Анна Устинова - Загадка невидимого гостя
– Владимир Дионисович, неплохо, если сперва вы сами расскажете о своей жизни, творчестве. А уж потом ребята вам зададут вопросы.
– Извольте, – легко согласился известный поэт и прозаик. – Родился в Петербурге, который тогда назывался Ленинградом. Жил в большой коммуналке, где, кроме нашей семьи, обитало еще целых двадцать.
– Ну и ну, – прошептала Варвара на ухо Маргарите. – Кто бы мог подумать! Мне-то казалось, что он к нам прямо с Марса свалился.
– Все детство я спал на раскладушке! – все больше вдохновляясь, рассказывал Гриппов. – И на все двадцать семей у нас в квартире имелась только одна уборная. Каждое утро я стоял в большой очереди!
– Слушай, Луна, а какое отношение эта питерская коммуналка с ее уборной имеет к его литературно-виртуальной концепции современной реальности? – спросил Герасим у Павла.
– По-моему, самое непосредственное, – усмехнулся розовощекий кудрявый Павел. – Он стоял в очереди и, чтобы отвлечься, думал о разном. Вот у него концепция и возникла.
– Наверное, ты прав, – проворчал Каменное Муму.
– Школу я все-таки закончил, – продолжал тем временем Владимир Дионисович. – Хотя протест мой зрел.
– Как интересно! – воскликнула Наташка Дятлова, которая первый раз в жизни видела живого известного поэта, а к тому же еще и прозаика.
Владимиру Дионисовичу ее внимание польстило. И он, стараясь смотреть на Наташку и не видеть порядком раздражавшего его Герасима, перелистнул еще одну страницу своей доблестной биографии:
– После школы я поступил в университет. На филологический. Но мои взгляды на искусство не совпадали с концепциями консервативной профессуры. Мы с друзьями и единомышленниками создали литературный кружок «Вольные пилигримы». Разразился жуткий скандал. Нас обвинили в отрыве от народа, масонстве, пропаганде чуждых идей и религии. В общем, нас с треском выгнали. Мы ушли в андерграунд.
– Ах! – воскликнула Наташка Дятлова. Глаза ее уже блестели от слез.
Гриппову ее реакция нравилась все больше и больше.
– Да. Я ушел в андерграунд! – повторил он. – Подобно лучшим творческим людям того времени, которые жили в нашей многострадальной стране, я устроился кочегарить в котельную. Было трудно, но весело. Какое единство душ и порывов! Мои друзья собирались у меня в кочегарке ночами. Они приносили с собой…
Ольга Борисовна выразительно закашляла. Гриппов осекся. Внимательно посмотрев на учительницу, он крайне неуверенным голосом произнес:
– Стихи приносили с собой. И… рассказы. Мы… – Гриппов снова замялся, – читали их вслух. А потом обсуждали. В общем, я до сих пор считаю это время лучшим в своей жизни. Мы были юными, чистыми и наивными. И, несмотря на удушающую атмосферу окружающей нас жизни, всем казалось, что будущее принадлежит нам.
Голос у Владимира Дионисовича дрогнул. Марсианские глаза подернулись слезами. Гриппов часто заморгал. По всей видимости, воспоминания о мятежной юности порядком его растрогали.
– Владимир Дионисович, – занудный голос Герасима вторгся резким диссонансом в патетическую атмосферу, – а как вы в Москву-то попали?
Гриппов вздрогнул. Ему снова пришелся не по душе вопрос Муму. Ольга Борисовна это почувствовала.
– Ребята, ребята, – обратилась она к классу, – мы ведь договорились: все вопросы потом.
– Как я попал в Москву – это долгая и сложная история, – нашелся наконец Гриппов. – Не буду вас утомлять. В Москве я поступил в Литературный институт. В нашей многострадальной стране уже наступила перестройка. Но мне все равно пришлось бороться.
– И вас снова выгнали? – вкрадчиво поинтересовалась Варя.
Марсианские глаза с отвращением посмотрели на девочку.
– Увы! – воскликнул известный поэт и прозаик. – Талант всегда гоним, и путь его тернист.
– По-моему, мы уже перешли к стихам, – усмехнулся Иван.
– Ошибаешься, – мрачно откликнулся Герасим. – Стихи у него гораздо хуже. А уж о прозе вообще молчу.
Ольга Борисовна безошибочно почувствовала: поэту пора закругляться с автобиографическими экскурсами.
– Владимир Дионисович, может, вы согласились бы почитать стихи?
– В общем-то я сегодня несколько не в форме, – манерно произнес тот. – Но если вы просите…
Одернув модный, но вытянутый свитер, Гриппов направил маниакальный взгляд на Наташку Дятлову и провозгласил:
– Эпизод номера десять, или казус инфернале!
– Это еще что такое? – осведомился Сеня Баскаков.
– Молодой человек, молодой человек, – скорбно покачал головой Гриппов, – я к вам пришел нести свет искусства, а вы не знаете элементарных вещей.
– Я думал, может, вы мне объясните, – смешалcя Баскаков.
– Придете домой, прочтите в энциклопедии, – не снизошел до объяснения элементарных вещей известный поэт и прозаик. – Итак, эпизод номер десять.
Гриппов засунул руку в карман брюк и, выставив вперед правую ногу, начал:
Однажды под грозу на даче,Под колыбель дождливых струй,Ко мне явился призрак в белом.И разговор повел со мной.И были речи те туманны,И я в предвестии нирваны,Объятый облаком обманным,В ад грешной заглянул душой.
И, содрогнувшись, ужаснулся.Туман рассеялся, взметнулся.А призрак жутко улыбнулсяИ растворился, хохоча…О, где теперь душа моя?
Гриппов умолк. Класс тоже молчал.
– Это все? – спросила Наташка Дятлова.
– Все, – с чувством собственного достоинства подтвердил Владимир Дионисович.
– Гениально! – воскликнула Наташка и от полноты чувств захлопала в ладоши.
Гриппов одарил ее благодарным взглядом.
– Гениально? – раздался в это время мрачный голос Герасима. – Вполне допускаю, но я ничего не понял.
– Как раз очень понятно, – неожиданно возразил Сеня Баскаков. – Сидит мужик на даче. Под кайфом. У него, естественно, глюки. Ну, вот ему и привиделось невесть что.
– Молодой человек, – Гриппову совершенно не понравилась такая трактовка, – нельзя же так примитивно воспринимать поэзию. Все мое творчество – это сплошные аллегории.
– Кстати, ребята, – вмешалась Ольга Борисовна, – вы помните, что такое аллегории?
– Помним, – откликнулся Герасим.
– Очень хорошо, – улыбнулась Ольга Борисовна. – Встань и скажи.
Каменное Муму поднялся на ноги.
– Аллегория – это иносказание или изображение отвлеченной идеи посредством образа.
– Молодец, Каменев, – учительница осталась довольна.
– Знать – это еще не все, – возразил ей Гриппов, – нужно чувствовать.
– Я-то чувствую, – пробубнил себе под нос Муму.
Впрочем, его услышали только сидевшие рядом Варвара, Марго, Павел и Иван.
Гриппов в это время объявил:
– Эпизод номер шесть.
В комнате, в самом углу,Стоит телевизор.Он как провизор.Он выдает информацию.Нам.Люди смотрят,Однако доколе из телеокаСобытья наскокомНас будут на части рвать?
На сей раз в классе повисла звенящая тишина. И даже восторженная Наташка Дятлова ничего не смогла сказать. Ребята тщетно пытались осмыслить услышанное.
Гриппов такой реакции явно не ожидал. Всех спас звонок.
– Продолжим на следующем уроке, – с облегчением проговорила Ольга Борисовна.
На перемене Иван, Герасим, Павел, Марго и Варя, которых чаще всего называли Командой отчаянных, устроились у подоконника на лестничной площадке.
– Слушай, Муму, – Маргарита посмотрела на него огромными черными глазами, – чего ты к этому Гриппову прицепился? Тебе физика мало?
С физиком Виктором Антоновичем у Герасима в этом году отношения складывались напряженно. И он уже несколько раз вынужден был сдавать персональные зачеты по нескольким темам.
– Не напоминай мне о физике, – поморщился Муму, который последнюю двойку исправил всего три дня назад.
– Герочка, – поправляя золотистые волосы, вкрадчиво произнесла Варя, – Марго напоминает тебе об этом только затем, чтобы с Грипповым не получилось еще хуже, чем с Виктором Антоновичем.
– Вот именно, – подхватил Иван. – Нашел, Герасим, с кем связываться! Разве не видишь, что он полный псих.
– Это я как раз вижу, – ответил Муму. – И поэтому возмущен, что такого типа прислали читать спецкурс, да еще по мировой литературе.
– Возмущайся сколько угодно, – фыркнула Варя, – но Рогалева-Кривицкая его обожает.
Директриса экспериментальной авторской школы «Пирамида» Екатерина Дмитриевна Рогалева-Кривицкая была ярой поклонницей всего нового и авангардного.
– Пусть обожает, – буркнул Герасим. – Но почему за мой счет? Мне, между прочим, пришлось читать прозу этого Гриппова. И я теперь ему свое мнение выскажу.
– Дело твое, но я бы не стала, – откликнулась Варя.
– Но ты это и не читала, – стоял на своем Муму.
– Слушай, Герка, а может, не будем? – улыбнулся толстый розовощекий Луна. – Я, между прочим, тоже читал его прозу.
