Богумил Ногейл - Сказочное наказание
— Ах, оставьте! — махнул рукой ротмистр. — Все-таки у нас с вами разные цели.
Бородатый старик вытащил из кармана брюк огромный носовой платок и звучно высморкался.
— Я только хотел посодействовать сохранению народного достояния, — обиделся он. — Вы снова начнете подозревать меня в нечестности, но поверьте, я пришел в замок с самыми добрыми намерениями…
— Допустим, — согласился милиционер, — но, может быть, вы расскажете об этих намерениях поподробнее?
— Разумеется, — ответил пан Рихтр, поклонившись. — Этот Тициан остался, стало быть, у меня, но фронт приближался, и тогда я… Короче, я спрятал его под другим полотном, совершенно незначительным, и снова поместил в раму.
— Как это спрятали? — спросил ротмистр. — Уточните-ка, как вы это сделали?
— Очень просто, гражданин начальник, — продолжал обладатель белоснежной бородки. — Прибил к раме с Тициановым портретом другое полотно. По-моему, это был портрет графини Кейленрейт, Марии-Вильгельмины.
— Так, — кивнул Еничек и опять бросил взгляд на Станду. — Значит, под портретом графини Койленроу… Как бишь ее там?
Мы прыснули, но пан Рихтр обиженно сказал:
— Графиня Кейленрейт, супруга графа Эжена Ламберта, деда пана Герберта фон Ламберт…
— Пана Гильфе! — вслух уточнил я, и старик, похожий на Швабинского, изумленно поднял брови:
— Как ты сказал?
— Не обращайте внимания, — сказал Станда, наша молодежь сохранила кое-какие воспоминания о графах из рода Ламбертов. — Мне бы сейчас хотелось услышать, пан Рихтр, могли бы вы опознать тот портрет, под которым должна быть работа Тициана?
— Само собой, — сказал старик, и в голосе его прозвучала обида, что кто-то осмеливается усомниться в его профессионализме. — Я этот портрет узнаю с первого взгляда.
— Отлично, — сказал Станда и потянулся к дверной ручке. — Я думаю, мы прямо сейчас в этом и убедимся. Что вы на это скажете, товарищ ротмистр?
Тот кивнул и сунул пальцы за скрипучий ремень.
— Идем!
И мы пошли.
15. Дикий волк воет, а тонда спит
Между тем новый реставратор устроился на свой лад. Он посиживал у окна на стуле, упершись босыми ногами в стену, и курил трубку. Вынутые из рюкзака вещи были разбросаны по всему столу, на кровати валялась скомканная пижама, на полу в разных углах ботинки.
— О, пардон, — воскликнул он, когда мы ввалились к нему в комнату. — Я позволил себе немножко расслабиться, я не предполагал…
— Нам не хотелось бы вас беспокоить, — сказал Станда с хорошо разыгранной учтивостью, — но мы должны осмотреть картины. Вы, конечно, позволите?
Мужчина забормотал, выражая согласие, и презрительно выпятил вперед бороду.
— Полное барахло, — сказал он, указывая на ряд картин в рамках. — Не понимаю, зачем меня сюда посылали. Ни одна не стоит того, чтобы ее реставрировать. Профессор, правда, предупреждал по телефону, чтобы я не забывал заглядывать под полотна, но я сомневаюсь, чтобы под такой мазней был второй слой. Это, как правило, заметно сразу.
— Вы так считаете? — переспросил ротмистр, немедленно переходя к тому, что его интересовало. — Скажите, вы лично знакомы с профессором Никодимом?
— Разумеется, — ответил реставратор, пристально глядя на милиционера. — Работаем в одном учреждении и, хотя видимся довольно редко, хорошо друг друга знаем. Профессор Никодим наш лучший…
— Да, это нам известно, — неожиданно вступил в разговор Станда и стиснул руку ротмистра. — Думаю, прежде всего попросим осмотреть картины пана Рихтра. Не хотелось бы его задерживать.
Ротмистр Еничек быстро кивнул и позвал старика, чтобы он поискал портрет графини Кейленрейт. Седовласый человек немедленно принялся за работу, перебирая одну картину за другой и внимательно разглядывая каждое полотно.
— Вы что-то ищете? — поинтересовался новый реставратор, но ответа не дождался.
Переходя к третьему десятку картин, пан Рихтр испустил радостный крик.
— Вот она! Взгляните, ничего особенного из себя не представляет, но глаза написаны мастерски. Подтвердите, маэстро, — обратился он к попыхивающему трубкой гостю из Праги, почувствовав, что видит перед собой знатока.
Реставратор равнодушно пожал плечами.
— Допустим, но это все-таки нельзя назвать чудом, достойным картинной галереи.
Взяв картину из рук Рихтра, Станда передал ее заместителю профессора.
— Тем не менее нам бы хотелось, чтобы вы осмотрели этот портрет подробней, — сказал он. — Речь идет не столько о том, что перед нами, сколько о работе, которая может быть под ней.
Реставратор отошел к окну, чтобы на полотно падал свет.
— Очень сомнительно, чтобы портрет этой дамы скрывал что-то другое. Об этом свидетельствует структура холста, на котором он написан.
— Ну, разумеется, — прервал Станда рассуждения специалиста. — Я-то имел в виду другое полотно, которое могло быть закрыто этой как вы выражаетесь, мазней.
Реставратор поднял удивленный взгляд, быстро перевернул картину, и лицо его стало серьезным. Проведя кончиком пальца по серовато-коричневой поверхности, он тщательно ее осмотрел. И, пробормотав: «Любопытно», одним махом смел все со стола, положил картину на столешницу и перочинным ножом выковырнул несколько гвоздиков, которые крепили полотно к раме. — Можно предположить, что здесь была другая картина, — не отрываясь от работы, проговорил он и быстро вынул портрет из толстой, продолговатой рамы. Потом проворно извлек гвоздики, которыми полотно крепилось к раме, и, освободив одну из сторон полотна, спокойно сказал: — Ошибка вышла, граждане. На раме только один холст.
— Быть этого не может! — возопил пан Рихтр, пытаясь вырвать картину у него из рук.
— Один момент, — успокоил его реставратор, забирая картину у старика. — Я не кончил. Сейчас на раме только одно полотно, но еще совсем недавно на нее было натянуто два холста. Нижний кем-то снят, но, судя по тем дырочкам от гвоздей, что остались в раме, ясно, что он здесь был.
— Точно, — подтвердил я, — все так и было.
«Бедняжка Алена, — вдруг пронеслось у меня в голове, — где-то в чулане дрожит от страха. Бог знает, что с ней вытворяет этот негодяй с дробовиком, пока мы разыгрываем здесь детективов. Если бы не Стандино упрямство, мы бы уже вернули картину и освободили Быстроножку».
— Пожалуй, стоит побывать на этой даче, — неожиданно предложил Станда, как будто читая мои мысли.
Ротмистр Еничек кивнул, но с места не двинулся. Морщины на его лбу выдавали усиленную работу мысли. Немного погодя он повернулся к реставратору и почти что приказал:
— Пойдете с нами, вы будете нам очень полезны.
Тот и не подумал отказываться. Спокойно зашнуровав кеды, сунул в карман кисет с табаком и выбил трубку.
— Можно идти. Хотя вы не сказали куда, но я чувствую, что речь идет о каком-то мошенничестве.
Ему не ответили, но каждый наверняка мысленно твердил то же, что и я: «Ты ведь отлично знаешь, что теперь речь пойдет и о тебе тоже!!!»
Старик Рихтр во что бы то ни стало хотел участвовать в нашей экспедиции, но ротмистр Еничек отослал его домой, потому как, заявил он, это поход не для пенсионеров.
— И не для детей. — Еничек ткнул указательным пальцем в Тонду, Мишку и меня. — Ты ведь сам говорил, что у этого человека на даче есть дробовик, — пояснил он, увидев мое раздосадованное лицо. — Каково нам будет смотреть в глаза вашим родителям, если с вами что случится?
— Да что с нами может случиться! — встрял Мишка. — В Лойзу он уже стрелял и только в сосну угодил.
— А вдруг на этот раз он прицелится лучше? — отмахнулся милиционер и обратился к Станде: — В конце концов, отвечаете за них вы, вот вы и скажите. А если они не пообещают ждать вас в замке, заприте на запор двери и ворота.
Станда покачал головой и спокойно сказал:
— К чему? Если они захотят удрать, их и пятью замками не удержишь. Так ведь, Миша?
— Точно, — подтвердил Дикий волк и непримиримо нахмурился.
— Возьмем с собой Крошку, уж она-то справится с этим гадом, — предложил свои услуги Тонда и пододвинул Толстую торпеду носком кеда на обозрение всего общества.
— Мое почтение, — оторопело произнес реставратор, выпустив облако дыма. — Это кто — свинья или собака?
Ротмистр Еничек впервые со дня нашего знакомства от души рассмеялся, Ивана тоже тщетно старалась сохранить на лице серьезность. Только Станду это сравнение не рассмешило.
— Однажды я вас уже просил не осложнять мне жизнь понапрасну. И еще раз прошу об этом, — сказал он, прощаясь с нами. — Дайте мне честное слово, что не удерете отсюда, пока мы не вернемся.
Мы опустили глаза в землю и замерли. Мне было ясно, что препираться со Стандой бесполезно, но я не хотел подавать ему руку первым. Несколько секунд спустя Мишка поднял голову.
