассорились бы они на долгое время, а то и до конца жизни, но тут Афанасий Николаевич совершил новый крутой поворот в своей жизни: женился. За его спиной тут же зашептали, что, мол, женился он по расчету, на старой, некрасивой, хоть богатой и знатной. Дедушка на те кривотолки внимания не обращал, тем более правды в них не было ни на грош. Бабушка моя и вправду была старше его. Ровно на одну неделю. Красотой особой не обладала, но была приятной наружности и весьма мила, что можно было понять даже по старым дагеротипам.[65] Эти портреты были единственным, из чего я могла составить себе представление о ней, потому как умерла она задолго до моего рождения. Что касается богатства, то бабушка была человеком обеспеченным, но не более того, потому что весь ее капитал составлял дом вдалеке от центра Петербурга, в котором сдавались внаем квартиры. Вот и выходило, что единственным значимым достоянием ее был титул баронессы и дальнее родство с известной фамилией. Притом титул этот мог быть передан детям, но никак не мужу. Так что дедушка на слова недоброжелателей внимания не обращал и вскоре покинул сцену вовсе не из-за них, а по куда более прозаическим и печальным обстоятельствам. Вскоре после рождения маменьки бабушка всерьез заболела. Пришлось дедушке взвалить на себя все обязательства по содержанию семьи, воспитанию дочери, по руководству бабушкиным домом и все трудности, связанные с ее лечением. Он даже сумел так организовать дела, что бабушкин дом стал давать доходов едва ли не вдвое. А вскоре, оставшись с малой дочерью на руках, вынужден был и дальше заниматься этим предпринимательством. Он, как ранее его отец, который женитьбу сына одобрил, а уход из театра воспринял и вовсе с большой радостью, все силы приложил, чтобы дать дочери приличное воспитание, хорошее образование и обеспечить ее будущее.
