Владимир Кузьмин - Комната страха
– Извольте посмотреться!
Я увидела свое отражение и машинально поправила волосы.
– Теперь вы, Петя.
Петя почти в точности повторил мое движение рукой по волосам. Значит, и он видел лишь себя самого. Но тут Анатоль тронул дверцу и, кажется, приоткрыл ее еще чуть-чуть, на самый незначительный угол.
– Вот те раз! – сказал Петя.
– И что там? – мне стало любопытно.
– А вы, Даша, сами посмотрите!
– Только встаньте точно на то же самое место, – велел Анатоль.
– Э, да тут невольно становишься на это место, – сказала я. – Ой!
В зеркале вместо своего лица я увидела отражение картины, висящей на стене.
– Согласен, что не слишком впечатляет, но принцип понятен. А вот так можно видеть Петра Александровича. Еще один поворот, но уже другого зеркала, того что на стене висит, и…
В зеркале отразилось окно.
– Да, несомненно, можно сделать эффектный трюк, – согласилась я.
– Полумрак или темнота, – начал таинственным шепотом рассказывать Анатоль, – чуть-чуть дыма от ароматических палочек. Чуть легкого дурмана от них же. Слегка мерцающий свет свечей. Вы вглядываетесь в свое лицо, вас нечто отвлекает сбоку, вы лишь успеваете дернуть глазами, но когда вновь глянете на себя, вдруг увидите чужое лицо!
– И тут повеет ветром и заскрипит! – подсказал Петя.
– Вот, вот, – обрадовалась я, – мне давно было интересно спросить про скрипы, шепоты и вздохи. И что там еще было?
– Стенания! – воскликнул увлекшийся Анатоль. – Это тоже мое изобретение! Техническая новинка, приспособленная для создания эффекта различных звуков. В особняке, помимо прочего, есть система труб. Переговорных труб наподобие тех, по которым капитаны на кораблях отдают команды в трюмы. Раньше там сидел актер. Стонал или плакал. Скрежетал зубами. Ну и всякое такое! Сейчас все нужные звуки записаны на граммофонные пластинки. Рупор граммофона прикрепляется к трубе, и вы слышите… Там, между прочим, есть этакие необычные звуки, что человеку сделать не под силу! Хотя кому я это говорю? Вы же на театре нечто подобное делаете! Понимаете, о чем я. О, принесли наши закуски!
Официант ловко сервировал стол, мы принялись за еду.
– Анатоль, а отчего Бушнеры то продавали особняк, то вновь его покупали и снова продавали? Мы кое о чем догадываемся, но все равно непонятного много.
– Ну, я все-таки не член семьи и всего не знаю, – чуть задумчиво и осторожно начал отвечать Анатоль. – Но из многих случайных разговоров понял вот что. Изначально зала в особняке строилась для организации столоверчения и прочих таких же вещей. С расчетом использования на несколько лет кряду. Может лет на пять-шесть. Но госпожа Бушнер серьезно заболела, врачи рекомендовали сменить климат. Пришлось спешно уезжать. Некоторое время Бушнер-старший, он умер давно, и я его лишь по рассказам знаю, пробовал оставить здание за собой. Но вскоре понадобились деньги, пришлось продать. Госпожа Бушнер так и не поправила здоровье. Но подросла дочь, еще более талантливая медиум. Или актриса, если вам будет угодно, хотя в этом деле одним актерским талантом не обойтись. Семья вновь вернулась к привычному ремеслу. Вскоре даже капитал приличный сколотили. Сами догадываетесь, да и я уж говорил про это, что на одном месте очень долго просидеть при такого рода деятельности непросто, рано или поздно возникают нехорошие разговоры, обиды у высокопоставленных чинов или среди людей знатных, богатых. Так что скитания по свету неизбежны. Вот однажды судьба, или, если угодно, семейный рок Бушнеров, вновь забросила их в эти края, а находясь в Сибири, уж сам бог им велел и в этот город заехать. Тем более что особняк как раз был выставлен на продажу. Так и прожили они здесь сколько-то лет, мне точно не известно. Уезжая, тоже не на один год, оформили продажу своему подставному лицу. Тот лет пять сдавал особняк в аренду и поддерживал в достойном виде. Так что следующее возвращение не вызвало затруднений. Но вот отъезд был непрост! Да и не отъезд это был, а натуральное бегство! Люди, специально нанятые выяснять подноготную самых богатых лиц в городе, отыскивать в их прошлой и настоящей жизни полезные для гаданий, предсказаний и общения с духами их предков факты, ошиблись. Можно сказать, трагически ошиблись, принесли недостоверные сведения об одном из купцов. А госпожа, или, если вам угодно, фрау Мария, ну или там мадам М., при гадании этими фактами воспользовалась. Была почти разоблачена! Запахло уголовным делом, пришлось буквально сбежать.
– Странно, что об этом нигде не упомянуто, – сказала я. – Даже в полицейских архивах ничего нет.
– Я подробностей не знаю, – задумался Анатоль, – но, как мне кажется, раз не на кого стало гнев излить, купец остыл и не счел нужным шум поднимать. Его репутация тоже ведь могла пострадать. Тогда Бушнеры сочли, что особняк для них потерян навсегда, и весьма обрадовались, когда им предложили выкупить его у них через посредников, пусть и за несоразмерно низкую цену. Но прошло немало лет, и судьба забросила в Сибирь уже новое поколение – уж не знаю, сколько у них поколений этим промыслом на жизнь зарабатывало, но еще при Екатерине Великой они этими делами занимались. Дальше вы, верно, и сами все поняли. Я непосредственно в представлениях участия не принимаю, занимаюсь тем, что изобретаю, изготавливаю и чиню их технику для трюков. Очень сложную, надо сказать, и хитроумную! Но, с другой стороны, уже стал вполне своим человеком. Вот меня и послали арендовать или купить особняк.
– Одного? – немного неожиданно даже для самой себя спросила я.
– Вы полагаете, что я не способен с таким важным делом справиться? – обиженно произнес Анатоль. – Но, сказать правду, я и сам предпочел бы, чтобы со мной послали еще кого-то, может, он бы удержал меня от глупых поступков. Вот только некого было мне в сопровождение выделить, все своими делами заняты, а чужого в наши дела посвящать никак нельзя. Но отчего вы об этом спросили?
– Мне показалось, что вам непросто было в одиночку справляться с теми сложными механизмами, что оставлены в особняке. Даже добраться до них непросто, уж наверняка там имеется немало секретов.
На самом деле о возможном втором посланце от Бушнеров я спросила в поисках мотива для злодеяний, возможно совершенных господином Ольгиным, а то никаких причин для них не находилось. Хотя могла бы заранее сообразить, что художник и Бушнеры никак не могут быть связаны. Не было им ни малейшего резона привлекать кого-то постороннего, и тем более такого, кто станет действовать столь жестокими методами. Семейный промысел Бушнеров законным не назовешь, но даже случись какая оплошность, вроде той, о которой только что рассказывал Анатоль, под арест сразу не возьмут, а значит, есть возможность сбежать или откупиться. Но случись убийство, бросающее хотя бы тень подозрения на эту семью, и все у них пойдет прахом. Нет, господин Ольгин никаким боком не может иметь отношение к Бушнерам, а значит, и к Гурьеву…
– Секретов там, само собой, немало! – тем временем отвечал на мой последний вопрос Анатоль. – К примеру, не зная их, невозможно попасть спокойно во двор особняка и найти во флигеле спуск в подземный ход, ведущий под залу к механизмам. Но мне заранее подробно все объяснили. А уж с любой техникой я и сам способен справиться. Удовлетворены?
– Вполне!
– Тогда позвольте и мне задать вопрос вам, Дарья Владимировна? Если он покажется вам излишне дерзким или у вас будут иные причины не отвечать, так и не отвечайте.
– Спрашивайте.
– Отчего вы и ваша маменька играете на театре?
– То есть как занесло графинь Бестужевых в актрисы? – улыбнулась я.
– В общем, да. Хотя по нашим временам и князья на сцене блистают.
– Вы про князя Сумбатова?[51] – уточнила я.
– Да, но ведь и не только он.
– Не только. Я отвечу на ваш вопрос. Мой отец знатного и старинного рода. Впрочем, и он относился к любому роду деятельности с огромным уважением, если это только не противно морали и нравственности. А вот по линии маменьки дворянство было получено лишь моим прадедушкой. Он им был горд, но не полагал самым важным своим достоинством. Правда, когда дедушка мой, Афанасий Николаевич, бросил университет ради сценической карьеры…
– Простите, что сам же перебиваю, но он играл в Александринском театре?[52]
– Откуда вам известно? – очень удивилась я, так как было это очень давно.
– Моя тетушка из Петербурга, узнав, что я в Томске нахожусь, спросила в письме, не играет ли в этом году в антрепризе господин Афанасий Кузнецов, некогда блиставший на сцене Александринки. Но продолжайте, пожалуйста.
– Вот удивительно, что его помнят по прошествии стольких лет! – воскликнула я. – Но я продолжу. Прадедушка обиделся на дедушку и перестал с ним общаться. Но вскоре дедушка бросил сцену ради семейного счастья, и они помирились. Маменька унаследовала талант своего отца, имела приглашение во многие театры, едва показавшись в любительских спектаклях, но тут вышла замуж и решила, как и дедушка, отказаться от сцены ради семьи. Не совсем конечно, в любительских спектаклях она всегда играла. Ох! – я не удержала тяжелого вздоха. – Несколько лет назад погиб мой папенька. Мы все переживали глубоко, но маменька стала просто таять на глазах. Чтобы хоть как-то ее отвлечь, мы уехали за границу. А там один из старых знакомых как бы невзначай привлек ее к участию в любительском спектакле. Тот кружок любителей был весьма популярен, и успех на его сцене равнялся успеху в приличном театре. Вот в такую весьма приличную французскую труппу маменьку и позвали. Она согласилась и проработала в ней два сезона. Мы же с дедушкой в прошлом году решили воспользоваться тем же рецептом от всех злосчастий, на нас свалившихся, и от охватившей нас хандры, но труппу избрали более скромную. Так и приехали сюда. Поначалу Афанасий Николаевич был лишь суфлером, а я просто внучкой суфлера. Жизнь повернулась так, что мы не знали, унаследуем ли мы титул папеньки и его капиталы. Вот и жили самой простой жизнью, в которой нашли немало чудесного. А уж театр стал и для меня большой любовью. Ну и решайте сами, вновь став графиней, могла ли мадам де Монсоро отказать своим товарищам артистам в помощи?
