Алексей Биргер - Тайна взорванного монастыря
Кстати (это уже в третий раз я говорю «кстати», но все эти «кстати» мне кажутся вполне к месту, ведь я знакомлю вас с нашим островом, который вам надо бы хорошо представлять) в этом овраге даже в самые не грибные годы можно набрать целый урожай подосиновиков. Почему-то подосиновики очень этот овраг полюбили.
Всё это я и припоминал, пока шёл через поля и заснеженные перелески, а Топа носился вокруг меня туда и сюда. И ещё я размышлял, какой байкой порадует меня на этот раз смотритель маяка. В прошлый раз он впарил нам с Ванькой несколько фантастических историй — о том, в числе прочих, как однажды во время сильного половодья его дом (он, мол, жил тогда на самом берегу) просто унесло течением, и он две недели жил в своём доме как на корабле, причём дом не дал ни единой течи. И все свои россказни он снабжал такими правдоподобными деталями, что невозможно было не поверить. «С табачком-то у меня был порядок, — говорил он, — я как раз перед наводнением запасся в сельпо. А вот с продуктами вышла накладка. Ведь основные продукты были у меня в погребе, а дом, сами понимаете, оторвало от погреба, и люк в погреб мне пришлось срочно задраивать и конопатить. Этот люк был моим самым слабым местом, и я очень за него переживал, но обошлось. Единственно, чего у меня было в достатке — это пшёнки. Кашу-то сварить я мог без проблем, воды вокруг было — бери не хочу, сами понимаете, да и керосина у меня стояло аж две трёхлитровых бутыли, было, чем примус заправить, но после двух недель на сплошной пшённой каше я взвыл и долгое время на тушёнку глядеть не мог. Впрочем, грех жаловаться, у меня бывали времена и похуже…»
Вот такой он был, наш Виссарион Северинович. На маяке всегда интересно побывать просто так, согласитесь, а уж когда у маяка такой смотритель, то тем более будешь бегать туда при каждом удобном случае. А мы с Топой уже приближались к маяку. Маяк возвышался стройным тёмным силуэтом посреди сверкающей на солнце белизны. Перед ним — поле, покрытое снегом, припорошенные снегом бугры и камни вдоль берега, там, где берег начинает круто спускаться вниз, а за маяком — огромные ледяные пространства, и лишь далеко-далеко, почти у горизонта, синеется тонкая полоска леса на другом берегу озера.
Топа остановился рядом со мной, навострил обрубки своих ушей (у кавказцев уши купируют, вы ведь знаете) и коротко тявкнул.
— Что там такое, Топа? — спросил я, прикладывая ладонь козырьком над глазами, чтобы не так слепили сверкающие на солнце снег и лёд, и приглядываясь попристальней.
Топа вильнул хвостом, показывая, что рад моей догадливости, а я разглядел рядом с маяком «Буран» — такой же мощный, как у отца. Выходит, у смотрителя были гости.
— Кто это, Топа, ты знаешь? — осведомился я.
Топа, посмотрев на меня, опять завилял хвостом.
— Свои, да? — по поведению Топы, я понял, что «Севериныча», как чаще всего называли смотрителя маяка, навестил кто-то хорошо нам знакомый — кто-то из тех людей, о которых Топа знал, что это — друзья, которых стоит приветствовать, а не кидаться на них. — Ладно, пойдём, посмотрим.
Мы подошли к маяку, Топа послушно присел у порога — он знал, что внутрь ему заходить нельзя, и приготовился охранять меня, пока я буду внутри — а я постучался, оповещая о своём приходе, и сразу вошёл. У нас со смотрителем так было принято. Маяк был трёхэтажный (точнее, трёхъярусный или трехуровневый, потому что трудно было назвать этажами в полном смысле слова эти три высоких помещения, поставленных друг на друга и пронизанных насквозь винтовой лестницей), и смотритель жил на втором этаже, а на третьем находились все технические службы: пульт управления прожектором и так далее. Смотритель не очень любил бегать вверх и вниз, встречая гостей, поэтому, если дверь не была заперта, надо было просто заходить, лишь стукнув по двери посильнее, чтобы оповестить смотрителя о твоём приходе и чтобы смотритель успел приготовиться. Ну, то есть, проснуться и вскочить с кровати, если он задремал.
Я поднялся по винтовой лестнице, постучал в дверь жилого помещения и вошёл. Там было жарко, как всегда: смотритель пользовался мощным электрообогревателем, наполовину самодельным (один местный умелец собрал ему этот обогреватель из спиралей от духовок двух или трёх старых электроплит) и в холодное время держал его включённым дни напролёт. За все электричество, потребляемое маяком, платило государство, и казённого электричества Севериныч не щадил.
Севериныч удобно устроился за столом, поближе к обогревателю и к электроплитке, на которой стоял горячий чайник. А напротив Севериныча сидел Миша… то есть, Михаил Дмитриевич, это мы называли его Мишей, потому что он был совсем молодой, и выглядел, при его невысоком росточке (хотя сложения он был и крепкого) вообще старшеклассником, а не начальником ФСБ нашего городка. Миша был выпускником, окончившим высшую школу ФСБ, или как там она называется, и работал у нас меньше года. Сперва его прислали к нам на три-четыре месяца, «в виде „преддипломной практики“, как это называлось бы в гражданских терминах, — как объяснил он, — из-за нехватки кадров, понимаете…» — но, в итоге, он отработал месяцев девять, а недавно стало известно, что он и остаётся у нас, потому что управлялся он неплохо, а нехватка кадров, она никуда не девалась, и после того, как бывший начальник ушёл на повышение в Вологду, более достойную кандидатуру, чем Миша, было трудно подобрать. Во всяком случае, я так это понимал. Он сразу, едва мы познакомились, сказал нам, чтобы мы называли его Мишей, и нам трудно было называть его иначе, хотя взрослые, естественно, обращались к нему уважительно, по имени и отчеству.
Сейчас Миша прихлёбывал чай и проглядывал всякие бумаги, разложенные перед ним, изрядно пожелтевшие.
— Заходи, дорогой! — радостно приветствовал меня Виссарион Северинович. — Сейчас чайку налью, горяченького. А где твой брат?
— Отправился по делам, — ответил я. — Неожиданная идея ему втемяшилась.
— Что за идея? — поинтересовался Миша. — Опять на след какого-нибудь преступника напали? Вы у меня смотрите, а то в последний раз чуть головы не сложили, сколько волнений всем доставили!..
«В последний раз» — это когда мы нарвались на крупнейшую в наших краях банду подпольных скупщиков цветных металлов, которые решили избавиться от нас как от свидетелей, да тут ещё история с выставленным на торги заводом примешалась… Нас тогда выручил Брюс, наша сорока (которого я предпочитаю, вообще-то, называть «сорок», чтобы подчеркнуть, что он парень, а не девчонка, и пусть взрослые говорят, что это неправильно, но здесь я буду писать «сорока», чтобы вам не подумалось, будто я неграмотный), а вообще нас выручали все — и милиция, и Миша, и Степанов… Наверно, это был первый случай, когда Миша и Степанов действовали сообща, потому что, как вы сами понимаете, вообще-то они всегда были «по разные стороны баррикад», пользуясь выражением отца. Ну, это дело прошлое, и с тех пор была ещё одна история, о которой Миша не знал, потому что она прошла без его участия. Это когда посреди снежного бурана за нами гонялся псих с ружьём…
— Да нет, — ответил я, — не бойтесь, ничего страшного. Решил подбить Гришку-вора на какой-то дальний поход, вот и все.
— Вот и все? — хмыкнул Миша. — Представляю, что вы из этого сумеете наворотить!.. Гм… Гришка-вор, говорите?
— Ну да, — кивнул я. — А вы чем занимаетесь? — я не мог сдержать любопытства.
— А это, видишь, Михал Дмитрич готовится представить меня к награде за заслуги перед органами, — с важным видом сообщил смотритель маяка. Он повернулся к зеркалу и стал приглаживать свои торчащие в разные стороны седые волосы.
— За заслуги?.. — я бы решил, что Севериныч очередную «пулю льёт», но вот, Миша сидит здесь, и документы перед ним — причём, видимо, документы важные, раз они хранились так долго…
— Да ты побольше его слушай! — рассмеялся Миша. — Мы тут историческую справедливость восстанавливаем. Будем о прибавке к пенсии Северинычу хлопотать, как незаконно пострадавшему и на Дальнем Севере выслугу лет имеющему.
— Так вы на Дальнем Севере были? — повернулся я к смотрителю маяка.
— Был, — кивнул он. — На Крайнем Севере, на Крайнем.
— На Крайнем, на Дальнем — все одно, — махнул рукой Миша. — Я одного не понимаю: чего ты молчал? Язык ведь у тебя подвешен так, что дай Бог каждому!
— Ну, а чего болтать? — проворчал смотритель. — Не приведи Господь, времена переменятся, так мне эту болтовню по новой припомнят.
— Прости, Севериныч, но ты старый болван! — с чувством сказал Миша. — Небылицами свою жизнь украшаешь, а о правде, которая любых небылиц покруче, молчишь в тряпочку! Это ж придумать надо! И кто тебе припомнит? Ты сам напоминать должен, ведь и в то время ты компенсацию не получил. Вот, написано здесь, чёрным по белому, «полностью реабилитирован за отсутствием состава преступления», и годы, проведённые на севере, указано засчитать в общий трудовой стаж, со всеми полагающимися северными коэффициентами и надбавками, когда дело дойдёт до пенсии. Если б я в архивы нашего ведомства не полез, так бы и сидел ты ничего не имея.
