Николай Дубов - Жесткая проба
Далеко справа в холодном свете рефлекторов смутно виднелись решетчатые хоботы, костлявые руки кранов, мористее горели два красных огня, указывающих вход в порт.
Алексей смотрел на эти огни, решал и не решался. Больше откладывать нельзя.
Наташа проследила его взгляд.
— Куда ты смотришь?
Алексей решился.
— На маячки… Здесь они маленькие. Я когда мальчишкой жил в Махинджаури, ещё с дядькой, там, если дождь или туман, был слышен маяк. Он будто звал. Вот так. «О-у-у-у!..» Я думал, корабли так и ходят — от маяка к маяку… Потом оказалось, и люди так. Обязательно у человека есть кто-то, кто для него, как маяк, светится, показывает дорогу. А потом другой, может быть, третий. Так человек и идет — от маяка к маяку. Вот у меня, например, Алексей Ерофеевич подобрал меня тогда, привез сюда. Знаешь, какой это человек? А потом — Людмила Сергеевна, директор детдома, потом Вадим Васильевич… Потом… Потом — стала ты…
— Тоже нашел маяк! — засмеялась Наташа. — Я ещё даже не светлячок. Это как раз глупости… А вообще это очень верно! У меня тоже. Вот Викентий Павлович. Я ему знаешь как обязана? Если б не он, я бы ничего не понимала, ничего не знала про море. Я ведь по его совету решила стать ихтиологом, чтобы рыбу разводить. А то ведь вон оно, как пустыня…
Луну закрыли облака, сразу потемнело. Море колыхало у берега слабые отсветы городских огней и где-то совсем неподалеку уходило в глухую мглу, в которой не было ни звезд, ни огней, ни моря, ни неба. Наташа зябко поежилась.
— Его ведь и в самом деле в пустыню превратили. Оно же было самое богатое. В нем рыбу ловить, как в огороде репу рвать — тащи, и всё. Только в огороде репу сажают, а здесь все выловили — и конец. Одна тюлька осталась. А с ней всю молодь, всех мальков вылавливают. Мы ходили протестовать. — Наташа невесело усмехнулась. — Делегацией от кружка. Помнишь, Викентий Павлович организовал?.. Пришли к начальнику рыбкомбината. Он нас минуту послушал и прогнал. «У меня, говорит, государственные дела, а вы тут лезете с детскими выдумками…» У самого морда — во! И по морде этой видно, что он ничего не понял и понимать не желает. Такому что? Лишь бы план выполнить, отрапортовать, чтобы похвалили… Не понимаю я этого. Ведь его же поставили хозяином! А он не хозяин, а проживала…
— Приживала?
— Нет, проживала! — упрямо тряхнула Наташа головой. — Проживает всё дотла, а больше ничего не знает и не умеет.
Наташа помолчала.
— Я иногда подумаю — мне даже жутко становится… Вот говорят: мы наследники всего, всего… И всё при нас должно стать лучше, красивее, богаче. Правда? И как же мы должны жить, чтобы по правде стать наследниками. Ты представляешь? Вот мы уже взрослые, у нас будут дети… нет, не у меня лично, а вообще… А мы станем старые. И они, дети, спросят нас: «Как вы жили? Что нам оставили? Ага, они проживали, губили… А вы куда смотрели?» Нет! — пристукнула Наташа кулаком по колену. — Надо с этим бороться! Чтобы не было проживал, не было вранья…
— Я уже наборолся, — сказал Алексей. — Схлопотал выговор.
— За что?
Наташа слушала и старательно подгребала носком туфли, ровняла песчаный холмик, потом решительно наступила на него и раздавила.
— Знаешь, Леша? Только ты не сердись… Но, по-моему, это и в самом деле хулиганство. Это всё равно как если б ты его побил. Ну, ты не побил, обидел. Что толку? У вас же есть организации…
— Предцехкома первый на меня орал. Кто же будет против Витьки выступать, если они сами его раздували?
— А ты один так думаешь про Виктора?
— Да почти все между собой говорят.
— Надо сделать так, чтобы сказали вслух, а не между собой.
— Как?
— Не знаю. Добивайся.
Вот и снова прошел вечер, снова он говорил о будничном и не смог о главном. Попробовал, и ничего не получилось. Завтра! Уж завтра, что бы ни было, он скажет…
13
В окнах комнаты горел свет. «Снова загуляли, черти. А завтра их не добудишься», — подумал он и распахнул дверь.
Ребята лежали на койках, но не спали. Как только дверь открылась, все, будто по команде, повернули головы и уставились на Алексея.
— Чего это вы? — спросил он.
Костя Поляков повел глазами в сторону, и только тогда Алексей увидел, что в комнате сидят двое незнакомых. Один поднялся, прикрыл дверь и спиной прислонился к ней. Второй, держа в кулаке сигарету, затянулся, глядя на Алексея, и тоже встал.
— Алексей Горбачев?
— Я… А что? Что такое?
Тот, не отвечая, подошел, достал из кармана книжечку удостоверения и показал. Алексей рассмотрел только крупные буквы «УМ МВД» и фамилию, которую тут же забыл.
— Понятно? — внушительно спросил незнакомый. — И давай по-хорошему! Где чемодан?
Алексей пожал плечами, достал из-под кровати свой чемодан. Незнакомый положил его на стол, открыл, пересмотрел немудрое Алексееве имущество.
— А ещё? Ещё чемодан?
— У меня один, больше нету. Вон и ребята скажут.
— Нету? — с нажимом спросил незнакомый. — Я тебя предупреждаю: лучше по-хорошему!
— Так нет у меня больше ничего!
— А это?
Незнакомый поднес к его лицу клочок бумаги, на котором разъезжающиеся буквы напомнили: «Адин чима».
— А! — спохватился Алексей. — Так это не мой! Это дядька принес… Он у тёти Даши в кладовке.
Подложив под голову свой платок, тетя Даша дремала в коридоре на деревянном топчане. Кряхтя и вздыхая, она поднялась, открыла кладовку. Алексей, за которым по пятам шел один из мужчин, внес баул в комнату, положил на стол.
— Ключ.
— У меня нет. Дядька не оставлял.
Незнакомый подергал новенький прочный замочек.
— Что там?
— Откуда я знаю? Дядька говорил, белье, старье всякое…
Второй мужчина подошел, всунул в дужку замка какую-то железку и нажал. Замок вместе с петлями отделился от баула. Сверху была ветошка, под ней, сверкая черным лаком, лежали в два ряда дамские босоножки.
— Так, говоришь, рубашечки, кальсончики? Ничего себе, кальсончики!..
Ребята повскакали, подошли, заглядывая в баул.
— Товарищи, отойдите! Это вас не касается.
— Как это — не касается? — сказал Костя, подтягивая трусы. — Мы тут живем, нас все касается.
— Попрошу! — повысил голос незнакомый.
Ребята отошли.
Босоножки пересчитали — их оказалось двадцать восемь пар, — уложили снова в баул, перевязали его веревкой.
— Оружие есть?
— Нет.
По карманам Алексея уверенным движением скользнули чужие руки.
— Пошли!
— Куда?
— Там узнаешь.
— Так я ж тут ни при чем! Я ничего не знаю!
— Там скажешь.
Алексей растерянно оглянулся на ребят и вышел. Впереди него шел мужчина с баулом, второй шел сзади. Из подъезда пошли к деревьям. В тени их стояла закрытая автомашина, которой Алексей, подходя прежде, не заметил. Его подтолкнули в открытую дверцу кузова, один из мужчин влез следом и запер дверь. Мотор заработал, кузов затрясся, маленькая лампочка у потолка начала мигать. Ехали недолго. Машина остановилась, сопровождающий открыл дверь, вылез, подождал Алексея. Двор с железными воротами окружал высокий кирпичный забор. Машина стояла у подъезда.
— Проходи, — кивнул сопровождающий.
Дверь, ярко освещенный коридор. Ещё дверь, ещё коридор. В конце коридора сидел милиционер. Он поднялся, открыл дверь, обитую железными листами.
— Ещё замели? — сказал милиционер сопровождающему.
Тот невнятно буркнул что-то, кивнул Алексею:
— Проходи!
Алексей шагнул и оказался в комнате, где не было никого. Он обернулся.
— Так как же…
Дверь с лязгом закрылась. В углу стоял длинный деревянный ящик, вроде топчана, с изголовьем из наклонной доски. Под потолком висел голый пузырь яркой электрической лампочки. Наглухо закрытое окно переплетала прочная решетка.
Алексей несколько минут стоял, не зная, что делать, потом застучал в железную дверь. В маленьком круглом отверстии показались глаз и часть носа милиционера.
— В чем дело?
— Почему меня заперли?
— Заслужил, вот и заперли. Сюда на вечеринки не возят.
— Так я же… Это — тюрьма?
— Ка-пэ-зэ. Камера предварительного заключения.
— Так за что?.. Я же…
— Значит, есть за что. Небось сам лучше знаешь.
— Ничего я не знаю. Ничего такого я…
— Это следователю скажешь. И хватит! Разговаривать не положено.
Глазок в двери закрылся.
Алексей сел на ящик, но сейчас же вскочил. Он не мог сидеть, не мог стоять на одном месте.
«Вот так влип… Проклятая Жаба! Как был гадом, так и остался… Прикинулся — бедненький, несчастный… А я-то, дурак, нюни распустил, пожалел сволочь такую… Украл он их, что ли? Наверно, раз так… Значит, и его тоже? Иначе откуда у них тёти Дашина расписка… Хотел за меня спрятаться, подлюга. Ну, врешь, я тебя покрывать не стану. Тюрьма по тебе давно плачет… А если?.. А если и меня? Нет, не может быть! Все же знают… А что знают? Никто ничего не знает! Никто не видел, кроме тети Даши. Скажут, соучастник — и всё! Нет, я докажу! Я всё расскажу, они поймут… Почему же не зовут?»
