Владимир Кузьмин - Звезда сыска
— Да ничего он не здоровый, — стала отбиваться я. — Толстый скорее. Но я его и вправду не хотела…
— Да не извольте беспокоиться, барышня, — сказал Иван Артемьевич. — Вы чего желали, того и добились. А уж после кто-то его зарезал! Ох, простите!
— Да ты не тушуйся, Иван Артемьевич! — продолжал ерничать следователь. — Дарью Владимировну такими словами не смутишь.
— Что вы на ребенка разбушевались, ваше высокоблагородие? Уж простите за замечание.
— Во-от, и заступниками уже обзавелась. Ладно, я это не со зла, а от растерянности. За помощниками моими послали?
— А как же! Пожалуй, не они ли по лестнице топают?
И опять никто не угадал, потому что пришел доктор Еланский. Доктор был румян, круглолиц и улыбчив глазами.
— Ну-с, — сказал он, потирая руки, чтобы согреть их. — Кто у нас пациент?
Иван Артемьевич и Дмитрий Сергеевич дружно указали на меня, будто испугались, что по ошибке их самих начнут лечить.
— Радует, что пациент жив. Ну да это дело поправимое, — зловеще сообщил доктор Еланский, отчего я захихикала. — На что жалуетесь?
— У нее голова разбита и ножевая рана в левом боку, — радостно доложил ему следователь.
— Благодарю покорно, хотя рассчитывал услышать о его проблемах от самого пациента. А вы, господа, кыш отсюдова. Теперь я здесь наиглавнейший начальник!
Едва закрылась за полицейским дверь, он потребовал, чтобы я сняла платье.
— Голова, судя по всему, может и подождать. Голова, она и вообще вещь крепкая. А вот что там у вас в боку, нам неведомо, а полагаться на слова пациентов я не привык Всегда правильнее самому взглянуть. Так-с! Придется зашивать!
— Как это? — испугалась я.
— Обычно, иголкой и ниткой. Как иначе зашивают? — удивился моему восклицанию доктор. — Если вам известен иной способ, так поделитесь. Можно, конечно, на швейной машинке «Зингер», но вам это не понравится, уверяю вас.
За разговором он успел не только осмотреть рану, но и смазать ее, отчего стало сильно щипать.
— Надо бы вас не перекисью, а йодом смазать, вот когда щиплет по-настоящему! — вредным голосом сообщил эскулап. — Ну да ладно уж. К вашему счастью, нет у меня с собой подходящей иголочки, вот такого размера! — он растянул пальцы и показал иглу размером с кухонный нож — Так что пока обойдемся наложением повязки.
Перевязал он меня быстро, ловко и очень ласково. Пальцы у него были такими же округлыми, как и лицо, но притом невероятно ловкими и быстрыми. Я даже ни разу не ойкнула.
— Одевайтесь, не жарко тут. Ну-с, давайте вашу голову. Ой-ой-ой! Ужас!
Я уже привыкла к его манере пугать пациентов, потому и не испугалась вовсе. Но тут доктор всерьез сказал:
— В боку у вас и впрямь всего лишь царапина. А с головой дело посерьезнее. Чуть ниже и правее, и не беседовали бы мы здесь. До свадьбы, конечно, заживет. Но надо еще проверить, нет ли у вас сотрясения мозга. Вот сейчас перевяжем и проверим.
Он смазал мне голову, и опять стало щипать, но повязку наложил так, что я ничего и не почувствовала. Мне даже немного легче стало.
— Спасибо, доктор! — поблагодарила я. — У вас руки прямо золотые!
— Так это закон природы. Если у кого глупая голова, то у другого непременно должны быть золотые руки, чтобы ту голову лечить. Иначе вымерли бы все люди, наподобие мамонтов. Про мамонтов вам ведомо?
Я кивнула, что ведомо.
— Но явно не в полной мере, — доктор для убедительности поднял вверх указательный палец. — Мамонты отличались большими размерами, но любили лезть не в свои дела. Оттого и вымерли.
Он достал из баула блестящий молоточек, поводил им у меня перед глазами. Потом посмотрел мне в глаза, оттягивая веки, заставил их закрыть, а пальцем дотронуться до носа. Я промахнулась.
— Все, сударыня, моя миссия завершена, — сказал доктор. — Сейчас распоряжусь, чтобы вас госпитализировали, и пойду досыпать.
— Не надо меня госпитализировать! — взмолилась я. — Ну, пожалуйста, не надо, доктор!
— Надо! — он потрепал меня по руке и ласково добавил, заглянув в глаза: — Правда, надо!
— А как же дедушка?
— Что ж вы о нем раньше не подумали? — осуждающе и уже совершенно не ласково спросил доктор. — Мне уже рассказали о ваших подвигах. Получается, что полиции вы помощь оказали. Но по мне, лучше бы вы о себе и о дедушке думали. А насчет больницы не беспокойтесь особо. Полежите денек, ну — два. Если осложнений не будет, так и домой вернетесь быстро. А рисковать не стоит. Я с утра профессору Медведеву позвоню, попрошу его лично вас обследовать. А сейчас не бузите, одевайтесь и езжайте в клинику. Да скажите Дмитрию Сергеевичу, чтобы он к дедушке вашему кого потолковее послал, чтобы не пугать человека без нужды. Впрочем, я сам пошлю, а то от полиции что-то толку совсем чуть стало. Ну-с, до свидания!
— До свидания. Спасибо вам.
* * *Отвезли меня в те самые клиники университета, что расположены напротив нашего театра. Из моей палаты он хорошо был виден. Там меня уже ждали, тут же провели, куда следует. Очень скоро прибежал дежурный врач, еще раз расспросил меня, но повязки трогать не стал, а велел сразу ложиться в постель. Я легла и, к своему удивлению, тут же заснула. Нет, я еще слышала, как дежурный доктор принес какие-то капли, кажется, пахло валерьяновыми, но дальше уже совсем уснула.
36
Было бы неправдой сказать, что спалось мне хорошо. Но не так уж и плохо, всего-то пару раз проснулась ночью, неудачно повернувшись во сне. Были какие-то сны, которые беспокоили, но не кошмарные, может, тревожные, но не страшные. Запомнился только один. Будто Петя попросил ему показать театр, но не наш, а театр «Глобус» в Лондоне. Я его привела, а нас там господин Шишкин не пускает. Мне бы тому удивиться, что он жив, так меня более всего удивило, что он в Лондоне теперь живет. Я его спрашиваю, как же так, отчего нам в театр нельзя? У меня же здесь маменька играет. А он говорит, что как хотите, но без билетов нельзя. Извольте пройти в кассу и заплатить по алмазу за билет. Видимо, от нервных переживаний и от ударов по голове в этой голове моей все окончательно перемешалось.
Утром я проснулась оттого, что меня кто-то тихонько тряс за плечо. Я открыла глаза и увидела человека в белом халате. Он приложил палец к губам, и я не стала ничего спрашивать, а сперва посмотрела в тот угол, куда он глазами показал. Там на кушетке спал дедушка. Наверно, прибежал среди ночи, потом не захотел уходить, вот его и пристроили в моей палате ночевать.
— Одевайтесь и выходите, — шепнул мне доктор и вышел.
Рядом с кроватью на стуле оказался больничный халат. Никак не хотело вспоминаться, как же я переодевалась и куда девалась моя одежда. Решила разобраться после, оделась во что было и вышла в коридор.
— Здравствуйте, сударыня, — сказал доктор, тихо прикрыв дверь в палату. — Следуйте за мной на перевязку.
И мы пошли длинным, просторным коридором, пропахшим лекарствами. Из бокового прохода, со стороны лестниц, вышла большая группа молодых людей — все тоже в белых халатах — и направилась впереди нас в ту же сторону. Я не утерпела и спросила:
— Куда это все идут?
— В театр, — ответил мне доктор, но, увидев мое замешательство, пояснил: — В анатомический театр.[59] Это студенты на занятия идут.
У меня зародились нелепые подозрения, что, мол, этим студентам в театре станут меня показывать. Как образец глупости, приводящей к нехорошим медицинским последствиям. Но я вспомнила слова про перевязочную и перестала думать ерунду.
Перевязка оказалась вещью более неприятной, чем когда накладывали первую повязку. Но пришлось терпеть. Доктор сказал, что голову мою повторно перевязывать нет надобности, и даже похвалил ее за крепость к ударам. Но бок перевязали. Там рана хоть и стала затягиваться, но следовало поберечься. А фельдшер спросил, кто меня так ловко перевязывал ночью, а когда я ответила, сказал:
— Ну, известное дело, господин Еланский знатный мастер! Даром что давно в докторах ходит, а умение не растерял.
Мне смазали все раны и невесть откуда взявшиеся в большом числе синяки какой-то мазью. Болеть почти перестало, и я представила, как снова засну, вернувшись в палату.
Но не тут-то было. Во-первых, проснулся дедушка. Еле-еле его успокоила. Убедила, что все плохое уже прошло, а впредь я буду куда умнее. Сошлись на том, что я права, что следует еще поспать, благо в театре сегодня выходной день.
Но тут принесли завтрак. И мне, и дедушке дали по тарелке горячей каши, сдобренной постным маслом, по куску ситного хлеба и по стакану сладкого чая. Мы даже повеселели от этой незатейливой еды, тем более что я не ела со вчерашнего обеда, а дед всегда от нервных потрясений начинает становиться голодным.
Доесть нам не дали. Дверь отворилась без стука, и к нам вошел невысокий, худенький человек Его лицо украшали пышные усы и борода, но первым делом заметными были острые глаза. От этих глаз становилось немного неловко, будто они видят все твои прегрешения, как прошлые и настоящие, так и будущие. К тому же его сопровождала самая настоящая свита из четырех важного вида особ медицинского персонала. Один свитский тут же поставил своему начальнику свободный стул против моей кровати. Остроглазый сел на стул, остальные замерли за его спиной.
