Анжелина Мелкумова - Тайна графа Эдельмута
— Да девчонка спит как сурок. Я нарочно постучался в ее комнату. Никто не ответил.
— Тем не менее, — ответил граф. — Мне не хватало еще визгов и криков о помощи. Замок, правда, пустынен — это хорошо. Но есть управляющий, сторож… и прочая бестолочь. Лучше всего — действуй, пока она не проснулась. Раз, раз — и… Да, это самое верное: убей ее прямо во сне.
Чего-то они еще говорили: деловито и довольно громко. Но ни Эвелина, ни Марион не слышали. Они стояли за дверью «графской спальни» — ни живы, ни мертвы от страха. О к-какой т-такой «девчонке» шел разговор?.. Обе одновременно поглядели друг на друга.
«Бедняжка ее сиятельство!» — навернулись слезы на глаза Марион.
«Бедная славная Марион!» — сжалось сердце у Эвелины.
— …а не жалко ли вашему сиятельству убивать собственную дочь?
Вот! Вот что расслышали они из графского кабинета!
В ответ раздался жуткий хохот.
— «Собственную дочь»? — Скрипели стулья — так граф умирал со смеху. — «Собственную дочь»? Ха-ха-ха-ха. Друг мой, у меня никогда не было собственной дочери!
Глава 2
Про графа-проходимца, невинного кота Фауля и кукольную шляпку
Больше всего на свете им хотелось убежать. Сейчас же, немедленно, далеко-далеко — в объятия мачехи или в сиротский приют при монастыре Пигалиц. Но чтобы убежать, нужно было пройти через кабинет. А в кабинете сидели: во-первых, страшный-престрашный граф Шлавино, а во-вторых… Эвелина глянула в щелку…
Боже, что за мерзкий тип! Не тип, а расплывшийся в кресле кусок жира. Широкое как шар лицо… а зубы!.. Они были длиннющие и острые, как у сатаны с монастырской фрески — и торчали изо рта наподобие сабель!
— Упырь! — прошептала Марион. — Ей-богу, упырь!
— …И вот что, Упырь, — сказал граф, перестав смеяться. — Чтоб никаких там ваших упырских штучек: с нападением из-за угла, питьем крови и прочее. Мне это глубоко противно. Все должно быть прилично. Скажем… э-э…
Поднявшись со стула, он задумчиво прошелся взад-вперед.
— Скажем, так: не пережив выпавшего на ее долю счастья, девчонка скончалась от сердечного удара. — Граф радостно потер руки: — Да, это очень логично.
— Жаль, — вздохнул Упырь. — А я, по правде, надеялся. Кровь ребенка, как известно, омолаживает на десять лет. И была у меня мыслишка, — похлопал он себя по колышущемуся животу, — чуток помолодеть. Однако ж в толк не возьму, чем же она не угодила вашему сиятельству, эта кроха?
Не ответив, граф подошел к окну.
— Какая полная сегодня луна, — молвил он. — Круглая, как блюдо… Как то блюдо, на котором я смешал утром два порошка — синий и желтый. И что получилось, как ты думаешь? — обернулся он к Упырю.
— Вовек не догадаться!
— Зеленый. Зеленый порошок. Такой зеленый, как трава, на которую упал отец этой девчонки. Раненый моим мечом десять лет назад.
— Дуэль чести? — понимающе закивал Упырь. — Перчатка, брошенная в лицо?
— Нет, чести тут не было. Я напал на него из-за угла, и удар пришелся в спину.
— Ага, месть! — догадался Упырь.
— Месть? Нет. За что мне мстить графу? Он ничего мне не сделал. Нет, то была не месть, то была мечта. Я страстно мечтал жениться на его супруге, матери Эвелины.
— Ну, теперь все ясно, — заулыбался Упырь, обнажив длинные зубищи. — Несчастная любовь. Она была красива? Хороша собой?
— Не так чтобы красива. И не больно хороша. Но она была богата!
Стоя возле окна, граф разглядывал маленькую красную звездочку в темном-претемном небе.
— Ты знаешь меня с детских лет, Упырь. Мой отец был жалкий, совсем нечестолюбивый колдун. Жил в лесу, водил дружбу с лешими, любезничал с русалками. Такая жизнь ему нравилась. Мне — нет. Я всегда думал: мы, колдуны, обладая магическим даром, можем достичь многого. Больше, чем обычные люди. Я чувствовал себя полным сил, я готов был свернуть горы. Всю жизнь провести в хижине? Нет, ни за что. Потому, едва повзрослев, я тут же надел шляпу, сказал «адью» — и покинул отцовскую хижину.
Граф оперся ладонями о подоконник и так напряженно воззрился на красную звездочку, что та стала тускнеть.
— Итак, я пришел в город и поселился среди людей. Пылая желанием выковать свое счастье собственными руками, я взялся за дело, засучив рукава. Прежде всего, нужно было чем-то платить за чердак, что я снимал. Я устроился ловить бродячих кошек. Это было для меня совсем нетрудно. Ты же знаешь, я чую кошек за версту. Я стал грозой кошек. У-у, как они меня боялись! Наловив их с дюжину и обменяв на деньги, парочку-другую я уносил к себе домой. Для опытов. Потому что вечерами упражнялся в магии.
Отвернувшись от окна, к облегчению красной звездочки, граф сложил руки на груди.
— Ты думаешь, колдунами рождаются? Нет, колдуны — это просто талантливые люди. Надо трудиться до седьмого пота, чтобы достигнуть чего-то. Я трудился до восьмого. Ты меня знаешь, я отмечен особой звездой. Я талантлив и удачлив, моя воля тверже алмаза. Если я поставлю себе цель, то добьюсь во что бы то ни стало. Ничто меня не остановит: ни человеческие жизни, ни божьи законы. Я трудился днями и ночами, я упражнялся во многих областях — в астрологии, в алхимии — и кое-чего твердо добился. Но лучше всего у меня выходило готовить волшебные порошки. На то у меня открылся дар. Я стал яро изучать это дело и даже поступил на медицинский факультет университета в Салерно.
Для учебы мне нужны были деньги. Больше, чем приносила ловля кошек. И я быстро нашел их источник. Я пробавлялся тем, что заходил иными вечерами на постоялый двор, где останавливались состоятельные путешественники. Подсаживался к ним — и незаметно, за беседой, подсыпал им в вино мой «соглашательный порошок». Ты знаешь: кто проглотит этот порошок, начинает со всем соглашаться. Так вот, я подсыпал порошок, а потом требовал у бедняги денег. Много требовал, — ухмыльнулся колдун, — бесстыдно много…
Ну а днем я изучал медицину. О, это было страшно интересно. Ты знаешь, я открыл, что если захочу, могу увидеть внутренности любого человека. Я вижу, что у него и где болит. Я знаю ту травку, из которой можно сделать нужный порошок. Откуда знаю? Это загадка. Но я иду и нахожу ее. Темной ночной порой… Так вылечил я домовладельца, сдававшего мне чердак, от ужасной болезни, изгрызшей его внутренности. Он умирал. Дни его были сочтены. Было страшно смотреть, что творилось в его чреве. Будто гигантский рак забрался внутрь — и пожирал, пожирал, пожирал… В то время я был еще юн и мягок душой. Не выдержав зрелища, я пошел ночью в лес и нашел там нужную травку Я долго над ней колдовал — а утром отнес ему порошок.
Граф улыбнулся, вспоминая.
— Он и сейчас живет, этот толстяк — розовощекий и веселый… Тогда, в благодарность, он перестал брать с меня плату за чердак.
— Ишь, ваше сиятельство — талант! — восхитился Упырь.
— Талант… Я не собирался становиться лекарем. Лечить людишек, копаться с их недугами… — Граф поморщился. — Мне нужно было другое. Я верил, что с моими магическими способностями могу достичь большего. Только как? Я не совсем себе представлял. До тех пор, пока не повстречал графа Эдельмута.
…Это было ясным летним вечером. К тому времени я уже закончил учебу, вернулся на родину и устроился помощником лекаря на одной из тихих улочек Альтбурга. В тот вечер я возвращался из лесу со своими травками. Вдруг навстречу мне выехали два всадника. То были граф Эдельмут и его молодая супруга. Возвращаясь с прогулки в свой замок, они ехали по лесной тропе. Он догонял ее на своем скакуне. Она оборачивалась и смеялась. В общем, можно было сказать, не заглядывая в их сердца: они были счастливы. Вот тогда-то… Тогда-то я ясно понял, чего в этой жизни мне хотелось больше всего. Мне хотелось быть на месте графа. Веселого. Богатого. И счастливого.
На минуту в комнате воцарилось молчание.
— Помню, как сильно тогда мне этого возжелалось, — глухо продолжал граф. — Так сильно, что я бросил все мои травки — и побежал без оглядки домой. Я размышлял недолго. Как раз в это время граф Эдельмут уезжал на войну. Я поехал следом.
— Да-а, — покивал Упырь, — бедняга граф Эдельмут. Однако — ух, горю любопытством! — что было дальше-то?
— Дальше я возвращаюсь в замок. Вот в этот, вот в эту комнату — здесь располагалась опочивальня графини. Представляюсь как виконт Шлавино. Целую ручку графине и дрогнувшим голосом молвлю: так и так, своими собственными глазами видел, как супруг вашего сиятельства, доблестный граф Эдельмут, сгорел в своей походной палатке, подожженной неприятелями. Плач, стоны, горе. Я плачу вместе со всеми. Ты ведь знаешь, я умею плакать: у меня есть для этого особый порошок.
Граф засмеялся.
— А по истечении определенного времени я прошу у ее сиятельства ручки.
— И не побоялись, что откажет? — удивился Упырь.
— Откажет? После того как я подсыпал ей в вино моего «соглашательного порошка»? После него, друг мой, никто не отказывается. И ты бы не отказался съесть самого себя, дай я тебе его попробовать. Хочешь?.. — Граф направился к двери, за которой стояли стеклянный колбы.
