Светлана Лаврова - Верните новенький скелет!
Но капитан Блад, конечно, был интереснее, чем младшая сестра, поэтому Саша окончательно решила влюбиться в физрука.
«Лучше б он что-нибудь другое преподавал, — подумала Саша. — Не люблю я физру. Но никуда не денешься, придётся полюбить».
Для начала Саша решила делать по утрам зарядку. А там видно будет, как любовь пойдёт.
В то же самое время, на этом же самом уроке, но этажом ниже Стася занималась расследованием преступления. Дело было в том, что у неё пропал красный карандаш. Стася не сомневалась в том, что он был злодейски похищен. Под подозрение попали трое: Стасин сосед Никита, учительница Анна Михайловна и домовой Барабашка.
Никита шёпотом дал честное слово, что он карандаш не брал и у него дома есть сто двадцать точно таких же (то есть отпадал мотив преступления).
Анна Михайловна была очень хорошим человеком и скорее бы сама подарила Стаське карандаш, чем взяла бы его без спроса (то есть нарушалась психология преступления). А насчёт домового Стася вообще не была уверена, есть ли он в школе. В доме-то, понятно, есть, на то и домовой, но школа же не дом. Или дом? И как он тут называется? Не домовой, а школьный? Или учебный? В разгар сомнений Анна Михайловна спросила, сколько будет восемь плюс три, и Стасе пришлось мобилизовать весь свой могучий интеллект на решение этой сложной задачи. У Стасй получилось двенадцать, а у всего класса почему-то одиннадцать, но Стася не огорчилась. Она однажды подслушала, что мама сказала папе: «У Стасй нестандартное мышление. Необычное, не такое, как у всех». «У меня двенадцать получилось, потому что я необычная и нестандартная, — подумала Стася. — Двенадцать ведь лучше, чем одиннадцать, — больше. Двенадцать называется дюжина. А одиннадцать никак не называется. Поэтому я права. Как всегда».
В это же самое время на этом же этаже, но в другом кабинете Иван строил планы, никак с процессом обучения не связанные: «Главное — привлечь внимание и заставить себя уважать. Чтобы не думала, что я малявка, лапша варёная. Например, можно попробовать поднять шкаф с книгами, чтобы видела, какой я сильный. Да, но мы же в разных классах учимся. Это что же — зайду я в её класс и ни с того ни с сего схвачу шкаф… Ещё за вора примут, который мебель крадёт. А если прийти в гости и поднять шкаф у них дома? Нет, у них старинный, огромный, деревянный, не осилю.
Или можно стать лучшим учеником школы. Лучше страны. Вызывает меня министр… нет, президент России и говорит… Да, но он же меня вызывает, а не её. Вот если бы он ЕЁ вызвал и про меня рассказал, что я самый умный и храбрый… Нет, лучше по-другому доказать, что я храбрый. Спрыгнуть со второго этажа. Нет, со второго низко. Лучше с пятого. Нет, с пятого неразумно. Она, конечно, упадёт на мой хладный труп, орошая слезами… А может, и не упадёт — падать будет не на что, расшибусь в лепёшку. Лучше её спасти от… от бандитов. Напал на неё бандит… Старо…
Может, что-то менее примитивное. Поразить чтением мыслей на расстоянии. Или прохождением через стену. Или сказать, что я могу привидений видеть… Привидений, конечно, не бывает. А вдруг ОНА думает, что бывает? О! А если спасти её от привидения… Например, вампир. Вампир в тёмном подъезде…»
— Лапшов, о чём ты задумался? — сказала учительница. — Ну-ка приведи нам пример предложения с деепричастным оборотом.
— Вампир в тёмном подъезде… — по инерции произнёс Иван.
Класс замер.
— Что? — переспросила учительница.
— Вампир в тёмном подъезде тихо подкрался к ней сзади и вонзил окровавленные клыки…
— Куда? — спросила потрясённая Лена Широнина, соседка по парте.
— Уж куда вонзил, туда вонзил, — недовольно сказал Иван. — Не перебивай, Широнина. На чём я остановился?
— На «вонзил клыки», — подсказали сбоку.
— Ага… И вонзил окровавленные клыки, ибо полная луна уже оказала на него своё магическое влияние, и он нервно облизал растрескавшиеся губы и сделал первый глоток тёплой крови… — тут Иван вспомнил про деепричастный оборот и закончил:
— Грустно вздыхая.
— Чего уж теперь вздыхать, — произнёс с последней парты Валька Тимофеев, хронический двоечник, но добрый человек. — Замочил гёрлу, ещё и вздыхает, гад.
— Он раскаивается, — вступился Иван за вампира. — Он же не нарочно вампир, ему… э-э-э… пересадили костный мозг, облучённый в полнолуние, и он просто не может иначе, хотя по утрам он всех загрызенных очень жалеет…
И добавил, опять вспомнив про деепричастный оборот:
— Страдая от укоров совести.
— Да, — подытожила Марина Михайловна. — Необычная у тебя точка зрения на деепричастный оборот, Лапшов. Садись, пять.
В это же самое время папа Саши и Стасй, Андрей Викторович, прошёл по родному кабинету биологии, любовно оглядывая экспонаты на полках. Седьмой «А» сняли на прививку, и урок был свободным.
«Вот этот аквариум целиком отдам ей, — думал он. — Только бы всё было хорошо… Ну почему я нервничаю? Я дома, в родном городе, всё прошло благополучно. Никто и не думал, что… Это из-за дороги. За мной следили. Но кому это надо? Зачем? Глупости. Всё нервы. Устал…»
В это же самое время этажом выше мама Саши и Стасй, Елена Николаевна, вела урок литературы. Она проверяла, как выучил шестой «В» стихотворение Пушкина «Буря мглою небо кроет…».
— Буря мглою небо кроет… — вдохновенно вещал уже двенадцатый ученик.
«Актуальная фраза, — подумала мама, взглянув в окно. Там падал жидкий и какой-то неубедительный снежок. — Скорее бы весна, что ли. Лучше лето. Или хотя бы выходной».
И вызвала двоечника Чудоделова. Чудоделов обычно учил первую строку стихотворения, а всё остальное добавлял от себя. Елена Николаевна старалась вызывать его самым последним, чтобы не нарушал в классе деловое настроение. Но сейчас ей так опротивели «бури мглою», что хотелось развлечься.
— Буря мглою небо кроет, — бойко начал Чудоделов, потом запнулся и продолжил: — Нас директор матом кроет. Выпьем, бедная старушка, наливай скорее кружку, что-то кровля обветшала, на ремонт же денег мало, как дитя там кто-то плачет, щас он по башке получит….
— Ну и плохо, Чудоделов, — сказала мама. — Что это за рифма: «кроет — кроет», «плачет — получит». «Однажды в студёную зимнюю пору» у тебя лучше получилось.
— Так ведь Пушкин, Елена Николаевна, — развёл руками Чудоделов. — Его трудно портить. Уж на что я специалист…
— Тогда двойка, — пожала плечами мама и взглянула на часы: когда уж кончится этот бесконечный урок.
— За что? — привычно возмутился Чудоделов.
— За некачественную порчу Пушкина, — сказала мама. — Ничего в тебе святого нет, Чудоделов, никого ты не уважаешь…
— Я вас уважаю, — сказал Чудоделов. — А Пушкина даже где-то люблю.
— Сомнительно что-то, — пожала плечами мама. — Степанова, к доске.
И подумала: «Интересно, а что в это время делают Саша, Стася и папа?»
Глава 5. На сцену выходит шкаф
Бабушка надела на Кошмара ошейник и открыла дверь.
— Недолго, — предупредила она.
Пёс махнул хвостом в знак согласия и приготовился сделать маленькое землетрясение, скача на первый этаж, как вдруг учуял возле мусоропровода незнакомый запах. Отложив прогулку, пёс принюхался.
Чужой гражданин в лёгком не по сезону пальто поёжился. Пахло от него не просто чужим, а чем-то иностранным.
— Иди, иди давай, — с акцентом сказал незнакомец Кошмару.
— Куда? — спросил пёс.
— Да куда шёл, — ответил он и икнул, осознав, что говорит с собакой.
Кошмар сел у дверей и принялся делать вид, что выискивает блох. Ещё не хватало, чтобы какой-то чужак им командовал.
Незнакомец тоже нервно почесался и нетерпеливо переступил. Пёс с деланым равнодушием отвернулся.
Незнакомец, покосившись на огромного говорящего пса, пробормотал что-то типа: «В этой России жуткие снега и ужасные собаки!», подошёл к двери Сергеевых и тихо открыл её. Пёс удивился. Он точно знал: кроме Картахены, дома в это время никого нет.
Взломщик аккуратно прикрыл за собой дверь. Но замок не защёлкнул. Кошмар подкрался поближе. Услышав, как зашипела любимая подруга Картахена, Кошмар ударил лапой по двери и забежал в двадцать вторую квартиру.
— Куда… Кудасай?!. — удивлённо начал фразу незнакомец, желая вежливо попросить собаку выйти, но не смог договорить. Пёс смотрел на него глазами инугами [1]. На самом деле Кошмар просто опешил и даже приготовился спросить: «А ты сам куда?», но в последний момент раздумал тратить время на разговор. Он просто грозно зарычал, оттесняя ворюгу от двери внутрь квартиры. Довольная Картахена сидела на пуфике, скрестив лапки, и любовалась героем-соседом, время от времени одобрительно шипя.
