Роман Грачев - Томка и блудный сын
Но я обожаю ее слушать.
– Папочка, у меня появилась колоссальная идея!!! Я придумала, как можно дрессировать нашу Тику!
– Боже мой, прямо-таки колоссальная, не меньше.
Рассказ мог затянуться надолго. Сергей, сидевший на соседнем сиденье, улыбнулся.
– Доченька, – попытался я предотвратить малоинформативное детское словоблудие, – наша Тика не любит дрессировки. Это самая ленивая и сердитая кошка на свете, и если ты попробуешь ее дрессировать, она обидится на тебя еще сильнее.
– Ну… – Томка озадаченно задышала, – ну, пап, как же так! Я же буду здорово ее дрессировать, ей понравится! Знаешь как? Давай я тебе расскажу.
Я вздохнул.
– Валяй.
– Я поставлю рядом два стула, на один положу кусочек мяска из ее пакетика, а на другой поставлю Тику. Она увидит мяско и захочет прыгнуть! И прыгнет! Здорово, пап?
Гениально.
Я не стал объяснять дочке, что для начала Тика, пушистая британская туша весом в пять килограммов, искусает ей все руки, потом вдоволь наматерится и напоследок перевернет стулья. Из чувства мести животное может и нагадить под креслом. Стоит ли таких жертв один дешевый трюк?
– Тебе правда понравилось? – верещала дочь. – Сегодня вечером, когда придем домой, я так и сделаю. Ты мне поможешь?
Боже упаси связываться с Тикой. Я никогда не понимал психологии этой кошки. Когда-то она была молодым котенком, носилась по квартире не хуже заведенной игрушки с мощным моторчиком, ластилась, любила спать на хозяйском диване, иногда ложилась на грудь. Когда мы с Мариной ее стерилизовали (по сей день меня раздирают сомнения относительно гуманности процедуры), она стала быстро отъедаться, превратилась в ленивую и вечно голодную сволочь, от которой не дождешься никакой ласки. С рождением Томки она стала совсем невыносимой, невзлюбила девчонку с первых дней жизни, стала шипеть на нее при малейшем приближении, царапать и кусаться. Так они до сих пор и не ладят, хотя Томка обожает животных и не оставляет попыток подружиться с Тикой – то покупает ей какие-то игрушки, пытается кормить с ладони сухим кормом и даже мясными консервами, обнимает за шею, таскает по квартире. Ничего не помогает, Тика никогда не простит девочке своего изгнания из сердца хозяина.
И вот теперь – попытка дрессировать. Как я уже говорил, гвозди бы делать из наших детей. – Пап!
Кажется, я задумался.
– Да, моя хорошая?
– Ты меня любишь?
– Конечно, солнышко мое, очень люблю.
– А я скучаю.
– Я тоже, родная. Поскучай немного вместе с бабой Соней, хорошо?
Она вздохнула.
– А разве у меня есть выбор?
Я рассмеялся и послал воздушный поцелуй – чмокнул в трубку так, чтобы она услышала. Она чмокнула меня в ответ.
– Опять скалишься? – бросил я Сергею. Парнишка улыбался. После разговора с отчимом он выглядел получше.
– Что сейчас? – спросил Сережа.
– Выкуриваем мадам Канаеву из укрытия. С минуты на минуту должны позвонить мои ребята. Они присматривают за ней.
– А это законно?
– Что именно?
– Ну, слежка там, все такое…
Я хмыкнул. Мой юный друг озабочен вопросами законности. Жаль только, что на одного такого, как он, приходится десяток других, не испытывающих сомнений.
– Действия частных детективных агентств регулируются отдельным законом. Не переживай, в ее личную жизнь мы влезем ровно настолько, сколько требуется для твоего спасения. А все остальное… Я не договорил. Зазвонил телефон. Это был Петя.
– Антон, есть проблемы.
Он взял паузу. Неторопливый, но расторопный Петр любил подержать в напряжении. – Петь, лишу премии, давай без этих своих дешевых спецэффектов. – Кхм… у нас накрылся сервер.
– В смысле?
– В прямом.
– И что? Ты предлагаешь мне приехать и починить?
– Нет, что ты. Я уже восстанавливаю. Просто… это… сейчас, секунду…
Я услышал, как он молотит пальцами по кнопке мыши, а потом в трубке раздалось одно из самых его любимых профессиональных ругательств, привести которое я не берусь из-за его крайней витиеватости. – Петь, ты меня пугаешь.
– Сам в шоке. Похоже, нас взломали.
Я застыл. Медленно, стараясь не менять выражения лица, покосился в сторону своего пассажира. Сергей, отвернувшись, задумчиво глядел в окно.
– Понял, – ответил я. – Что-то искали?
– Пока не знаю. Через пару-тройку часов, возможно, что-то прояснится.
– Лады. Когда что-то узнаешь, тут же телеграфируй. Немедленно, ты меня понял? – Всенепременно.
Я выключил телефон.
– Что-то случилось? – поинтересовался Сергей.
Я колебался лишь мгновение, выбирая вариант ответа.
Рабочие моменты.
26
Вдвоем с Серегой мы заехали к моей матери, чтобы забрать Томку. А что еще оставалось? Атака на сервер конторы стала той самой дурной новостью, что вытесняет всю остальную информацию и делает ее менее актуальной. Это примерно как мучиться весь день от тесной обуви, проклиная белый свет и сапожника, а к вечеру узнать, что у тебя умерла любимая собака.
В общем, моя мыслительная деятельность была парализована. Я ждал вестей от Петра.
Застенчивый Сергей изъявил желание отсидеться в машине, но я сказал, что отныне он не отходит от меня ни на шаг. Дважды повторять не потребовалось. Что-то в моем голосе ему не понравилось. Теперь Серега Круглов снова стал обычным подростком, готовым предоставить привилегию принимать решения взрослому человеку.
Как это водится, моя матушка не отпустила нас без плотного ужина. Я, собственно, на другое и не рассчитывал, и даже если бы баба Соня не предложила остаться, пришлось бы напроситься на ужин самому: я вымотался, провел за рулем уйму времени, возился с двумя детьми и совсем не радовался перспективе готовить им ужин и петь на ночь колыбельные. Тем более что в холодильнике у меня мышь повесилась.
На ужин мать приготовила целую кастрюлю фаршированных перчиков. Будто знала, что вечером будут гости. Рядом с большим блюдом поставила маленькую бутылку домашней вишневой настойки.
– А это кому? – спросил я устало.
– Ты себя в зеркало давно видел? – парировала мать. – Пятьдесят граммов не повредят.
– Я за рулем.
– Позвонишь Николаеву, никто тебя пальцем не тронет.
Я усмехнулся. Мое знакомство с Сергеем Николаевым из информационного управления ГИБДД уже оказало однажды неоценимую услугу, когда меня остановили за превышение скорости и пересечение двойной сплошной; ребятам в зеленых куртках не объяснишь, что у частного сыщика тоже бывает жизненная необходимость превышать скорость и пересекать сплошные линии. Николаев донес до них эту мысль по телефону, не отрывая зада от стула, а с меня стребовал ужин.
Мы сели в гостиной за круглым столом, как в старые добрые времена. Мать нашла где-то белую скатерть. Томка была в полнейшем восторге. Праздничные ужины случаются нечасто.
– Баба, а тортик у тебя есть?
– Ты съела целую упаковку пирожных, – огрызнулась мать. – Попа треснет.
– Не треснет! Слипнется!
– Конечно, слипнется, а когда папа начнет отклеивать половинки, она треснет. Будет очень больно. Правда же, Сергей?
Сережка отвлекся от размышлений, с готовностью выдавил улыбку.
Сначала ужинали молча. Томка и Сережка ели за обе щеки. Я выпил стопку наливки. С грустью констатировал, что пью третий вечер подряд… и тут же выпил еще одну. Напиток согрел. На радостях я слупил два перчика и стремительно раскис. Захотелось прилечь на диванчике в углу, поспать пару часов. Если бы не сегодняшний «балласт», я бы так и сделал.
Потом начался разговор. В Софье Андреевне Даниловой, бывшем учителе физики, проснулся педагогический интерес. Нечасто ей удавалось в последнее время пообщаться с типичным представителем подрастающего поколения. В спорах со мной матушка сетовала, что среди нынешних детей все реже встречаются романтики и все чаще – юристы и бухгалтеры.
– Я так понимаю, вы только что закончили школу? – спросила она, подкладывая Сергею на тарелку еще один перец.
– Да, – кивнул тот, – буквально позавчера прошел последний звонок.
– Куда-то уже намерены поступать?
Сергей поджал губы. Я подумал, что он и в разговорах со мной ни разу не заикнулся о планах на будущее. – Были разные идеи… радикальные, так скажем. От гуманитарных дисциплин до программирования.
– И?
Он покачал головой.
– Ни к чему не пришел.
– Но ведь у вас не так много времени, согласитесь.
– Соглашусь. Но у меня нет ощущения, что это важно в данный момент.
Мать посмотрела на меня. Я заметил блеск в глазах.
– А что важно, если не секрет?
– Ну… сложно сказать. Я что-то умею, чего-то хочу, о чем-то мечтаю. Не знаю, чего хочу больше, поэтому не форсирую. Наверно, в семнадцать лет нельзя точно сказать, чего ты хочешь.
– Помилуйте, батенька, – улыбнулась мама, – уже через год вам могут вручить автомат Калашникова и разрешить стрелять по живым мишеням! Неужели рано?
