Анатолий Рыбаков - Кортик. Бронзовая птица
— Видишь ли, Миша… Вчера Игорь и Сева…
— Ах да, — перебил его Генка, опуская мешок, — я только хотел сказать, а Славка вперед вылез. Всегда ты, Славка, вперед лезешь!
Потом он заканючил:
— Понимаешь, какое дело, Миша… Такое, понимаешь, дело… Как бы тебе сказать…
Миша рассердился:
— Что ты тянешь? Тянет, тянет… “Как бы”, “что бы”!
— Сейчас, сейчас… Так вот… Игорь и Сева убежали.
— Куда убежали?
— Шашистов бить.
— Каких фашистов?
— Итальянских.
— Глупости ты болтаешь!
— Почитай сам.
Генка протянул Мише записку. Она была очень короткой: “Ребята, до свиданья, мы уезжаем бить фашистов. Игорь, Сева”.
Миша прочитал записку раз, потом другой, пожал плечами:
— Чепуха какая-то!.. Когда это случилось?
Генка начал путано объяснять:
— Вчера, то есть сегодня. Вчера они легли спать вместе, со всеми, а утром просыпаемся — их нет. Только вот эта записка. Мне, правда, они еще вчера показались очень подозрительными. Вздумали ботинки чистить! Никакого праздника нет, а они вдруг ботинки чистить… Смешно…
И он неестественно засмеялся, приглашая Мишу тоже посмеяться над тем, что Игорь и Сева вздумали чистить ботинки.
Но Мише было не до смеха.
— Где вы их искали?
— Всюду. И в лесу и в деревне…
— Может, они с жиганами связались? — сказал Коровин. — У нас как кто убежит — значит, ищи жигана поблизости. Он подбил. И обязательно в Крым бегут. Сейчас все в Крым бегут.
Миша махнул рукой:
— Какие здесь жиганы! Просто эти вот помощнички всех распустили. — И он смерил Генку и Славку взглядом, исполненным глубочайшего презрения.
— При чем здесь мы? — в один голос закричали Генка и Славка.
— При том! Раньше не бегали, вот при чем!
Генка прижал руки к груди:
— Честное благороднее слово…
— Не нужно твоего благородного слова! — оборвал его Миша. — Пошли в лагерь!
Генка и Славка взвалили на плечи мешки. Мальчики двинулись к лагерю.
Глава 3
УСАДЬБА
Тропинка, по которой шли мальчики, вилась полями.
Генка болтал без умолку. Но разговаривать он умел, только размахивая руками. Мешок с книгами как-то незаметно, сам собой перекочевал обратно на плечи Коровина. — Если вам даже удастся перебороть графиню, — разглагольствовал Генка, — то все равно организовать здесь коммуну, наладить хозяйство будет очень трудно. Прямо скажем — невозможно. В усадьбе ничего нет, только один дом. Инвентаря никакого. Ни живого, ни мертвого. Ни бороны, ни сохи, ни плуга, ни телеги. И думаешь все крестьянам досталось? Ничего подобного. Кулаки растащили. Честное слово! Тут, брат Коровин, такие кулаки, каких, может быть, больше нигде и нет. Ты себе представить не можешь, что они вытворяют.
— А что?
— Ах ты, чудак! Ведь мы сюда приехали, чтобы организовать пионерский отряд. А все против нас. Во-первых, кулаки. Во-вторых, религия. В-третьих, несознательность родителей: не пускают ребят в отряд. Даем спектакль — битком набито. Объявим после спектакля собрание — все разбегаются.
— Дело известное, — глубокомысленно заметил Коровин.
— Вот именно, — подхватил Генка. — А сами ребята деревенские… Сколько у них предрассудков! Только и рассуждают о леших и чертях. Поработай с ними!
— Трудно, значит?
— Нелегко, — сокрушенно подтвердил Генка. Но тут же хвастливо добавил: — Но мы ведь и потруднее дела делали. Раз должны организовать — значит, организуем. Вот книжечки им привезли, — он тронул рукой мешок, который за него тащил Коровин, — спектакли даем, в ликбезе работаем, ликвидируем неграмотность. Увидишь: мы здесь самые первые организуем пионерский отряд. Правда, Миша?
Миша ничего не ответил. Он молча шагал по дороге и думал о том, как неудачно начинается его работа в качестве вожатого отряда. В первый же день пропали два пионера. Куда они делись? Без денег, без продуктов они далеко не убегут. Но мало ли что может случиться с ними в дороге. Могут и в лесу заблудиться, и в реке утонуть, и под поезд попасть… Такая неприятность!
Поставить в известность их родителей или нет? Пожалуй, не стоит. Зачем зря волновать? Ведь все равно беглецы найдутся. А родители всех взбудоражат. Подымут на ноги всю Москву. Неприятностей не оберешься. В школе, в райкоме только и будут говорить об этом происшествии. А в деревне уже, наверно, сплетничают, что пионеры разбегаются и, значит, не надо отдавать ребят в отряд. Вот что наделали Игорь и Сева… Подорвали авторитет отряда. Отряд целый месяц работал в таких трудных условиях, и на тебе!
Эти мрачные размышления прервал Генкин выкрик:
— А вот и усадьба!
Мальчики остановились.
Перед ними, высоко на горе, в гуще деревьев, стоял двухэтажный помещичий дом. Казалось, что у него несколько крыш и много дымовых труб. Большая полукруглая веранда, огороженная барьером из белых каменных столбиков, разделяла дом на две равные части. Над верандой возвышался мезонин, с двумя окнами по бокам и нишей посередине. К дому, пересекая сад, вела широкая аллея, вначале ровная, земляная, затем в виде отлогих каменных ступеней, постепенно образующих каменную лестницу, двумя крыльями огибающую веранду.
Генка прищелкнул языком:
— Красиво?
Коровин с шумом втянул воздух:
— Хозяйство — вот что важно.
— А хозяйства там никакого нет, — заверил его Генка.
Действительно, усадьба казалась заброшенной. Сад зарос. Скамейки вдоль аллей были сломаны, большая гипсовая ваза на клумбе разбита, пруд затянулся ядовито-зеленой тиной. Все было мертво, безжизненно, мрачно.
И только когда мальчики углубились в сад, звонкие ребячьи голоса нарушили эту угнетающую тишину… За сломанной оградой на лужайке белели палатки. Это и был лагерь. Ребята бежали навстречу мальчикам. Впереди — Зина Круглова. На своих толстых, коротких ногах она бегала быстрее всех.
Глава 4
ОТРЯД
Собственно говоря, здесь был не весь отряд, а только пятнадцать ребят, самых старших. Из них девять комсомольцев. Остальные будут вступать в комсомол этой осенью. Но называли они себя отрядом — а как же еще?
Три палатки стояли под деревьями по окружности лужайки. В середине высилась мачта с развевающимся в воздухе вымпелом. В стороне горел костер. На двух треногах лежала палка, порядком обгоревшая. Возле костра хлопотали дежурные, варили обед. Сильно пахло подгоревшим молоком.
— Все в порядке, — быстрой скороговоркой докладывала Зина, — письмо краснофлотцам отправили, занятия в ликбезе вчера провели. Пришло восемь человек вместо двенадцати. А насчет Игоря и Севы они, — Зина кивнула на Генку и Славку, — наверно, уже тебе рассказали.
При упоминании об Игоре и Севе ребята загалдели. Всех перекричал Борька Баранов. Он совсем не рос, и его по-прежнему звали Бяшкой. Но он стал ужасным борцом за правду. Ему казалось, что если бы не он, Бяшка, то в мире воцарились бы ложь и несправедливость. И он громче всех закричал:
— Они убежали из-за Генки!
— Что ты врешь, Бяшка несчастная! — возмутился Генка.
Но Миша велел Бяшке рассказывать. Как всегда, когда он боролся за правду, Бяшка начал очень торжественно:
— Я расскажу всю правду. Мне незачем прибавлять и выдумывать.
— Ближе к делу, — поторопил его Миша: Бяшкино предисловие могло затянуться на добрых полчаса.
— Так вот, — продолжал Бяшка, — когда мы легли спать, то начали разговаривать. Это было после спектакля “Смерть фашизму”. Игорь и Сева сказали, что надо не спектакли ставить, а фашистов громить, чтобы не убивали коммунистов. Тогда Генка начал над ними смеяться: “Поезжайте, поезжайте бить фашистов, а мы посмотрим”. Игорь разозлился и сказал: “Захотим — и поедем”. Тогда. Генка говорит: “Захотите, захотите!” Такой был разговор. А утром Генка проснулся и спрашивает: “Вы еще здесь? А я думал, что вы убежали фашистов бить”. И потом каждое утро Генка как проснется, так и спрашивает их: “Вы сколько сегодня фашистов побили?” Так их задразнил, что они в конце концов и убежали. Вот как было. А врать мне незачем. Я никогда не вру.
— Генка, это правда? — спросил Миша.
— Правда, правда! — закричали ребята из Генкиного звена.
— Он все время дразнится! — проворчал Филя Китов, по прозвищу “Кит”. Как и раньше, он любил поесть, всегда жевал что-нибудь и еще больше растолстел.
— Генка, это правда?
Генка пожал плечами:
— Какое это имеет отношение? Верно. Я их немного подразнил. Но для чего? Для того, чтобы они эту чепуху выбросили из головы. А они, дурачки, взяли да убежали. Пошутить нельзя! Смешно, честное слово!
— Ах, смешно! — закричал Миша.
Не в силах сдержать свое возмущение, он вдруг сорвал с головы кепку, бросил ее на землю, повернулся вокруг себя один раз, потом другой и, застыв на месте, уставился на Генку.
