Валерий Гусев - Под девятой сосной в чистом поле
Когда мы опять возникли в горнице, тетя Оля удивилась, но возражать не стала и тут же снова накрыла на стол.
– Спасибо, – сказал Алешка, – но больше пока не надо.
Тетя Оля с облегчением вздохнула.
Отец Леонид уже ушел на службу, и мы могли действовать смело и откровенно. А то он сразу же «закудахтал» бы – это нечестно, так нельзя, оружие – истина…
– Теть Оль, нам нужна ваша помощь, – сказал я. – Даже не нам, а отцу Леониду.
– И всей России, – добавил Алешка с такой важностью, что попадья даже испугалась.
– И что мне делать? – спросила она, осторожно присев на краешек стула.
– Вы помните эту Калошу бандитскую? Ну, который деньги на храм принес?
– Еще бы! Я тогда так испугалась.
– А вы помните, как он разговаривает?
– Еще бы! Так смешно.
– А вы смогли бы его передразнить?
– Еще бы! А зачем? Он обидится.
– Он об этом не узнает. А нам очень надо. Для всей России.
– Ну… если для всей России… А что надо сказать?
Алешка протянул матушке листочек, на котором он, оказывается, написал заранее текст. Я его до сих пор помню. Так в ушах и стоит:
«Свушай сюда, писатель. Ты меня достав. Свочно гони бабки. А картинку повожь в дупво. Вопвосы есть? Без вопвосов».
Тетя Оля внимательно прочитала эту дребедень и подняла на нас наивные глаза:
– Вы угрожаете? Вы хотите испугать?
– Два раза, – кивнул Алешка. – Скажите это вслух. Кавошиным голосом. Репетиция такая. Вы же артистка.
Тетя Оля зажмурилась, видимо, вспоминала особенности произношения Кавоши, потом распахнула глаза и, глядя в записку, повторила слово в слово все, что там нацарапал Алешка. Да так здорово похоже, будто в горницу в самом деле явился Кавоша. Даже две.
– Класс! – оценил Алешка и немного поаплодировал. – А теперь – на бис, вот сюда, – и он сунул тете Оле под нос диктофон.
И она сказала в диктофон еще лучше. Очень артистично. В ее голосе было столько всего – и злость, и презрение, и уверенность в том, что ослушаться такого человека может только беспечный дурак.
Конечно, ей даром это похищение не прошло. Если доброму человеку зло сделать, он тоже сделает… свои выводы.
– Благодарю за внимание, – сказал Алешка и включил диктофон на полную громкость.
Я аж присел. Особенно меня по макушке последние слова ударили, до мурашек: «Вопвосы есть? Без вопвосов».
Алешка довольно улыбнулся, бросил диктофон в пакет и стал прощаться.
– Чайку не хотите? – спросила тетя Оля. – На дорожку.
– Пожалуй, хватит, – сказал Алешка. – Мы лучше к вам ужинать придем. Только вы, теть Оль, пока батюшке ничего не говорите. Мы ему сюрприз сделаем.
– Может, не надо? – робко попросила матушка.
– Это хороший будет сюрприз, – пообещал я. Хотя еще толком и не понял сути Алешкиной интриги.
– Ну, и что все это значит? – традиционный вопрос по дороге домой.
– Подумай сам.
Я подумал. Пожал плечами. Вздохнул, сдаваясь.
– Подсказать? – И Алешка выложил свой последний козырь: – Марусин сидел в тюрьме вместе с Кавошей. И это Кавоша одолжил ему деньги на книги и на дом. Теперь понял?
– Конечно! – лихо соврал я.
Началось томительное ожидание. Все валилось из рук, ничем не хотелось заниматься. Но это я томился – Алешка безмятежно ждал развязки, уверенный в ее благополучии. Он шатался по участку и вовсю упражнялся в метании картошки. И достиг в этом деле поразительных успехов – с десяти шагов попадал в банку из-под кофе, надетую на штакетину.
Но картошка довольно скоро кончилась. И Алешка заскучал, замаялся. Но время, к счастью, приблизилось к ночи.
Когда стемнело, мы вооружились – праща и дубинка – и уселись на крыльце.
– Может, утром сходим, – предложил я. – Уж наверняка…
– Боюсь, Дим. Вдруг ее опять кто-нибудь скрадет. Все сначала начинать, да?
Я признал его правоту, хотя очень не хотелось тащиться в темное поле и шарить в глубоком дупле заветного дуба. Да и мало ли как все обернется. Может, Марусин и не такой уж трус. А может, он именно от страха решится на какую-нибудь пакость. Вдруг они подкараулят нас, усыпят и спрячут в подвале терема. А сами удерут поскорее в Нюнёрк. Или на побережье Атлантики. А мы так и будем сидеть в подвале и со скуки читать романы Марусина. Пока нас не обнаружит вездесущий «таксист» Паршутин. Или забредут в поисках винца очаровательные блондинки.
Все это я подумал, но вслух ничего этого не сказал, не хотел свой авторитет ронять. Перед младшим братиком.
– Как ты думаешь, если он нас послушается…
– А при чем здесь мы? – хихикнул Алешка. – Ему Кавоша приказал.
– Ну… если послушается, как ты думаешь, он сам пойдет или…
– Жорика пошлет, – уверенно сказал Алешка. – Сам забоится.
Я бы предпочел встретиться темной ночью в чистом поле все-таки не с бандитом Жориком, а с писателем Марусиным. Не так опасно.
– Пошли? – спросил Алешка, вставая.
При этом в нем где-то что-то звякнуло.
– Гайки, – объяснил он. – Оружие, Дим, всегда должно быть готовым к бою. Твоя дубинка готова?
– Всегда готова. – Заряжена, значит, боевыми патронами.
Ночь выдалась светлая. Луна уже поднялась высоко-высоко и вовсю сияла над лесом. Серебрила его своим холодным светом. И в поле на каждой травинке сверкала холодной росой.
– Значит, так, Дим, – давал перед делом последние инструкции Алешка, – я иду прямо к дубу, а ты остаешься в сторонке, в засаде. И если что… Знаешь, что делать?
– Знаю. – Я взмахнул дубинкой и свалил ею здоровенный ствол борщевика, который и здесь начал захватывать вольную землю.
В лунном свете заветный дуб был виден каждой своей мощной веткой, каждым своим листочком, темным пятном дупла. И мы подходили к нему все ближе.
– Замри, Дим, – шепнул Алешка и дальше пошел один.
Я напряженно ждал его, вглядываясь пусть и в светлую, но все-таки в ночь. Его фигурка сначала мелькала среди высокой травы, а потом исчезла возле дуба.
Тишина. Тревога. Ожидание.
И тихий короткий свист.
Я помчался на него к дубу. Возле самого ствола стоял Алешка и держал что-то в руках. Я подошел вплотную и увидел, что это плотный бумажный конверт.
Алешка осторожно отогнул его клапан и вытащил небольшой плоский предмет, похожий на книгу. И в лунном свете глянул на нас Чудотворный образ. И казалось, что он сам светится таинственным сиянием.
Алешка любит эффекты.
– Жалко, Дим, что у нас ключей от церкви нет. Мы бы такой сюрприз батюшке устроили!
Может, хватит, хотелось мне сказать. Но Лешку разве остановишь!
– Представляешь, Дим, – мечтал он по дороге домой, – приходит завтра батюшка в церковь, а народная реликвия на своем месте! Он, Дим, в обморок от счастья как брякнется! Здорово, да?
– Смотря как брякнется, – осторожно возразил я. Хотя идея эта и мне показалась симпатичной.
Но Лешка не тот человек, который не стремится воплотить мечты в действительность. Сказку сделать былью. Уж очень ему захотелось, чтобы батюшка брякнулся от счастья. Задрав ноги.
– Пойдем к Савеличу, а? – пристал ко мне Алешка, вприпрыжку семенивший рядом. – Попросим у него ключ от засова и поставим икону на место.
Чтобы отвязаться, я сразу сказал:
– Это не так просто. Инструменты нужны.
– А Посошок, Дим? Я его уже перевоспитал. Он согласится. Морилочкой пройдет «отцеда доцеда». Позолоту положит. А, Дим? Ты ведь такой умный!
Эта наглая лесть меня сгубила.
– Пошли! – сказал я.
Мы разбудили Савелича. Сообщили ему радостную весть. Он всплеснул руками и достал из-под подушки ключи.
Мы разбудили Посошка. Он долго не мог понять, почему морилку и позолоту нужно «покласть» темной ночью. Потом дошло:
– А! Батюшке суприз. Лады, я согласный. Не знаю, конечно, какой он поп, а человек хороший. Отцеда и доцеда. Леха, вон за ставней баночки, забирай. Сделаем.
И сделали. Чуть начинало светать (солнце поднималось на востоке), а у нас уже все было готово. Посошок, утирая измазанное позолотой лицо, отступил на шаг от иконостаса, полюбовался.
– Как будто так и было!
По-моему, даже лучше, если глубоко задуматься.
– Пошли досыпать, – сказал Посошок.
Счастливый человек!
Только мы вошли в свой вагончик, только я рухнул на испуганно взвизгнувшую от неожиданности тахту, как Алешка сказал:
– Садись за стол, Дим. Показания будешь писать. Утром в прокуратуру пойдем.
– Сам пиши, – я решительно отвернулся к стенке.
– У меня, Дим, правильнописание хромает, – ответил он словами нашего любимого героя детства. – А это документ.
Да, «правильнописание» у Алешки живет по каким-то своим законам, очень далеким от законов грамматики.
– Что писать? – вздохнул я, садясь к столу и нещадно зевая.
– Пиши: «Соседскому прокурору Метелкину…» – Он заглянул в листок, примерился. – А чего это ты странно «прокурора» написал? Надо два «п» впереди. И два «р» в середине.
