Валерий Гусев - Фейерверк в пробирке
– А я тебя узнал! Ты юный хулиган из девяносто седьмого дома! – Он сказал это с таким упреком, будто хулиган из девяносто седьмого дома не имеет права клизму себе купить.
– А я вас тоже узнал! – не растерялся Алешка. – Вы пожилой хулиган из девяносто девятого.
– Точно! – Дед почему-то очень обрадовался. – А тебе зачем этот прибор? Для какого-нибудь домашнего животного? Бегемота, например.
– Бегемоты домашними не бывают, – изменил Алешка своим принципам.
Вдруг из очереди вышла какая-то женщина и сказала январским голосом с мартовской улыбкой:
– Я его тоже знаю! Мне кажется, это мой младший сын. О! И старший здесь. А ну, живо домой! Покупатели!
И мы пошли к выходу. А дед крикнул нам вслед:
– Гражданочка! Они звонят в дверь и убегают! Примите меры!
– Приму! – пообещала мама.
Дома она быстренько потрогала Алешке лоб, пощупала живот, посмотрела язык.
– Иди в ванную, – сказала она. – Я тебе помогу. – И достала из аптечки баллончик с пимпочкой.
Алешка завизжал на весь дом:
– Ма! Это ошибка! Мне только трубочка нужна! Мы химический опыт проводим! Из одного класса в другой!
Услышав волшебное слово «химический», мама сразу растаяла. И заинтересовалась.
– Ну, наш химик, он изобрел веселый газ…
– Веселящий, – поправила мама. – Есть такой. И что?
– Ну, мы хотели этот газ подвести в класс, где урок пения.
– Зачем? – изо всех сил удивилась мама.
– Да здорово, ма! Им надо петь, а они смеются! Здорово?
– Здорово, – вздохнула мама. – Ты дождешься, Алексей, что тебя выгонят из школы.
– От них дождешься, как же, – проворчал Алешка. – Только обещают, и все… Сколько раз уже… Ну, ладно, мам, дай хоть три рубля.
– Не дам! – отрезала мама. – Мне спокойней, когда ты в школу ходишь, а не бомжуешь по парку.
Тут у Алешки блеснули глаза. Что-то вспомнил. Но виду не показал. Пошел делать уроки. Долго с недовольством пыхтел за столом, ворчал потихонечку, кряхтел, как старичок с тележкой. Не выдержал. Пошел на кухню к маме. Она готовила ужин.
– Трудная у тебя жизнь, – вздохнул Алешка. – Семья на руках. Заботы. Дети непослушные.
– И не говори, – с усмешкой поддержала его мама. – Кочерыжку хочешь?
– Давай. – Алешка устроился поудобнее, захрустел кочерыжкой. – И что ж ты все дома сидишь, ма? Ты бы прогулялась, что ли? Подышала свежим воздухом. Сходила бы в магазин. Отдохнула.
– Да, – вздохнула мама. – Я люблю в магазинах отдыхать. – И вдруг она спохватилась: – Ой! Спасибо, что напомнил. Надо же в правлении расчетные книжки забрать. – Она побросала в кипящую кастрюлю нарезанную капусту и сполоснула руки. – Алексей, пригляди тут, я быстренько.
Как только за мамой закрылась дверь, Алешка поручил мне приглядывать за борщом, а сам ринулся в кладовку.
– Как мама сказала про бомжевание, Дим, – вопил он оттуда под грохот разбрасываемого барахла, – я сразу вспомнил, сколько мы с тобой со свалки полезных вещей натаскали!
Судя по тому, как долго он там возился, натаскали много.
Наконец он издал победный вопль и примчался на кухню. В руках у него была длинная красная резиновая трубка.
– Нашел, Дим! Давай быстренько доваривай свой борщ, и пойдем в школу. Надо все подготовить. И штопор захвати, ладно?
Очумел совсем!
– Штопор-то зачем?
– Нам, Дим, нужно будет стенку просверлить.
– Какую стенку? – Я зачерпнул ложку борща, попробовал.
– Бетонную, Дим. Чтоб трубка пролезла.
Я глубоко задумался. Бетонную стену проковырять штопором… А что? Я бы не удивился. Если надо, он и иголку в стоге сена найдет. Даже если ее там нет.
– Доварил? – Алешка нетерпеливо приплясывал рядом. В руках его уже, кроме трубки, была мамина грелка и прищепка для белья.
Я накрыл кастрюлю крышкой и выключил газ.
– Может, пообедаем заодно?
Алешка посмотрел на меня внимательно и с грустным укором произнес:
– Дим, в твоих руках судьба товарищей, а ты о своем брюхе заботишься. Не ожидал от тебя.
Я вздохнул, достал из ящика пакет:
– Сложи свои клизмы, чтоб народ на улице не распугать.
– Наш народ, – бодро ответил Алешка, – клизмой не испугаешь! Пошли!
Занятия в школе давно закончились. Остались только энтузиасты и двоечники, в небольшом количестве.
Но охранник Костя, не простив нам прошлые грехи, заступил дорогу:
– Куда?
Не знаю почему, но я вдруг подмигнул ему и вроде как украдкой показал штопор.
Удивительно, но сработало.
– Давай, – сказал он, – только по-быстрому. И без шухера.
– Конечно, – произнес Алешка. – У нас его и нет. Давно кончился.
Костя тупо заморгал и пропустил нас в школу.
Блин-картошка был на своем посту. Прибирался на верстаках, раскладывал по ящикам и развешивал по стенкам инструменты.
Мы немного помогли ему и осторожно выяснили, есть ли кто сейчас в химлаборатории. Оказалось – никого. Все разошлись.
– А вы чего там забыли?
– Ничего не забыли, – сказал Алешка. – Просто интересно. Иван Кузьмич, а у вас стены толстые?
– Где? Здесь? Капитальные. Пушкой не возьмешь.
– А штопором? Возьмешь?
– Штопором? – Вопрос показался Ивану Кузьмичу интересным. – Ежели философски рассуждать, то, конечно, штопором многие двери отворялись. – Я тут же охранника Костю вспомнил. – Да тебе-то зачем?
– Интересно же! Вот как такую стену проковырять?
– А зачем? Чего ее ковырять? В ней и так дырок хватает. Проводка общая, вентиляция общая. Чего ее ковырять?
Умеет Лешка наводящие вопросы задавать. Только вот что дальше?
Алешка еще немного повозился с уборкой, смел щеточкой опилки с верстака и вдруг сказал:
– Ой! Я на минутку! – И вылетел за дверь.
И скоро влетел обратно:
– Иван Кузьмич, а в туалете на третьем этаже лампочка перегорела.
– Это плохо, – согласился Иван Кузьмич. – В туалете должно светло быть. – Он пошарил в стенном шкафчике, нашел лампу.
– Стремянку, однако, надо.
– Дима поможет. Да, Дим? – В этом вопросе не просьба прозвучала, а приказ.
И я его выполнил, взял стремянку и пошел за Иваном Кузьмичом.
Мы поднялись на третий этаж, зашли в темный туалет. Иван Кузьмич засветил фонарик, расставил ноги стремянки. Я забрался на нее, снял плафон, вывернул лампу. Причем она вывернулась довольно быстро, будто была не ввернута до конца. Я сунул ее в карман, а новую лампочку ввернул в патрон. Иван Кузьмич щелкнул выключателем – вспыхнул свет.
– Порядок, – сказал он.
А я, спускаясь со стремянки, заметил в углу стул. И на его сиденье чуть видные следы двух кроссовок небольшого размера. Да и лампочка, когда я рассмотрел ее, оказалась целой – не перегоревшей.
Когда мы вернулись в мастерскую, Алешка беспечно сидел на верстаке и болтал ногами.
Мы попрощались с трудовиком и пошли домой. Костя проводил нас внимательным взглядом.
Когда мы отошли от школы на безопасное расстояние, я сказал Алешке:
– Что ж ты стул не убрал?
– Какой стул?
– С которого ты лампочку вывинтил.
– Да я думал, он вам пригодится, а вы стремянку зачем-то потащили.
Он пошарил в кармане и протянул мне штопор.
– Не понадобился. Я все устроил, Дим. Верхняя дырка, где вентиляция, не подошла – заметно получилось бы. Да и она сеткой закрыта. А внизу, Дим, под верстаком, – Блин-картошка правильно сказал – кабель проходит. Дырка для него не очень большая, но трубка пролезла.
В общем, я так его понял. В дырку, которая шла в секретную лабораторию, он просунул конец трубки, пережал ее вместо краника прищепкой, а клизму-грелку замаскировал под верстаком банкой из-под краски.
– Здорово придумал, Дим? – Алешке очень хотелось, чтобы я его похвалил.
Что я и сделал. Хотя, по правде говоря, что все это значит, я узнал только тогда, когда Алешка запустил свое изделие в ход.
Все следующие дни Алешка торчал в химлаборатории. Моей помощи ему пока не требовалось, но он держал меня в постоянной готовности.
– Главное, Дим, – как-то шепнул он мне, – момент не пропустить.
Какой момент? Как не пропустить? Ничего этого он не объяснил. Да я и не требовал. В решающую минуту на корабле должен быть один командир, и я ему полностью подчинился.
А в школе между тем шла своим чередом обычная жизнь. Мы учились – нас учили. Учили нас хорошо, а мы учились… по-разному. И как-то не верилось, что в этой привычной и веселой кутерьме, в подвале, готовится преступление…
А оно готовилось. Никишова и Сельянова Волчков держал при себе, в лаборатории. Козлова он отправил на Школьную улицу с каким-то заданием.
Вскоре тот примчался в школу, заглянул к нам в класс, крикнул: «Дим, пришла!» – и снова исчез.
Бонифаций, наш литератор, прервал свой пламенный рассказ о проблемах Печорина и всех лишних людей разных столетий и спросил:
– В чем дело? Встань, Оболенский.
Лешкина школа даром не прошла, я встал и отчеканил, словно домашнюю заготовку:
