Большая книга ужасов – 90 - Мария Евгеньевна Некрасова

Из домов уже выходили соседи: кому понравится канонада под окнами среди ночи! И этот мой вопль… Многие были с ружьями. Ноздри мои окончательно забил запах пороха и железа. А мальчишки всё дрались. А я всё отвлекал людей: бегал по траве, то выскакивая, то прячась.

…Когда выстрелы грянули сразу с трёх сторон, я понял, что доигрался. Горячий металл вонзился мне в бок и в лапы. Трава защекотала раны, и запах пороха навалился на меня глухой ватной шапкой. Я почувствовал, как Толстый и Лом наконец-то удирают из ловушки-сарая. Мне стало спокойнее.

Люди светили фонариками в глаза и окружали меня тесно-тесно – я мог бы махнуть лапой и оторвать кому-нибудь нос. Я отчего-то не понимал, о чём они говорят: вроде по-русски, а ни слова не разберёшь. Страшно быть в чужой шкуре. Один переломил ружьё: добьёт!

Я поднялся на лапы. Боль резанула в груди и отдалась в голову, но я устоял. Люди отшатнулись одной большой волной, в хороводе лиц я увидел мать. Она что-то сказала этому, который переломил ружьё, и притопнула на меня, будто отгоняет собачонку. Я оттолкнулся и прыгнул в темноту.

Кое-как, хромая на две ноги, я добрался до своего двора и спрятался в дровяном сарае. Улёгся на тёплых досках и чувствовал, как потихоньку отпускает боль и затягиваются раны. Нос мой сам докладывал обстановку: Лом пошёл гулять по деревне, сытый и довольный. Толстый забрался в курятник к дяде Коле, а сам дядя Коля с ружьём ещё ищет Лома в соседском дворе. Шумно было, как днём. Во дворе, где Лом потрошил свинью, собралось человек десять с ружьями. Я не понимал, о чём они говорят, но догадывался: ищут диких зверей для расправы. Было странно думать, что зверь – это я.

Почему так? Тогда я винил во всем аномальную поляну и ещё немножко надеялся, что сплю. Раны быстро затягивались, боль отпускала, и с каждой минутой мне всё больше казалось, что сейчас прозвенит будильник.

Я слышал, как пришла мать, заглянула в мою комнату и заворчала над пустой кроватью. Потом опять ушла к этим, с ружьями. Искала меня. Утром, если это не сон, кто-то получит втык и комендантский час.

Мне вдруг стало так себя жаль: ни за что получил три пули и в придачу – друзей-хищников. И не так уж это здорово – медвежья шкура: что хорошего, когда любой готов тебя пристрелить?! А ты даже не понимаешь, о чём они говорят, пока целятся! И за что мне это? И как чешутся раны!

Ходить было уже не больно. Я потихоньку выбрался из сарая, кое-как забросал грязью свои кровавые следы во дворе, потом долго пытался отмыть лапы в луже. Когда хлопнула калитка, впуская мать, я лежал в своей кровати, вцепившись в уже голые коленки и укрывшись с головой. Меня знобило. Я так и не понял тогда: приснилось мне или нет. Не помнил, как превратился обратно. Если меня правда не было полночи, мать всё равно не станет будить. Нотации подождут до утра.

* * *

– Ну вот, а ты говоришь – волки. Медведь! Оборотень! Жаль, физичка к себе не пускает. Хотел ей фотку показать…

– Думаешь, она расскажет тебе продолжение и не надо будет электричества ждать?

– Думаю, она скажет, правда это или так, сочинял парень на досуге. Она же их знала!

– Сочинял, я тебе говорю. Оборотень не помнит себя в звериной шкуре. А этот всё так детально описывает… И с чего им оборотнями становиться – их в лесу никто не кусал!

Из-под стола выскочил Пират и с лаем бросился на окно. Мальчишки прилипли к стеклу. В тёмном дворе на чёрной грязи были хорошо видны блестящие серые спины. Три или четыре. Они неспешно протрусили мимо дома и скрылись в огороде.

– Знаешь, что я думаю? Если зверьё из леса выходит, значит, кто-то потревожил лес. Может, всё-таки есть в дневнике доля правды? Аномальная поляна, к примеру.

– А почему волки вышли только сейчас?

– Сам посуди: мы читаем дневник, бередим прошлое, то место в лесу, оно чувствует колебания в ноосфере…

– Да ну, бред!

– И ничего не бред! Во всяких там передачах про потустороннее всегда говорят: привидения являются к тем, кто в них верит. Вспомнишь о потустороннем – вот и оно!

– Ну да, если во всякую муть верить, она начнет мерещиться!

– А волки нам тоже померещились?

Васёк пожал плечами и засобирался домой.

Глава V

Волки не ушли

– Чёртовы электрики! – Отец подобрал здоровенную палку и закинул на плечо, как удочку. Они с Кирей уже проводили Васька и шлёпали по грязи домой. В луч фонаря то и дело попадались продолговатые волчьи следы. – Это всё из-за света, – ворчал отец. – Когда тут и там окна светятся, зверь видит огонёк и не лезет. А когда темнота – думает, что никого нет или спят все, и тогда идёт на промысел. Все хищники же ночью охотятся, вот и приспособились.

Волков было много. Пока до Васька дошли – двух увидели прямо на дороге. Несколько секунд звери стояли в луче фонаря, слепо таращась на людей, пока отец не шуганул. И всюду были следы. Во дворах голосили собаки, кто-то уже отвязывал свою, кто-то плотнее запирал дверь курятника, впереди раздался выстрел…

– К утру уйдут, – сказал отец и потихоньку отсыпал Кире патронов из кармана. – Матери не говори. И, сам понимаешь, это на крайний случай.

Киря, конечно, закивал: на крайний, а на какой же ещё… Наконец-то у него появились патроны!

К утру волки не ушли. Выпал снег, и Киря ещё из окна увидел наглые продолговатые следы: две дорожки от калитки к огороду. За забором по улице тоже тянулись цепочки следов, три или четыре. Эти были грязные, буроватые на белом снегу. Кровь. От соседского забора отшатнулась кудлатая тварь и потрусила по дорожке. Не боится!

Пират вылез из-под дивана и вопросительно поскрёб лапой дверь. Выпускать его не хотелось. Ещё меньше хотелось куда-то идти самому. В школу с винтовкой, пожалуй, не пустят, а идти безоружным, когда тут волки шляются…

Киря привязал Пирата на верёвку, вывел во двор. Пока выгуливал, позвонил Ваську:

– В школу идёшь?

– А что, уже мороз?

– В окно выгляни!

– Волк… Под окном сидит, на меня, зараза, смотрит. Это что, прикол такой?

– Да нет, Вась, это волк. Посиди дома, книжечку почитай.

– Я лучше ружья почищу,