Активист. Теодор Бун расследует - Гришэм Джон
— Мы подождем, — сказал он.
— Она очень занята.
— Она всегда занята. Пожалуйста, скажите ей, что мы пришли.
— Я не стану ее отрывать во время встречи.
— Хорошо, мы подождем. — Тео оглядел просторную приемную с двумя скамьями и множеством потертых стульев. — Здесь.
Восьмиклассники немедленно заняли все места. Те, кому не хватило стульев, уселись на пол.
Вся школа знала о сварливом нраве мисс Глории. Ей очень не понравилось, что недовольные ученики расположились в приемной.
— Тео! — резко сказала она. — Подожди-ка в коридоре вместе со своими товарищами.
— А почему не здесь?
— Я сказала, в коридоре! — повысила голос секретарша.
— А где написано, что нам нельзя ждать в школьной канцелярии?
Лицо мисс Глории побагровело — она еле сдерживалась, но прикусила язык и глубоко подышала. Она не имела права прогонять учеников из приемной и знала, что Тео это известно. Еще она помнила, что родители Тео — известные юристы, которые не колеблясь встанут на защиту сына, особенно если взрослые не правы, а Тео прав. Миссис Бун всегда занимала жесткую позицию, когда Тео случалось выступать против несправедливости.
— Прекрасно, — произнесла она. — Но я требую полной тишины, мне надо работать.
— Благодарю вас, — сказал Тео. Он хотел прибавить, что они еще пошумят, но промолчал. Он настоял на своем, и не было смысла задираться дальше.
Минут пять мисс Глория притворялась страшно занятой, но было уже почти четыре, конец рабочего дня — через полчаса школа закроется. Вскоре дверь кабинета миссис Глэдвелл открылась, выпустив молодых родителей, явно расстроенных состоявшимся разговором. Они поспешили уйти, не глядя на Тео и других ребят. Увидев в приемной учеников, директор сказала:
— Прекрасная речь на дебатах, Тео.
— Спасибо.
— Что здесь происходит?
— Миссис Глэдвелл, это все, что осталось от музыкального кружка мистера Сасстранка. Мы хотим знать, почему нам отменили музыку.
Директриса вздохнула и улыбнулась:
— Не стану делать вид, что я удивлена. Заходите.
Ученики по одному потянулись в кабинет. Тео вошел последним. Закрывая дверь, он не удержался от злорадной ухмылки, адресованной провожавшей их взглядом мисс Глории. К ее чести, секретарша улыбнулась вполне искренне.
Ребята столпились у директорского стола. В кабинете было три стула для посетителей, но присесть никто не решился. Миссис Глэдвелл это поняла.
— Спасибо, что зашли. Мне тоже жаль, что так получается с музыкальным кружком, но… — Она взяла со стола листок. — Сегодня утром из городской школьной администрации поступила служебная записка за подписью Отиса Маккорда, суперинтенданта, главы школьной администрации и моего непосредственного руководителя. Вчера состоялось внеочередное заседание школьного комитета по проблемам бюджета. Судя по всему, школы Страттенберга получат из бюджета города, штата и страны на миллион меньше обещанного: по ряду причин финансирование урезали. Нам придется провести сокращения. Во всех школах увольняют почасовиков, отменяют экскурсии, упраздняют внеклассные занятия вроде уроков музыки мистера Сасстранка, и список можно продолжать. Мне очень жаль, но я ничего с этим поделать не могу.
Миссис Глэдвелл умела разъяснить проблему. Дети ловили каждое слово, и всем стало очевидно: они тоже ничего поделать не смогут.
— А куда делся тот миллион? — спросил Тео.
— Ты про недофинансирование? Некоторые винят экономический спад и трудные времена: налогов собирается меньше, поэтому свободных средств не так много. Другие, особенно городской департамент образования, утверждают, что школы тратят слишком много денег. Я не знаю ответа, моя обязанность — выполнять указания сверху. Помимо учителя музыки, я вынуждена сократить уборщицу, двух работников столовой и четырех преподавателей-консультантов, а также шесть внеклассных программ. Я только что сказала учителю физики мистеру Пирсу, что в этом году его семиклассники не поедут на Растенбургскую АЭС.
— Как же так? — изумилась Сьюзен. — Такая интересная поездка!
— Знаю, знаю. Мистер Пирс возил туда экскурсии много лет.
— Но это же несправедливо — предложить человеку контракт, обнадежить, а посреди года вдруг отказать! — настаивал Тео.
— Несправедливо, согласна, но контракты составляет юрист городского департамента образования.
Ученики невесело переглянулись. Теперь им многое стало ясно.
— Мне очень жаль, — повторила миссис Глэдвелл. — Я хотела бы что-то изменить, но это не в моих силах. Уверена, мистер Маккорд и школьный комитет получат массу жалоб. Вы тоже можете написать претензию. — Помолчав, она добавила: — Ну а теперь, если у вас нет других вопросов, мне нужно торопиться на встречу.
— Спасибо, что уделили нам время, миссис Глэдвелл, — сказал Тео.
— Это моя работа.
Подавленные ученики по одному вышли из кабинета.
Глава 3
Родители Тео еще до его рождения работали в маленькой компании «Бун энд Бун» в старинном перестроенном доме на тихой тенистой улочке всего в нескольких кварталах от главной улицы, центра Страттенберга. Здесь было много офисов, и в погожие дни часто можно было видеть, как юристы, помахивая портфелями, шествуют по тротуару в суд или возвращаются к себе — идти было всего минут десять. Около полудня целые компании юристов, бухгалтеров и архитекторов шли на ленч, смеясь и разговаривая. Секретари и помощники пробегали по улице, спеша доставить важные документы или успеть в суд.
Детей на велосипедах на Парк-стрит можно было увидеть нечасто, но каждый день хотя бы один юный велосипедист — Тео — проносился в ту или другую сторону.
Насколько Тео знал, он, Теодор Бун, был единственным тринадцатилетним мальчишкой в городке, который мог похвастаться собственным кабинетом в юридической компании. Правда, кабинетом его закуток можно было назвать лишь условно, но зато вторая дверь отсюда вела на усыпанную гравием парковку, которой пользовались сотрудники фирмы. В юридических конторах вечно не хватает места для хранения бумаг — юристы физически не способны что-нибудь выкинуть, в результате чего образуется целое бумажное море, — и «кабинет» Тео раньше служил складом для старых папок и чистящих средств. Когда Тео обосновался в комнатке и навел здесь порядок, в качестве письменного стола он поставил ломберный, а на чердаке отыскал сломанный крутящийся стул и починил его с помощью проволоки и суперклея. На одну стену Тео повесил постер «Миннесоты Твинс», за которую болел, а на другую — собственный портрет в стиле анимэ, который на прошлый день рождения ему подарила Эйприл Финнимор.
На столе Тео обычно держал записные книжки и школьные учебники, а под столом спал Судья, его собака. Никто не знал, сколько псу лет и какой он породы; он обретался в собачьем приюте и однажды оказался на волосок от усыпления. Два года назад Тео спас его в суде по делам животных, дал новое имя и забрал домой. Теперь Судья мирно спал по ночам под кроватью Тео, а днем тихо бродил в конторе, придремывая под столом секретарши Эльзы или под длинным столом в комнате для совещаний (если, конечно, совещаний не было), или же болтался на кухне в надежде, что кто-нибудь подбросит чего-нибудь вкусного. Пес весил сорок фунтов и даже на человеческой пище не прибавил ни унции, по словам ветеринара, который осматривал его каждые четыре месяца. Особенно Судья любил соленое — крекеры, чипсы, сандвичи с мясом, но в принципе не отказывался почти ни от чего. Когда у кого-нибудь случался день рождения, пес ожидал кусочек торта. Если кто-то, как правило Тео, заезжал в «Замороженные йогурты Гуффа», пес требовал порцию и себе, обычно с ванилью. А еще Судья был единственным существом в конторе, способным разгрызть совершенно несъедобное овсяное печенье, которое не реже раза в месяц приносила Дороти, секретарша мистера Буна.
Но вот чего Судья в рот не брал, так это собачьего корма. Он предпочитал питаться вместе с Тео, то есть на завтрак — хлопья «Чириос» с жирным (не обезжиренным!) молоком, на ужин то, что ела вся семья, а днем — все, что подкинут в офисе, пока Тео в школе.
