Колдовская вода - Влодавец Леонид Игоревич
— В дерево превращусь? — с опаской спросил Петька. — Как Игорь, да?
— С Игорем по-иному вышло, — объяснил призрак. — Он ведь по твоей милости пошел сюда, не ведая, как сестру заколдованную от природной змеи отличить. Ты дома остался, испугался. Вот и решила Ефросинья сама в лес поспешить. Она с помощью колдовства вызнала, что вместо тебя брат пошел, да еще и не зная про белый ободок. Но узнала-то уж поздно — за полтора часа до полуночи. Надеялась поспеть — пешком пошла. В прежние-то годы она от нечистого приобрела и умение ходить быстро, и даже летать, да нынче ослабела. Почуяла, что не успевает, и порешила малое зло сделать, чтоб от большой напасти Игоря сберечь. Повелела ему в дерево превратиться, и стал ваш братец кленом. А иначе не миновать бы ему преисподней! А Трясучке после того уж нипочем не миновать геенны огненной…
Петька не мог отделаться от ощущения, что ему опять какой-то сон снится. Только-только к говорящей змее привык, а тут еще привидение лекции читает! И нотации, между прочим, тоже. Зайцеву хотелось спросить, верно ли то, что Трясучка предсказывала для дяди Феди и его папы, и, конечного том, как расколдовать Игоря, но именно в тот момент, когда Путята произнес слова насчет «геенны огненной», послышалось первое, очень близкое и какое-то необычно зловещее «ку-ку». В тот же миг призрак исчез, испарившись, будто его и не было. А у колодца остались Петька, змея и клен — тут и должна была решиться их судьба…
Глава XVIII
НА ГРАНИ
Кукушка, как и в прошлую ночь, куковала минуту — один раз в пять секунд. Петька с колотящимся сердцем стоял на бугорке и глядел на черную, почти невидимую поверхность воды в старинном колодце. Лена тоже вытянула шею и направила на колодец свои змеиные глаза. А Игорь-клен застыл в неподвижности — даже листья не шелестели.
Вообще-то минута — это совсем небольшой отрезок времени, обычно и не замечаешь, как она проходит. Но оказывается, за эту минуту можно столько всего передумать — ого-го-го! Хотя вроде бы после того, как Путята все толково объяснил, можно было бы и не бояться ничего. Но Петька именно в течение этой минуты вспомнил папину поговорку: «Гладко было на бумаге, да забыли про овраги!» Между прочим, папа даже объяснил сыну, как поговорка появилась. Оказывается, это просто-напросто двустишие из солдатской песни, которую распевали во время обороны Севастополя 1854–1855 годов под балалайку. Бой на Черной речке штабисты очень хорошо и «гладко» нарисовали на бумаге — то есть на карте. А вот на местности оказались овраги, которые сильно осложнили действия войск, и русские этот бой проиграли англо-французским войскам.
Так что Петька очень даже трусил. Одно дело, когда предок-пращур тебе все разложил по полочкам в теории, а другое — как оно все на самом деле получится…
Одновременно Зайцев успевал считать, сколько раз прокуковала кукушка. С каждым «ку-ку» он волновался все больше и больше, ему даже казалось, что после двенадцатого произойдет что-то ужасное, вроде атомного взрыва, например. Хотя вроде бы ни Трясучка, ни Путята ни о чем таком не говорили. Петька даже удивился, что никакого взрыва не произошло.
Но не успел даже обрадоваться, как снова испугался, но уже по другой причине. Ему вдруг подумалось, будто ничего не произойдет вообще. Могла ведь Трясучка, которая мечется между добром и злом, опять все переиграть? Или, допустим, бес, который ею руководил, вмешаться в ход событий? А вдруг он сам сюда явится?! Безо всякого Черного Быка?!
Но тут Петька различил слабое, тускло-голубое свечение, появившееся над колодцем. С каждой секундой это свечение становилось все ярче и ярче. Вскоре бугорок с колодцем в середине стал напоминать прожектор, направленный вертикально в небо.
Зайцев, конечно, и тут без страха и сомнений не обошелся. Конечно, и про свет из колодца, и про то, что из него должно подняться ведро с колдовской водой, ему рассказали, а вот как именно это самое ведро поднимется — нет. Если оно, допустим, медленно всплывет из воды и будет просто плавать на поверхности — это одно. Если же возьмет, да и вылетит из колодца, как пробка из бутылки, да еще и улетит куда-нибудь в небеса — это совсем другое. Тогда придется его ловить, и неизвестно, сумеет ли Петька поймать ведро вовремя.
На самом же деле все получилось иначе. Над колодцем, в теперь уже ярко-голубом луче, столбом упиравшемся в небеса, заклубился пар. Он постепенно сгущался и превращался в тот самый радужный туман, который Петька видел, когда Трясучка ныряла в колодец. Только в тот раз он окутал весь бугорок клубящимся облаком, а сейчас клубился только внутри голубого луча, заполнив его, как пена заполняет фужер с шампанским. В то же время вода в колодце как будто закипела, стала пузыриться и клокотать, однако жары, как от настоящего кипятка, не ощущалось. Петька все еще стоял в нескольких метрах от колодца, но подойти ближе не решался. Будто оцепенел и даже не заметил, как его змеевидная сестрица то ли с перепугу, то ли еще по какой причине прытко соскочила с его шеи, шлепнулась в траву и куда-то уползла.
Вот тут-то из клокочущего и бурлящего колодца молниеносно выпрыгнуло, нет, даже вылетело — Петьке бы нипочем не поймать! — старинной работы деревянное ведро, украшенное резными узорами в виде всяких плодов и фруктов. Ведро это взмыло метров на пять над землей и очутилось внутри светового столба, как раз на верхней кромке радужного тумана. Сразу после этого колодец перестал кипеть, а туман стал постепенно оседать. Опять-таки было очень похоже на пену от шампанского или пива. Вместе с туманом, продолжая оставаться на поверхности «пены», стало постепенно опускаться и ведро. Но это уж очень медленно происходило, все-таки пять метров — высота не маленькая, почти третий этаж. Петька, конечно, засомневался — а вдруг это ведро не опустится достаточно низко и он не сможет до него дотянуться? А потом возьмет и попросту исчезнет… И все пойдет прахом. Ну а если ведро и опустится, то сумеет ли Петька удержать его и не свалиться в колодец? Во-первых, можно запросто и утонуть, если потеряешь сознание и захлебнешься, а во-вторых, неизвестно, что случится с ним после купания в колдовской воде. Одно из свойств этой воды — омолаживать, Петька помнил.
Вроде бы ничего страшного, но ведь если Трясучка при своих трехстах с гаком выглядит максимум на семьдесят, получается — минус двести тридцать лет, то что же с ним будет?! Да он просто исчезнет с этого света!
Петька пристально следил за тем, как ведро, словно бы плавающее на поверхности радужного тумана, медленно опускалось вниз. Он подошел поближе к колодцу, поднялся на бугорок и оказался в каком-то шаге от края колодца. Отсюда он вполне мог бы дотянуться до ручки ведра. Только вот сумеет ли равновесие удержать?
Впрочем, все это были пока что мелкие опасения. А вот настоящий страх начался позже. Когда в мертвой тишине, наступившей после того, как стихло клокотание колодца, Петька услышал какой-то странный шорох, а затем противный такой скрип и скрежет, будто кто-то выдирал ржавые гвозди из доски. Звук сначала послышался откуда-то сзади, со стороны заросших кустами заброшенных избушек. Петька обернулся и увидел, что в давным-давно выломанных окнах и дверях домов появился свет. Но не желтоватый, электрический, а ядовито-зеленый, зловещий. В каком-то фантастическом фильме, названия которого Петька не помнил, так светилось что-то радиоактивное… Его аж в дрожь бросило: радиации тут только не хватало!
Но дело было похуже радиации. Вот послышались сперва тихие, а затем все более громкие стоны и завывания вперемешку со скрипом, скрежетом и стуком костей. Петьку вдруг осенило: это же покойники! Те самые, которые так и остались лежать в несожженных избах.
Уже через несколько секунд Петькина догадка подтвердилась.
Из крайней избы, ближней к колодцу, из-за спины у Петьки стали один за другим выходить скелеты. Шесть настоящих скелетов. И вокруг каждого мерцало зеленоватое сияние, а сами они казались совершенно черными. Мерзко брякали кости, и зеленые огни светились в пустых глазницах. Затем и из остальных одиннадцати изб с оханьем и подвываниями потянулись скелеты — большие и маленькие. Только из той избы, что напротив колодца, никто не вылез — Петька припомнил, что эта изба прежде принадлежала Трясучке.
