Ежи Брошкевич - Тайна заброшенной часовни
И они вышли из часовни. Брошек попытался съездить Пацулке по уху за «ого», но тот ловко увернулся и нанес ответный удар. Пожалуй, он перестарался. Брошек рассвирепел, и неизвестно, чем бы дело кончилось, если б девочки не поспешили растащить противников.
— Вы что, спятили? — прошипела Ика.
— У вас что, крыша поехала? — подхватила Катажина.
— Да, — с яростью засопел Брошек. — Сегодня у меня крыша уж точно поедет!
Отрезвил их только голом капрала:
— А в крапиве кто валялся, а?
Разумеется, все пятеро пулей вылетели наружу. Влодек побледнел и стал как будто меньше ростом. Ибо капрал Стасюрек указывал на то самое место, где вчера вечером прятался, охраняя Катажину, ее верный рыцарь.
К счастью, пятничные ливни размыли следы его рифленых подошв. А капрал, удовлетворившись объяснением магистра, что, верно, это и был тот самый неопознанный преступник, пошел вслед за ним в лес.
Любопытным детишкам пока хватило вопросов капрала. По сигналу Брошека вся группа остановилась на полпути между часовней и сараем и шепотом провела молниеносное совещание. На нем было решено: во-первых, держаться подальше от проявляющего излишнее любопытство капрала; во-вторых, тем не менее, пока можно, за ним следить; в-третьих, позаботиться о том, чтобы магистр не забыл привести в порядок стену в часовне, поскольку лучшего случая навести его на след спрятанной картины может и не представиться.
В связи с вышеизложенным Катажина и Влодек отправились за инструментами, которые могли бы понадобиться магистру, Ика с Брошеком последовали за капралом и магистром, а Пацулка же дал понять, что кто-то должен присматривать за сараем и часовней и сейчас как раз подошла его очередь дежурить. Оставшись в одиночестве, он присел на завалинку, закрыл глаза и погрузился в размышления, хотя со стороны могло показаться, что толстый мальчик просто задремал после сытного обеда.
Прошло несколько долгих спокойных минут. Опять начал моросить ленивый и нудный дождик, однако, благодаря приобретенному за последнюю неделю опыту, на него никто не обращал внимания. И все же, открыв глаза, Пацулка сердито засопел. Из-за противоположного холма выползала очередная свинцово-серая туча — тяжелая, пузатая, начиненная четвертым пятничным ливнем.
Тучу эту заметил и капрал Стасюрек. Не прошло и трех минут, как они с магистром появились на опушке. За их спинами в некотором отдалении маячили фигуры Брошека и Ики. Катажина и Влодек в это время поставили на веранду ящик с инструментами магистра Потомка.
Внезапно Пацулка насторожился: кто-то шел лесом, направляясь к сараю. Человек этот ни от кого не скрывался: он что-то насвистывал, и ветки, ломаясь, громко трещали у него под ногами.
Пацулка узнал и свист, и шаги. И мысленно улыбнулся.
Шаги стихли. Потом послышалось шуршание, шелест и почти бесшумный, но тяжелый прыжок, от которого задрожали стены сарая.
Капрал Стасюрек между тем явно потерял охоту продолжать расследование под проливным дождем. Видно было, что он мечтает поскорее отправиться в обратный путь. Однако магистр не оставлял попыток еще в чем-то его убедить. Схватив капрала за локоть, он горячо говорил ему:
— А я, пан капрал, настаиваю на необходимости осмотреть сарай. Формально это вовсе даже не будет обыском. Вы же имеете право, например, проверить, соблюдены ли там правила пожарной безопасности или что-нибудь в этом роде.
— В каком таком роде? — рассердился капрал. — Правила есть правила. Никаких «в этом роде»! И вообще, к чему вы меня склоняете? К нарушению закона?
Но на магистра не произвели впечатления разумные доводы капрала.
— Хорошо! — крикнул он. — Вас не волнует, что может пропасть необычайно ценное произведение искусства, которое, судя по всему, украл этот подонок! Вас не волнует, что будет нанесен огромный ущерб национальному достоянию! Нашему искусству! Нашим финансам! Хорошо, не занимайтесь этим! Я сам… — все больше распаляясь, кричал он, — я сам все сделаю! Даже если вы потом бросите меня в каземат, в темницу, я обыщу сарай! Ну, что вы на это скажете?
Капрал с грустью посмотрел на небо.
— Я скажу, что сейчас опять польет, — задумчиво произнес он.
А потом (совершенно неожиданно для всех) улыбнулся. И пожал плечами.
— Где же я для вас, гражданин, найду темницу? Хотя, — строго добавил он, — посадить в случае чего могу.
Но в магистре взыграл рыцарский дух Дон Кихота. Теперь уже никакие запреты, никакие угрозы не могли его остановить.
— Сажайте! — крикнул он.
И, подбежав к сараю, с такой силой ударил в дверь кулаком, что она застонала. И тут опять произошло нечто, чего ни один из свидетелей этой сцены (за исключением Пацулки) никак не ожидал. Дверь сарая распахнулась, и на пороге появился… Толстый. Уставившись, на ошеломленного магистра, он угрожающе шмыгнул носом.
— В чем дело? — спросил он. — Чего надо?
— Я… я… — заикаясь, пробормотал магистр.
— Вижу, что это вы. А если еще раз увижу, пеняйте на себя! — пригрозил Толстый.
Потом повернулся к смущенному — без видимых оснований — капралу Стасюреку.
— В чем дело, начальник? — взревел Толстый. — По какому праву какие-то психи вламываются в чужие дома и подозревают невинных людей в каких-то произведениях искусства? А?
— Ого! — прошептал Пацулка.
Толстый осекся и дико посмотрел на Пацулку, а тот нахально подмигнул ему левым глазом. Тогда Толстый вдруг закашлялся. Он кашлял так сильно, что из глаз у него ручьем полились слезы. Выглядело это очень смешно, и капрал явно почувствовал себя увереннее.
— Вам что, гражданин, демократия не нравится? — печально спросил он. Потом, внезапно оживившись, строго добавил:
— И не шумите, не пугайте детей. Будут потом заикаться и писать в штаны.
Толстый перестал кашлять.
— Вы, может, думаете, что у меня нет детей? — гораздо вежливее спросил он. — Есть у меня дети, и я прекрасно знаю, что нельзя их пугать. Но почему этот магистрат Потомок…
— Магистр! — рявкнул магистр.
— Ладно, магистр, — поморщился Толстый. — Почему он клеветает на безвинного человека?
— Клевещет, — вздохнул магистр.
— За мной никакой вины нету, — продолжал Толстый. — И подозревать себя я никому не позволю. А вы, начальник, если пожелаете… с ордером или без ордера… можете осмотреть мою хату. Сами увидите…
Тут следует упомянуть, что в эту минуту начался четвертый пятничный ливень. Дождик, который практически не чувствовался, в мгновение ока превратился в весьма ощутимый — холодный, сильный и противный — дождь. Тем не менее никто не обратил на него внимания. Катажина и Влодек успели присоединиться к Ике и Брошеку, и вся четверка, затаив дыхание, молча ждала дальнейшего развития событий. А магистр Потомок, услыхав предложение Толстого, превратился в изваяние — очень мокрую статую Дон Кихота.
Только Пацулка и капрал Стасюрек не растерялись. Пацулка с удовлетворением чихнул, вытер нос и поудобнее уселся на завалинке. А капрал Стасюрек подошел к Толстому.
— Ну, если вы настаиваете… — сказал они и исчез в сарае.
Магистр, еще не совсем оправившийся от изумления, направился было вслед за капралом, но Толстый преградил ему путь.
— Стоп! — сказал он. — Начальник сам управится. Начальник имеет право, а кроме него — никто. Я к себе больше никого пусть не желаю, — заявил он и скрестил на груди руки.
Дождь тем временем так разошелся, что капли, отскакивая от лысой макушки магистра Потомка, вздувались аккуратными пузырьками, за которыми Пацулка наблюдал с живым интересом исследователя.
Ливень, естественно, заглушал все звуки внутри сарая. Судя по неторопливому движению луча света от фонарика, капрал обыскивал сарай очень тщательно.
— Найдет? — шепнула Ика Брошеку.
— Тихо! — прошептал в ответ Брошек.
— Должен найти, — беззвучно заявил Влодек.
— Ой ли? — усомнилась Альберт.
А Пацулка улыбался. Правда — что необходимо подчеркнуть, — мысленно.
Наконец капрал Стасюрек появился на пороге сарая. Привычным движением поправил ремешок под подбородком и уверенно заявил магистру:
— Никаких искусств там нет. — Но потом, видно, пожалев старого человека, который при этих словах вдруг еще больше постарел, добавил уже гораздо мягче: — Попрошу вас в понедельник зайти в отделение. И не волнуйтесь, гражданин.
Сказав так, капрал взял велосипед под мышку, козырнул всей компании и загадочно произнес:
— Получится так получится.
Эта фраза решительно никакого смысла не имела. Капрал снова козырнул, кажется, на этот раз только Толстому, и, широко шагая, направился к мосту.
— Мое почтение, мое почтение, — кланялся капралу в спину Толстый.
Потом, задрав голову, посмотрел магистру в глаза.
— Ну что? — спросил он с издевкой. — Прокол? А?
