Артем Кораблев - Охота на привидений

Я все же еще раз решил убедиться в правильности моей догадки и поэтому спросил папу:

— А что, иконы досками называют?

— Ну да, — подтвердил он, — их же на досках пишут. Только когда речь идет о стройматериалах, то говорят доска, а если речь идет об иконе, то обычно говорят доска. Ударение на первом слоге.

Все точно. Именно так произносили слово «доска» Сергей и Юрка. Так вот что они искали в заколоченных домах! А я-то, дурак, что думал! Тогда и могилу наверня­ка они разрыли, ведь это у дяди Егора бы­ло убеждение, будто икона похоронена вместе с протоиереем. А уж он наверняка об этом рассказывал и своему племянни­ку. Но самое главное было не это. Самое главное было то, что я вспомнил из под­слушанного мной разговора Сергея и Юр­ки. Они говорили, что им осталось прове­рить только ведьмин дом. Значит, они считают, что доска, то есть икона, у бабы Дуни. А Сергей, так тот в этом почему-то почти уверен. И, что особенно плохо, я вспомнил, что они собираются взять эту доску без спроса. «Сами возьмем», — ска­зал тогда Сергей. И ведь сделать это они могли уже сегодня, тем более, что дядя Егор направил их из Ворожеева.

— Папа, стой! Стой! Останови маши­ну! — закричал я, хватая отца за плечо, едва до меня дошел смысл того, о чем я только что догадался.

Я так рванул на себя отца, что тот не удержал руль и «УАЗ» сильно вильнул на трассе. Но папа у меня водила тот еще. Он быстро укротил автомобиль и тут же на­правил его к обочине, где и остановил, не заглушая двигателя.

— Ты что делаешь?! — зарычал на ме­ня отец диким зверем. — Всех нас угро­бить захотел?! Чего тебе надо? Совсем опо­лоумел?

— Значит, так, — резко начал я, — слушайте и не перебивайте. Дело очень важное. Я вас прошу, — последней фразой я пытался умолить старшее поколение.

— Ну? — все еще недовольно буркнул папа.

— Очень важное, — повторил я, соби­раясь с мыслями. — Сергей и Юрка в за­колоченных домах икону разыскивали, я это только сейчас понял. Они так и гово­рили, доска, а не доска. Я их разговор тогда подслушивал. И могилу попа они разрыли, больше некому. Дядя Егор ду­мал, что икону с отцом Михаилом похоро­нили. Конечно, он и Сергею об этом рас­сказывал. И в лесу еще они об этом тоже разговаривали, только я тогда не понял, а сейчас…

— Да ну, бред, — недовольно перебил меня Пал Палыч, даже рукой с досады махнул. — Поехали.

— Да погодите вы, — разгорячился и чуть ли не закричал я, — вы самого глав­ного еще не слышали. Они говорили, что им только один дом остался, бабы Дунин. Сергей уверен был, что икона там спрята­на. А самое главное, они собирались сегод­ня-завтра забраться туда, когда бабы Дуни дома не будет!

— Ерунда, — заявил полковник, — их и в Ворожееве-то уже нет. После Егорова разноса они сегодня утром уехали.

— Тем более, — настаивал я, — значит, сегодня они и полезут. Они только вид сде­лали, что уехали, а сами выждут момент, когда баба Дуня из дома уйдет, и полезут.

— Поехали, — устало отмахнулся от меня Пал Палыч. Мол, и разговаривать тут нечего.

— Поехали, — согласился папа, поддал газа и, выждав момент, ловко развернулся между проходящими машинами прямо через разделительную полосу.

— Ты куда?! — завопил Пал Палыч. — Совсем вы, что ли?..

— Паша, ты армейский полковник. А я — следователь. Семь лет в милиции оттрубил, — спокойно осадил его папа. — Не лезь.

Пал Палыч недовольно замолчал, но больше в действия отца не вмешивался.

Теперь мы летели назад в Ворожеево. Папа как мог гнал «УАЗ». Но я не беспо­коился, что-что, а тачку он водить умеет, даже в гонках на выживание участвовал. Вскоре мы были у поворота, а еще через минуту папа притормозил у развилки про­селочных дорог, каждая из которых вела в Ворожеево, только одна через лес, а другая через Андреевку. На сей раз через лес он не поехал.

Оказалось, Пал Палыч не ошибался, до­рога на Андреевку была не лучше лесной, а пожалуй что, и похуже. Но отец был предельно собран, и мы больше не попа­лись в капкан обледенелой колеи. На хо­рошем ходу мы миновали Андреевку, благо, улица ее была пустынна, как и все деревенские улицы в зимнюю пору. А за деревней дорога пошла еще хуже. «УАЗ» теперь прыгал, как бешеный конь, и нам приходилось туго. Скорость резко упала, но все-таки с каждой секундой мы прибли­жались к Ворожееву.

Раскачиваясь в салоне «УАЗа», я пы­тался всматриваться через отцовское плечо в панораму лобового стекла, отме­чая про себя вехи уже знакомого мне пути. Вот и коровник, который совсем не­давно поверг в ужас меня и Светку своим ночным электрическим сиянием. Скоро уже Ворожеево.

Первой над пригорком выглянула полу­разрушенная колокольня, несмотря ни на что упрямо возвышавшаяся над окрест­ностями деревни. Затем показались голые кроны прикладбищенских берез, и, нако­нец, чуть в стороне от дороги две белые крыши вынесенных за околицу домов с черными пеньками печных труб на ма­кушке. Ближайший — дом приезжих реставраторов, следующий — бабы Дунин, ведьмин.

— Направо, ко второму дому, — под­сказал я папе.

Наш «УАЗ» остановился у самых ворот.

— Сидеть в машине и никуда, ни при каких обстоятельствах, — повернувшись к нам со Светкой, сказал папа.

Сам он вылез из машины, коротко бро­сив через плечо Пал Палычу:

— Пошли.

Они открыли калитку и двинулись по дорожке к крылечку, и, когда уже стали подниматься по ступенькам коротенькой лестницы, я тоже открыл дверцу и полез наружу из «УАЗа».

— Куда? — ухватила меня за рукав Светка.

— Отстань, — я вырвался из ее пальцев и прикрыл за собой дверцу.

Дверь бабы Дуниного дома оказалась запертой, на стук отца и крики дяди Па­ши никто не открывал. Изнутри доноси­лось истошное блеяние моей старой знако­мой, черной козы с голубыми глазами. Собачка тоже побрехивала. Отец быстро сбежал с крылечка и завернул за угол, су­нув руку за отворот своей кожаной куртки. Пал Палыч тоже спустился и, прихрамы­вая, поспешил к другому углу, чтобы обой­ти дом с противоположной стороны. Я по­шел за отцом.

Когда я тоже завернул за угол, то никого не увидел. Только снег под открытым окном был весь истоптан, и во многих мес­тах на нем розовели слегка заиндевевшие капли крови. Да какая-то ржавая железя­ка с обрывком цепи торчала тут же из ма­ленького, наметенного у стены сугроба.

ГОНКА НА ВЫЖИВАНИЕ

Отца нигде не было видно. Я ос­тановился, волнуясь и недоуме­вая, куда он пропал. Из-за про-

тивоположного угла дома появился Пал Палыч.

— Ты чего тут? — начал он. — А где Владислав?

Я пожал плечами, и тут же из окна, гремя оконной рамой, выглянул папа.

— Опоздали, — констатировал он, не обращая внимания на то, что я нарушил его приказ и покинул машину. Впрочем, не я один. Светка тоже тихонько подобра­лась и стояла уже у меня за спиной.

— Где тетка Дуня? — спросил отца Пал Палыч. — Чья это кровь?

— Кровь вора, — отмахнулся папа. — Один из них в капкан угодил. Ваша ведь­ма волчьих капканов под окнами понаста­вила.

— Во дает тетка! — Пал Палыч даже ушанку стянул с головы, так его это уди­вило.

— Да-а, — согласился папа, — только ведьмой я, может, и зря ее назвал. — Икона-то у нее в доме стояла.

— Как стояла? Да что ты мелешь? — На Пал Палыча было жалко смотреть, ка­залось, он сейчас спятит от изумления.

— А ты сам посмотри, — посоветовал папа. — Залезай. Впрочем, у тебя нога больная.

Но Пал Палыч, невзирая на свою пока­леченную конечность» полез в окно, я его подсаживал и тоже за ним забрался. На улице только Светка осталась.

Мы все оказались в маленькой темной комнатке, той самой, вход в которую баба Дуня завесила занавесочкой. На окнах тоже были плотные шторы, сейчас они были наполовину сорваны и свисали по сторонам окна неопрятными складками. Зато в остальном помещении, как и во всем домике бабы Дуни, царил порядок. Все было прибрано и вымыто, пол чист, пыли нигде нет и каждая вещь на своем месте. И все-таки все здесь было какое-то неживое.

Из общего образцового порядка, кроме взломанного окна, выбивалась еще ста­ренькая тумбочка. Она стояла особо, как бы во главе всей комнаты, рядом с изголо­вьем широкой застеленной кровати. На ней по краям располагались какие-то маленькие вазочки, и из них торчали огарки тонких церковных свечей. Две вазочки были повалены и лежали на тумбочке, а еще одна — на полу у ее подножия. За этими необычными подсвечниками на по­верхности тумбочки оставалось еще про­сторное место, и было видно, что долгое время там что-то стояло. Даже отпечата­лась серая полоса на полировке, и цвет у полировки в этом месте тоже был другой, темнее, чем на всей тумбочке. Видно бы­ло, что эта вещь тут долго стояла, и уж ее-то не трогали.

— Здесь икона была, — сказал папа. — Та или не та — это уж другой вопрос, важно, что икону эту взяли.