Мариэтта Чудакова - Портрет неизвестной в белом
– Обь перегораживать, а! – восклицал дед с таким живым негодованием, будто эта мысль пришла умникам прямо сейчас и готовилась к воплощению. – Обь – не Оку тебе, не Угру! – Дед и Европейскую Россию в молодости изъездил всю. – Удумал ведь кто-то! Долго думал, наверно! И зарплату неплохую за это получал! Да я там плыл – в устье Оби! Там берегов не видно! От берега к берегу на пароходе – на парохо-о-де! – 50 минут плывешь!
– Сколько-о? – не верил Федя.
– 50 минут! Я по часам засекал! И такую махину перегораживать задумали! Хорошо кто-то догадался – подсчитал, какая масса воды скопится в таком новом море. И тогда ученые наши четко и ясно доложили кому следовало – последствия этого перемещения тяжести по поверхности Земли для земной оси и ее наклона они предсказать не берутся. Понял? Ну и – хоть небольшого ума советская власть была, – дед никогда не пропускал случая воткнуть нелюбимой им власти куда надо шило, – никто не решился, слава те Господи, на такую авантюру. Остановили проект. Так что как бы и тут не допрыгались, Федька. Кто предсказать-то может? Это Ор-би-та Зем-ли! Не нами с тобой Земля по этой Орбите запущена – не нам ее и менять.
Но Федька на дедов скепсис и полную телеологию вкупе с теологией (кто слов этих пока еще не знает – самое время отыскать в словаре) на сей раз не поддался. В том же журнале писали, что 189 миллионов уже согласились прыгнуть. И остается, собственно, уговорить 411 миллионов. А на долю России приходится вообще каких-то 38 миллионов.
И Федя обдумывал – как именно начать работать с этими людьми, со своим будущим, кстати сказать, электоратом. Во-первых, надо натренировать людей. Сам Федя исправно каждый день тренировался – подпрыгивал как можно выше, чтоб ударить ногами в земную кору как можно сильней. Толчок же нужен! Ну, ребят еще Федька брался подготовить. Их подзавести можно – кто выше прыгнет, сильней ударит. Но с девчонками он ожидал большой мороки. Нет, есть, конечно, спортивные, и прыгучесть не хуже, чем у ребят. Но серьезности у них маловато! Пойдут хиханьки да хаханьки, девчонки без этого не могут… Поработать придется.
Как прирожденный организатор, Федя думал еще и над тем, каким образом всем согласившимся прыгнуть напомнить за сутки, что час «WJ» наступает – завтра, во столько-то. А то дела ведь у всех – за четыре года можно подзабыть и точный день, и тем более час действия, призванного изменить жизнь на Земле к лучшему, – четырнадцать часов тридцать девять минут одиннадцать секунд по московскому времени.
Глава 42
В селе Крещенском
На половине примерно пути от Омска до Алтая Леше и Сане стало ясно, что надо покопаться в коробке передач. А это несколько часов. Пассажиров отпустили погулять по селу.
Мячик сразу пошел искать псов. Специально искать их, конечно, не было необходимости. Через минуту трое разномастных и разновеликих уже шли за Мячиком, как на поводке, виляя хвостами.
А Женя разговорилась с девочкой, вышедшей за калитку посмотреть на приезжих. Ее можно было бы назвать, впрочем, и девушкой, поскольку ей в июле исполнилось 16. Она перешла в 11 класс.
– А что у вас в селе самое интересное?
– Юля Мотина, конечно, – тут же ответила темноглазая и русоволосая Ксеня.
Последовавший далее рассказ про ее одноклассницу и подружку Юлю и правда был впечатляющим.
Жила-была Юля в селе Крещенском, училась в школе в этом же довольно большом селе, возилась на огороде, ходила с мамой на речку полоскать белье. И однажды увидела по телевизору документальный фильм про африканскую страну Кению – ту, которая расположена на востоке Африки, прямо на экваторе: он делит эту Кению ровно пополам.
И Юля узнала на экране место, в котором она родилась и жила в лесной хижине до двенадцати лет с маленьким братиком. Его в три года укусила змея, и он стал неподвижным. Она носила его на руках и играла с ним. Юля плакала, вспоминая о своем братике. Она хорошо рисует и нарисовала его по памяти. Симпатичный такой темнокожий голышок. (А теперь вообразите реакцию Юлиной мамы, которая родила Юлю в районном центре в пятидесяти километрах от Крещенского и ни а каком таком братике знать не знала и ведать не ведала.)
Потом ее в двенадцать лет отдали в другое селение замуж. Она нарисовала и своего жениха в свадебном наряде из перьев, и себя – в бусах из кораллов и так далее…
– А потом?.. – растерянно спросила Женя.
– А потом она ничего не помнит. Она считает, что двенадцати лет от роду уже в доме мужа умерла от укуса тоже какой-то змеи, смертельно ядовитой. И потом через много лет, может, через сто или еще больше, родилась снова – уже у своих теперешних мамы и папы.
Ксеня помолчала и добавила:
– Мама у нее хорошая, добрая, а отец пьет сильно. А когда Юля себя объявила африканкой, стал еще больше пить.
– Ксень, а ты Юле веришь? – спросила Женя.
– А как не верить, если она на суахили свободно говорит? Откуда ж она его узнала? У нас его тут никто не преподает. По английскому – и то одна только преподавательница.
– А что это за суахили?
– А на этом языке в Кении говорят. Трудный ужасно. Ни на какой не похож. Юлю в Новосибирск возили, в университет. Там один преподаватель ее проверял. Сказал – говорит, как на родном.
Потрясенная Женя молчала, усваивая информацию.
– А вообще… она изменилась?.. Другая стала?
– Да не особенно. Вот только дождей теперь ужасно боится. Раньше мы с ней под дождем босиком бегали, по лужам плясали… А теперь как дождь – она прячется куда-нибудь, прямо дрожит. Нам потом географичка рассказала, что в Кении вообще все время жарко, а раз в несколько десятилетий – очень сильные дожди. Такие, что все-все затапливает, скот гибнет и люди – сотни людей гибнут…
– А можно с ней познакомиться? – робко сказала Женя.
– Да пойдем сходим. Она дома должна быть.
…Обычный сельский дом выделялся разве что розовыми наличниками и немыслимой красоты тюльпанами под окнами. Круглолицая симпатичная Юля, гладко причесанная на прямой пробор, с толстой русой косой, закрепленной на конце красивой заколкой и перекинутой (видно, в селе завелась с недавних пор такая мода) на грудь, встретила гостей радушно.
– Что делаешь? – спросила Ксеня подружку.
– Рисую…
На столе лежал большой альбом и набор пастели. На листе взлетали, взмахивая бахромчатыми крыльями, розовые фламинго, тоже немыслимой красоты.
– Как здорово! – воскликнула Женя. – Ты срисовываешь откуда-нибудь?
– Нет, – застенчиво сказала Юля. – Я их помню. У нас их много. Они у озера Накуру живут, людей не боятся…
Тут в дом влетел Мячик.
– Уезжаем! – воскликнул он.
И Женя, с сожалением распрощавшись с Юлей, заторопилась.
Ксеня, провожая ее до машины, успела сказать, что месяц назад к Юле приезжал свататься кенийский принц, но она сказала, что подумает.
– Весь как шоколадка, но симпатичный – ужас! – тараторила Ксеня. – Высокий, стройный такой! Он только просил ее поскорей думать, потому что у них в Кении и так шестнадцать лет – это уже перестарок…
– А что такое перестарок?
– Ну, если в девках засиделась, – засмеялась Ксеня. – Бабушка моя так говорит.
– А как они говорили-то?
– Так на суахили! Я ж тебе сказала! Она язык прекрасно знает, а откуда – неизвестно. Дальше Сибири никуда не выезжала, за границей еще не была…
Женя распрощалась с Ксеней, заняла свое место в машине и в глубокой задумчивости отправилась дальше и дальше по неведомой ей прежде Сибири. Она чувствовала, что увидит и услышит здесь еще и не такое.
Глава 43
На сцене появляется Тося. И очень своевременно
Тосю подобрали ночью, на подходах к Алтаю.
Огромный пес с большой круглой мордой, весь в репьях, мелких сучьях и прочей лесной дребедени, ясно указывающей на то, что он не сутки и не двое провел в лесу, выбежал прямо под свет фар, как только Саня с Лешей остановились, чтобы в очередной раз попинать колеса.
– Но, не балуй! – крикнул Саня, как лошади, на всякий случай загораживая лицо локтем.
Но никто не успел опомниться, как пес прыгнул передними лапищами на грудь Жени, еле удержавшейся на ногах, и мгновенно вылизал ей все лицо.
– Ты что, с ума сошел! – обиженно крикнула Женя и полезла в машину за бутылкой воды. Собак она вообще не боялась – так была приучена папой с раннего детства.
А пес уже лежал перед ней на животе, распластавшись, и умильно глядел снизу вверх в буквальном смысле собачьими глазами. И пока Женя умывалась после выражения его чувств, он от полноты этих же самых чувств перекатился на спину и, согнув лапы, стал кататься из стороны в сторону, только что не говоря: «Вот я еще чего умею! Только не сердись!»
При ближайшем рассмотрении пес оказался псиной – и сразу получил от Жени имя Т о с я .
Леша-Калуга уверенно определил, что это – щенок московской сторожевой.
