Адам Багдай - Тайна черного зонта
— Да, да, дети мои, старость — не радость. Когда-то — правда, очень давно — я чувствовал себя совершенно иначе.
Дети онемели от неожиданности, и лишь спустя некоторое время Кубусь заискивающим тоном произнес:
— Дедушка, наверно, пивка сегодня не пил.
— Пил, — мрачно возразил старик, — да мне оно что-то пришлось не по вкусу.
Если уж деду Куфелю пиво не по вкусу, значит, наступил конец света. Расстроенный Кубусь попытался еще раз убедить деда:
— Пиво, видно, действительно было невкусное. Может, дедушка попробует портер?
Голубые, как васильки, глаза деда Куфеля несколько оживились. Старичок моргнул, пристукнул ладонью по столику.
— А знаешь, я об этом и не подумал. Принеси-ка один портерок, только холодный, но не слишком, а то охрипну.
Глава LVII
КАК ЭТО БЫЛО НА САМОМ ДЕЛЕ
Попивая портер, дед Куфель полностью ожил. Его голубые глазки заблестели, щеки налились румянцем, а поникшие седые усы обрели былую форму. Сдунув с кружки пену, старичок с наслаждением погрузил губы в прохладный напиток, а удовлетворив первую жажду, отодвинул кружку, довольно причмокнул и тыльной стороной ладони отер губы.
— Неплохой портерок, но совсем не то, что в прежние времена. Хо-хо, совсем не то!
— Не то, — поддакнул Кубусь.
— Раньше пиво было, как нектар.
— Как нектар, — повторила Гипця.
Внезапная перемена настроения у деда Куфеля слегка обнадежила Кубуся. Присев на краешек скрипнувшего под ним стула, он спросил как бы между прочим:
— И что нового у вас, дедушка?
Тот окинул мальчика пытливым взглядом.
— Нового, скажу я вам… А что ты имеешь в виду?
— Да так… вообще.
Дед Куфель высосал остатки портера.
— Вообще совсем скверно, — протянул он. — А в частности, все из-за этих портачей. Это всегда так, когда за работу берутся халтурщики. Толусь Поэт хорош, когда дело касается породистых псов, но для большого дела он не годится. Э, да пес с ним. Сами они заварили кашу, сами пусть и расхлебывают…
Гипця коротко хохотнула.
— Так вы, дедушка, что-то знаете?
Старичок стукнул ладонью по столу.
— Дед Куфель всегда знает все обо всем. — Понизив голос, он продолжил: — Вызывали меня на допросы, два дня мурыжили: где, с кем, почему? А потом сказали: «Старый ты, дедуля, и поэтому тебя не посадим». А тот офицер в очках еще и добавил: «Это даже неплохо, что дедушка изображал доброго американского дядюшку. Он облегчил нам работу». А когда я рассказал ему об охоте на львов в штате Небраска, он даже пригласил меня на пиво. Хо-хо… Дед Куфель не такой уж и глупый.
— А Толусь Поэт? — спросил Кубусь.
— Толусь хорош для породистых псов, да и то не всегда. Сидит пока под следствием.
— О-о-о… — вздохнула Гипця. — А Усик?
Дед Куфель даже фыркнул от злости.
— Этот лакированный франт? А-а, чтоб он пропал! Это он провалил все дело. «Это очаловательно, плавда?» — язвительно передразнил он пижона. — Для Варшавы американец слабоват, не то образование. Он тоже еще сидит.
— О!.. — потрясение выдохнул Кубусь. — А знаете ли вы что-нибудь о тайне черного зонта?
Дед Куфель окинул мальчика суровым взглядом.
— Знает ли дедушка что-нибудь?! Дед Куфель знает все! Недаром целых два дня меня мурыжили под следствием…
— Замечательно! — захлопала в ладоши Гипця. — Может, дедушка расскажет нам об этом?
Старичок подкрутил усы и кивнул Кубусю:
— Сбегай-ка, хлопчик, еще за бутылочкой портера!
Кубусь охотно выполнил поручение, и когда вторая бутылка оказалась перед дедом Куфелем, тот был уже в самом благодушном настроении.
— Это очень интересная история, скажу я вам, — заговорил он как ни в чем не бывало. — Началась она еще до войны. Хо-хо… хорошие были времена. Вилла, в которой сейчас живут Пилярские, принадлежала очень богатому коммерсанту, оптовому торговцу вином Эмилю Мухарьяну, армянину по национальности, но доброму поляку. Этот Мухарьян, старый холостяк, был малость не в себе. Он коллекционировал старые зонты…
— Зонты!.. — разом вздохнули юные детективы.
— Да, зонты, — продолжал дед Куфель, — он собирал старые зонты. У него была особая комната, в которой не было ничего, кроме зонтов. Когда в Варшаве началось восстание, фрицы попросили Мухарьяна убираться с виллы. Богатей выскочил из дому в одном летнем пальто и одной грязной рубашке, одним словом, будто какая сирота. Однако — хо-хо! — он не забыл захватить с собой свой любимый старый зонт, который специально привез из Англии.
— Точнее говоря, из Глазго, — поправил Кубусь, — фирма «Веллман и Сын».
— Не мешай, щенок! — выругал мальчишку дед Куфель. — Достаточно того, что из Англии. Значит, скажу я вам, вылетел этот Мухарьян в одних подштанниках и приземлился в доме, где живет сейчас почтенная преподавательница английского языка пани Бауманова. Но на своей вилле он оставил все свое громадное богатство и пятьсот девяносто три зонта.
— Столько зонтов! — ахнула ошеломленная Гипця.
— Столько зонтов! — кивнул дед Куфель и сделал добрый глоток портера. — Но, скажу я вам, перед уходом он кое-что замуровал в ванной.
— Что? Что он замуровал? Скажите нам! — закричали наперебой юные детективы.
— Этого далее мне не сказал тот самый очкарик, что ведет это дело. Следствие не окончено, и пока это тайна. Достаточно знать, что старый Мухарьян замуровал кое-что в ванной. А когда старичок оказался в доме пани Баумановой, он подумал себе: «Может, я не доживу до конца этой войны. Разное бывает на этом свете. Нужно сообщить сестре». А надо знать, скажу я вам, что его родная сестра еще до Первой мировой войны вышла замуж за какого-то там Повальского и эмигрировала с ним в Америку, где они и жили в Сан-Франциско.
Юные детективы сидели с пылающими щеками, завороженно уставившись на рассказчика.
Дед Куфель снова промочил горло портером.
— Жили они аж в Сан-Франциско, — с воодушевлением продолжал он. — Значит, пишет этот Мухарьян письмо своей сестре: «Родная, так и так, есть у меня то-то и то-то, и я замуровал это в ванной. Точный адрес и то место в доме, где укрыто добро, указаны, скажу я вам, на листке, спрятанном в ручке моего зонта фирмы „Веллман и Сын“, а также, на всякий случай, и в маленьком томике стихотворений персидского поэта Омара…»
— Это та самая замечательная книжечка с самыми прекрасными на свете стихами, о которой говорил Толусь Поэт, — не выдержала Гипця.
— Тихо! — одернул ее Кубусь. — Нельзя мешать дедушке.
— Ну ладно, ладно, — пробурчал дед Куфель. — Это та самая книжечка, но о ней речь еще впереди. А пока, скажу я вам, мы на вилле пани Ваумановой. Как раз там старый чудак Мухарьян написал письмо родной сестре и отдал его какому-то офицеру, потому что, как известно, почта в Варшаве тогда не работала. Офицер спрятал письмо в карман, и я не знаю, что с ним было дальше. Никто не знает, скажу я вам. Известно лишь, что письмо пришло в Сан-Франциско только в прошлом году…
— Фантастика! — закричали дети.
Воспользовавшись паузой, дед Куфель сделал глоток портера и, облизнув губы, стукнул ладонью по столу.
— Трудно в это поверить, но так оно и было!
— А что случилось со старым Мухарьяном? — спросил Кубусь.
— И правда, скажу я вам. Пропал во время восстания. Такая судьба, скажу я вам. Мухарьян пропал без вести, оставив после себя виллу, пятьсот девяносто три зонта и нечто замурованное в ванной. А письмо путешествовало по свету больше полувека. И когда почтальон постучал в дверь, родной сестры Мухарьяна, пани Повальской, уже не было в живых. Зато оставался ее любимый «очаловательный» сынуля, некий пан Повальский с напомаженными усиками.
— Усик! — ахнула Гипця.
— Да, этот лакированный франт в лягушачьем соку! — Дед Куфель дрожал от негодования. — Этот портач и халтурщик из халтурщиков. Получил он, скажу я вам, письмо и подумал себе: «Это очень холошо, что очаловательный дядюшка не забыл о нас. Стоит выблаться в Польшу и заблать то, что оставил дядюшка». Вот потому-то, скажу я вам, мои глаза увидели это свиное ухо в заливной телятине! Потому-то я дал себя обмануть! Потому-то невинной детворе должен был рассказывать об охоте на львов в штате Небраска!
— Значит, дедушка никогда не был в Америке? — поинтересовался Кубусь.
— Я? — обиделся дед Куфель. — А чего я там не видел? Я, мой дорогой, ни разу еще не выезжал из Варшавы. — Он ненадолго задумался, потирая ладонью щеку, — О чем это я говорил? Да, помню. Значит, пан Повальский появился в Варшаве и начал лихорадочные поиски черного зонта.
— Теперь понятно, — вмешалась Гипця, — почему Усик знал адрес пани Баумановой и знал, что я хожу к ней заниматься английским. Он, видно, следил за этим домом.
— Так, — подтвердил дед Куфель. — Не он один, правда, следил за домом. По приезде в Варшаву он снюхался с одним темным типчиком…
