Евгений Некрасов - Золотая жила для Блина
— Ты просто построил плот и хочешь плыть, — упрямилась Лина.
— Положим, с твоей ногой идти все равно нельзя. Так что плыть нам придется по-любому, — ответил Митька. — Вопрос, куда: на тот берег и там ждать или вниз по течению, пока не приплывем в какой-нибудь поселок.
— Или пока не опрокинемся, — буркнула Лина. — Знаешь, какие здесь реки! Только и слышишь: на Мучном лодка перевернулась, на Дедушке катер разбился. Это пороги на Подкаменной, Тунгуске — Мучной и Дедушка.
Широкая и мелкая у берегов река выглядела безобидной. Митьке не приходило в голову, что на ней могут быть пороги.
— Может, наша река поспокойней, — без особой уверенности сказал он.
— Ладно, поплывем, все равно деваться некуда, — согласилась Лина. — Собирай вещи, а я еще наловлю рыбы, сколько успею.
Ловить рыбу зеленоглазая умела. Митька даже позавидовал. Мушку из перьев с легким крючком, без грузила, сносил даже слабый ветерок. Лине удавалось так забросить удочку, чтобы ветерок мешал, а нес мушку прямо под нос рыбе. Обычно рыба клевала не сразу. Бросившись к упавшей воду мушке, она вдруг сворачивала в сторону. Соображала, что ее покупают на пучок куриных перьев с красной ниткой. Тогда Лина поддергивала удочку, заставляя мушку взлетать над водой и падать. Рыба опять бросалась и сворачивала. А Лина дергала. А мушка плясала на воде. И в конце концов рыба ее хватала. Митьке казалось, что при этом она думала: «Черт с тобой, съем твои перышки, только отвяжись».
Пока он вынимал колышки и собирал парашют в охапку (все равно нести недалеко), Лина сделала четыре заброса и каждый раз цепляла рыбу. Правда, вытащила только одну. Крючок из булавки был без бородки, и рыба легко с него сходила. Две сорвались, взлетев над водой, а одна удрала уже с берега, проскакав полметра до реки. Но все равно это было здорово.
— Кто тебя научил? — спросил Митька.
— Ходили раза три с Пашкой. Мне не нравилось. А червяков надевать на крючок я бы вообще не стала, — поджала губу зеленоглазая.
Митька перенес на плот весь лагерь: подстилку из лапника и на ней палатку из парашюта, костер на подушке из камней и земли, рогульки, чтобы вешать чайник, — они воткнулись между бревен. И все инструменты, конечно, взял, и все железо до последнего кусочка проволоки. В тайге своя цена вещам.
Лина, не вынимая из воды, притащила на буксире целый выводок нанизанной на парашютную стропу рыбы. Митька подумал, что они обрастают хозяйством: даже домашняя живность есть.
Пора было отчаливать. Он выбрал небольшое бревнышко, чтобы выбивать из-под плота каменные опоры. Напоследок прошелся по брегу, собирая щепки для костра и проверяя, не забыто ли что-нибудь. Нашел длинную неструганую доску — вот и кормовое весло. Из таких досок были сколочены топчаны в бараке. Наверняка ее принесли сюда строители плота (хорошо бы, это были все-таки не уголовники, а свои).
Зеленоглазая сидела у входа в палатку и ворошила костер веточкой с таким мирным видом, как будто выбралась на полдня в какое-нибудь подмосковное Ромашково. И вдруг спросила:
— Дим, а что там за борозды на берегу? Ты бревна таскал?
За день борозды в камнях намозолили Митьке глаза: две глубокие по краям, одна, помельче и поуже, — в середине.
— Бревно я бы не поднял, — ответил Митька. — Я их катал. А это здесь было. Наверно, плот волокли к реке.
— Да какой же плот, — сказала Лина, присматриваясь к бороздам, — КАКОЙ ЖЕ ЭТО ПЛОТ С ТРЕМЯ КОЛЕСАМИ?!
Глава XXV
О ДРУЖБЕ, ЛЮБВИ И КОПЧЕНОЙ РЫБЕ
В небе громыхало и свистело, как будто сотня Дон Кихотов сражалась с ветряными мельницами. Этот звук не перепутаешь ни с каким другим. Вертолет. Он появился, как, только Митька с Линой отчалили, и вот уже больше часа летал расходящимися кругами. Грохот и свист то затихали, то слышались прямо над головами, но и тогда в дыму не различалась даже тень вертолета.
Наверное, пилот мог что-то рассмотреть на горе и на дальнем берегу — не зря же кружил. Но снизиться над рекой, в опасной близости от скал, он боялся и правильно делал. Митька с Линой смирились с тем, что их плот не видят, и перестали обращать внимание на вертолет.
Плот огибал гору. Слева сквозь дым проступала рыжая от мха скала, правого берега не было видно. Блинков-младший, сидя у костра, мастерил коптильню из консервных банок. Увы, зеленоглазая ловила рыбу лучше, чем готовила. А когда есть коптильня, умение готовить не нужно вообще. Надо просто смотреть на часы, чтобы вовремя снять ее с огня.
Лина ушла за палатку на ту часть плота, которая считалась кормой. Митьке было велено не оборачиваться. За палаткой слышался плеск воды. Прихорашивается. Как она ухитрялась стирать в холодной воде без мыла, оставалось загадкой, но ее повешенная сушиться белая футболка была действительно белой.
Зеленоглазая надеялась еще сегодня встретить своих. Три борозды, в которых она узнала след самолетного шасси, могли означать только одно. Самолет не утонул в реке и не разбился, а был мастерски посажен на каменистый берег. Но разогнаться по камням для взлета невозможно, если даже экипаж починит все, что сломалось. Теперь самолет сплавляют по реке на плоту, обгоняя Митьку с Линой не больше, чем на сутки.
Честно признаться, у Митьки это в голове не укладывалось. Самолет — на камни! Вы бы видели те камни! Самолет — на плоту! Это ж не мотоцикл. Он бы скорее поверил, что самолет укатился в реку и там утонул. Но следы говорили другое. Пройдя по берегу, Митька нашел два места, где самолет, как говорят летчики, давал козла, то есть ударялся о землю и подскакивал. Потом он сел метрах в пяти от воды. На доске, которую Митька подобрал на берегу, обнаружились черные следы резины: ее подкладывали под колеса, когда втаскивали самолет на плот.
Лина авторитетно подтвердила, что «Антошка» способен еще и не на такие чудеса. «Ан-2» — самолет для глухомани. Он, если надо, может сесть поперек вспаханного поля. А весит пустой меньше грех с половиной тонн. Четверо мужчин запросто могли вкатить его на плот, пускай даже один из них — ботаник.
Подколки насчет ботаника надоели Блинкову-младшему, и он перестал разговаривать с Линой. Тогда зеленоглазая начала разговаривать одна. Из-за палатки до Митьки доносилось:
Гром! Встрепенулась тайга и затихла.Пламя! Луч солнца ослабил свой свет.С грохотом мчится по небу светило,— Сыплются искры и тянется след.Мечутся звери, и люди в смятеньи,Рев и проклятья… А небо гремит!Где же виновник всех этих явлений?..
Лина замолчала. Виновник явлений посмотрел на затянутую дымом гору и без необходимости. стукнул по жестянке обухом топора.
— Где же Тунгусский наш МИТЕорит? — закончила зеленоглазая.
«Дразнись, дразнись, все равно не заговорю», — подумал Митька.
— А на обед я приготовлю уху в чайнике! — громко сказала Лина.
Чайник было жалко, и пришлось отозваться:
— Не надо, а то провоняет рыбой и не отмоем. Давай я сготовлю обед.
— И рыбу сам почистишь?
— Почищу, — приврал Митька, чтобы не портить сюрприза. Рыбу для копчения только потрошат; когда она будет готова, чешуя снимется вместе с кожей.
С реки послышалось фырканье. Пересекая путь, плоту, к низкому брегу плыла лисица. Спасается от пожара. Не старая ли знакомая?
Лисице было плохо. Она плыла рывками, то и дело погружаясь с головой, так что из воды торчал только пыхтящий кончик носа. Блинков-младший заметил, что лисица поглядывает на плот, и перестал шевелиться. Пускай залезет, отдохнет. Шлеп! — на колени ему упали джинсы.
— Не оглядывайся! — скомандовала зеленоглазая. — Ты обещал мне починить «молнию».
Лисица фыркнула и поплыла в сторону от плота.
— Лисичка, — заметила ее Лина. — Что, морда рыжая, устроила пожар и удираешь?!
— Она не виновата, — вступился за лисицу Блинков-младший.
— Скажешь, ты виноват?! Дим, это какой-то детский сад: «Ах, мамочка, я разбил чашку, как мне теперь жить?!» И ходишь, и ходишь весь день с кислой физиономией — тьфу! Я нарочно стала тебя дразнить: думала, ты хоть попытаешься оправдаться!
— А что оправдываться-то? — буркнул Блинков-младший. — Не лиса же не смогла потушить пожар, а я. Кто умнее, тот всегда больше виноват. А если бы я говорил: «Лисичка бежала, хвостиком вильнула, тайга и загорелась», — это и был бы детский сад.
— У тебя болезненное чувство ответственности, — заключила Лина. — Любишь брать на себя чужую вину, а? Признайся, любишь?
Блинков-младший сразу вспомнил два таких случая, но решил отмолчаться. Чего она в душу лезет? Поджав пассатижами бегунок «молнии», он вернул джинсы Лине.
— Все? — удивилась зеленоглазая. — А я три дня мучилась!
Она пошуршала у Митьки за спиной и вышла, причесанная, пахнущая речной водой, в хитро повязанном на груди куске парашюта.
