Артем Кораблев - Охота на привидений

— Здравствуйте, чем обязаны вашим посещением? — осведомился протоиерей.

— Как доехали?

— Спасибо, ничего.

— Что в городе видали? Что слышали? С чем к нам оттуда пожаловали?

— В городе, Аня, я недолго был, считай проездом.

— Все о церкви своей хлопочете.

— Хлопотал.

— И что?

— И ничего, Аня.

— Правильно, кому она нужна! Да еще в такое время. Все силы должны быть борьбе с врагом отданы. Так что видели в Калинине все-таки?

— Ничего утешительного. Бомбят его. Лицо Ани залила красная краска.

— Сволочи! На мирных людей с бомба­ми! Ничего, как пришли, так и обратно уйдут. В октябре война уж кончится.

Отец Михаил смолчал, и никто ничего не хотел прибавить к сказанному.

— Ну ладно, к делу, — серьезно сказа­ла девушка. — Мы с Колькой церковь за­пирать пришли. Вы мне предоставьте опись вашего имущества. И чтобы ничего не про­пало до завтра. А завтра все вынесем, из района машина придет. Добро церковное людям послужит.

— Ступайте, отец Михаил, — отец Ни­колай взял его под локоть. — Ступайте, мы с дьяком управимся, устали вы.

— Ничего, — сказал протоиерей и, по­вернувшись, сделал шаг к церкви.

Что-то лопнуло у него в груди, словно солнце вспыхнуло и погасло. Нестерпимой болью пронзило все существо, и стало не­чем дышать. Сразу стемнело вокруг, и со стоном он повалился навзничь в июль­скую пыль.

Отца Михаила несли на руках отец Ни­колай, дьякон Антон и комсомолец Колька Михеев. Анна у церкви осталась. Положив попа дома у него на широкую кровать, Колька сразу к Анне побежал, дьякон за доктором, а отец Николай у постели остался.

Отец Михаил сначала спокойно лежал, в себя не приходил. Николай ему грудь водой смочил и пару капель сквозь стисну­тые зубы внутрь влил. Только он все равно не очнулся до прихода доктора.

Доктор слушал сердце у протоиерея, щупал пульс, потом укол ему сделал в ру­ку. Отец Михаил ровнее задышал, но глаз не открывал и не двигался.

— Сердце у него, инфаркт, — сказал врач. — Сейчас пусть лежит. Трогать нельзя. Я вечером еще зайду и поутру, если доживет. Детям надо весточку по­слать.

И ушел, оставив у постели больного по­па дьякона и отца Николая. Дьякон Антон тут же побежал телеграммы в Калинин и Москву детям протоиерея отбивать. Как ушел, отец Михаил бредить начал. Метал­ся, хватал себя за грудь. Стонал, что-то бормотал иногда, не разберешь только что. Где он был? Что ему виделось?

Потом Колька Михеев вернулся, при­вел с собой тетку Антонину, прихожанку отца Михаила. Она богомольная была жен­щина, в церковь каждое воскресенье ходила, ни один праздник церковный не пропуска­ла. Согласилась с больным протоиереем посидеть. А отца Николая Колька с собой увел, составлять опись церковного имуще­ства.

Вечером перед приходом врача отец Михаил в себя пришел, хотел на кровати сесть, Антонина его удержала.

— Кто здесь? — спросил больной.

— Это я, Антонина Михеева, лежи ба­тюшка, будь покоен.

— Антонина? А-а, помню. Слышь, Ан­тонина, это еще не конец.

— Какой конец, батюшка, лежи — по­правишься.

— Да не о том я. Граду сему не конец еще, вот я про что. Я это видел, Антонина. Только сначала камня на камне здесь не останется, и «мерзость запустения» тоже будет. Но и это еще не конец. Не допустит того Матерь Божия, защитница земли рус­ской. Надо нам только образ ее спасти, и все возродится, вместе с храмом ее возро­дится. Слышь, Антонина?

— Слышу, слышу, батюшка, — плака­ла женщина, — ты уж лежи только, боль­ной ведь.

Опять пришел врач, опять щупал пульс, опять сделал укол. Как и в первый раз, отец Михаил успокоился и, кажется, за­снул. К ночи вернулся усталый отец Нико­лай с дьяконом. Отпустили Антонину. Потом и Николай к семье ушел, а дьякон Антон остался. Сидел-сидел, видит, боль­ной спит, и сам рядом прилег на диванчик да скоро заснул.

Отец Михаил очнулся в ночи. Привы­чно, по-домашнему, тикали ходики, ря­дом кто-то храпел. Больной приподнялся на локте, боли не было, только тяжелый булыжник лежал за грудиной непосильным грузом. Тошнило.

Стараясь не шуметь, отец Михаил сел и спустил ноги с кровати. Взял в руку свою обувку и босиком подошел к стоявшему у стены шкафчику. Потихоньку в темноте выдвинул один ящик, нащупал там спич­ки, взял их, затем так же тихо вышел из дому. Храпящий не проснулся.

На свежем воздухе больному немного полегчало. Отец Михаил смог даже при­сесть на ступеньки крыльца и обуться. С тру­дом, но поднялся. Знобило, однако преж­ней боли в груди он не чувствовал, вот только булыжник.

Как и утром, протоиерей знал, куда ему надо идти. Этот путь был хожен им много­кратно за долгие годы жизни в Ворожееве. Легко ориентируясь во тьме, он двигался в сторону храма. Как и утром, он не пошел к его входу. Да теперь это было и бессмыс­ленно. Ключи от храма лежали в правле­нии, и на дверях появился дополнитель­ный здоровенный амбарный замок. Окна тоже затворены и заперты изнутри, да он бы и так туда не вскарабкался, сил остава­лось немного.

Отец Михаил, как и утром, обошел храм со стороны двух топольков. Как и утром, отправился на кладбище. Только теперь он не блуждал по нему, а шел уверенно и целенаправленно к склепу помещика Куделина. Подойдя к куполу усыпальницы, он вытащил из-под сутаны тяжелый ключ на широкой тесьме, вставил его в черную скважину. Со скрипом ключ повернулся в замке, с металлическим скрежетом отво­рилась тяжелая дверь. Протоиерей еще ни разу не входил в эту дверь, но внутреннее помещение склепа ему было прекрасно знакомо. Он уверенно пересек его и уперся во вторую дверь, ведущую в подземелье. Отворив и эту без всякого ключа, отец Ми­хаил ощупью спустился по узкой камен­ной лесенке. В самом низу он остановился и стал шарить рукой у подножия послед­ней ступеньки. Поднял оставленную здесь свечу и запалил с помощью спички фи­тиль. Дрожащий огонек с трудом рассеял непроглядную тьму, высветив часть выло­женной кирпичом стены и похожий на арку свод подземелья.

Многократным эхом отдавались шаги протоиерея, когда он шел этим одним ему известным путем в церковь. Он прошел место своего тайника, где хранил уже исписанные тетради дневника. Здесь им и место. Не они были нужны отцу Михаилу.

Он достиг тупика, но вверх вела совер­шенно вертикальная лестница. По ней он не раз спускался и посещал подземелье и, гораздо реже, — склеп Куделина. Отец Михаил долго стоял перед препятствием, собираясь с духом и силой. Наконец полез вверх. Медленно, ступенька за ступень­кой, прислушиваясь к тому, что творится в его груди. Спешить было нельзя, чтобы не разбудить притаившуюся в булыжнике боль.

Подъем закончился, отец Михаил отки­нул люк и оказался в храме возле клиро­са. Прикрывая рукой свет пламени свечи, он приблизился к чудесной иконе, пере­крестился, приложился к образу и, шепча молитву, взял икону с ее многолетнего места.

Тяжек был обратный путь протоиерея из храма. Боль вернулась в мгновенье жес­токой волной. У него еще хватило сил за­творить за собой люк, по лестнице он почти сполз, свеча при этом погасла, и не было больше ни сил, ни времени, чтобы снова зажечь ее. По подземному ходу отец Михаил двигался вдоль стены, опираясь на нее плечом и прижимая к груди обеими руками икону. Самым трудным испытанием оказалась маленькая лесенка перед скле­пом. Но и ее преодолел священник. Отдышавшись, он вновь пересек склеп, открыл его дверь и, выйдя на улицу, даже нашел силы запереть за собой замок. Но больше уже он ничего не видел. Тьма окутала его со всех сторон, хоть рассвет уже и побеж­дал ночь. Он шел, еле переставляя ноги, не зная и не видя куда. Наконец он упал и не смог больше подняться.

В это время отца Михаила посетил Ан­гел.

Так или примерно так, как представля­ется мне, разворачивалась ворожеевская трагедия в тот жаркий июль сорок первого года. А узнали мы все это очень скоро после завершения наших опасных при­ключений с погоней и перестрелкой.

Благие намерения моего отца — вывез­ти меня и Светку из Ворожеева к началу занятий — были перечеркнуты случив­шимся. Нечего было и думать еще раз пы­таться выбраться этим вечером в Москву, да еще на «УАЗе» без лобового стекла и с разбитой фарой. Нас бы и не выпустили. Отец общался с милицией допоздна. Хоро­шо еще, что смог позвонить маме и Анд­рею Николаевичу, сообщил, что задержи­ваемся.

В Ворожеево мы вернулись уже около одиннадцати вечера. Однако никто там и не думал ложиться спать. За долгие годы покоя и запустения деревня впервые была так взбудоражена. Почти все ее теперешние обитатели собрались у бабы Дуни. Не­смотря на позднее время, отправились ту­да и мы.

Баба Дуня стала царицей бала. Она вос­седала во главе стола, за которым размес­тились все. Здесь были: я, Светка, Пал Палыч, мой отец, дядя Егор и даже Воло­дя с Игорем, не успевшие еще покинуть Ворожеево. Старик Максимыч впервые так поздно покинул свое жилище, не опа­саясь встретиться с духом Куделина. Лишь беднягу Вовку тетя Катя никуда не отпус­тила и утолкала в постель, оставшись вместе с сыном.