Энола Холмс и секрет серой печати - Нэнси Спрингер
Но я дождалась, пока кеб завернет за угол, и только тогда постучала по потолку, чтобы кебмен остановился.
Я вышла, вернулась назад и остановилась через дорогу от Бейкер-стрит, 221. Хорошо бы мне не пришлось слишком долго стоять на морозе. И что еще сделать, чтобы меня не заметили? В холод прохожих на улице меньше обычного, только мальчишки-газетчики кричат на углах «Жуткое убийство в Уайтчапеле! Читайте в свежем номере!» и продавцы рыбы расхваливают товар: «Све-ежая треска, живые устрицы, моллюски!» Еще я заметила нищенку в длинном плаще, которая торговала разными мелочами из корзинки:
— Апельсины, шнурки, всякая всячина!
Я подошла посмотреть, что она продает. Помимо апельсинов, цвет у которых был скорее коричневый, чем апельсиновый, и шнурков, в корзинке лежали перочистки, причем из необычной ткани и замысловатой формы. Не простые квадратики, а хорошенькие цветочки и бабочки.
— Интересно, — сказала я, показав на одну из них пальцем. — Сами их шьете?
— Да, мэм, сама, да вот глаза начали подводить, устают больно от такой работенки.
Скорее всего, бедняжка трудилась при слабом свете свечи или даже уличного фонаря, потому что другого освещения у нее не было.
Я взяла из корзинки перочистку в форме птицы и спросила:
— Сколько вы их продали?
— Меньше чем хотелось бы, мэм. — Потрескавшиеся губы нищенки задрожали; мы ведь стояли на холодном ветру. — На хороших улицах-то, где от пенни — другого ни от кого не убудет, полисмены меня гоняют, ох гоняют!
— Вы живете поблизости?
— Нет, что вы, мэм. В Саутуарке, мэм, но там они никому и даром не нужны.
Неудивительно. Саутуарк, район на другом берегу Тезмы, кишел сомнительными театрами и игорными домами, а еще там проводились медвежьи бои и прочие возмутительные мероприятия.
А если нищенка вернется в Саутуарк, никто из жителей Бейкер-стрит с ней, скорее всего, больше не встретится.
— Я заплачу вам гинею за всю корзинку. И обменяю свое пальто на ваш плащ.
Она разинула рот от удивления, но вопросов задавать не стала, а ушла довольная в теплом пальто и с крупной суммой в кулаке. Я же накинула плащ, взяла корзинку и закричала на всю улицу, подражая ее говору:
— Апельсины, шнурки, всякая всячина!
Маскировка получилась удачная, и я бродила по Бейкер-стрит целых сорок пять минут (и даже продала две перочистки!), пока не увидела, как Шерлок Холмс выходит из дома.
Разумеется, он был не в костюме. Чтобы не вызвать подозрений и поймать меня, как он на то надеялся, мой брат переоделся в простого рабочего с кожаным ремнем на куртке, во фланелевой рубашке и тряпичной кепке, из-под которой выбивались темные волосы.
Он прошел мимо, не удостоив меня даже взглядом, и направился в сторону Британского музея. В лице его я не заметила никаких изменений, кроме накладной челки, но обратила внимание, что оно в самом деле выглядит худым и осунувшимся, как и говорил доктор Ватсон.
Я проводила его взглядом, и сердце у меня защемило.
Когда Шерлок исчез из виду, я перевела дыхание и пошла к лавке зеленщика.
Там я поставила корзинку на землю и ногой затолкала в ящик, на котором лежали яблоки. А потом купила половинку луковицы.
У двери под номером 221 я завернула луковицу в платок и поднесла к глазам. На них тут же навернулись слезы.
Превосходно.
В этот час зимой на улицы ложились мрачные тени. И мой брат, несомненно, хотел воспользоваться суровым временем года, чтобы провернуть задуманное. Когда он подойдет к музею, Лондон почти полностью поглотит тьма...
О, мама, а вдруг я жестоко ошиблась? И на самом деле меня ждешь ты?
Луковица мне больше не потребовалась: по лицу сами потекли слезы.
Глава десятая
Дверь открыла пожилая дама в простых, но добротных юбке и блузке. Она посмотрела на рыдающую гостью с удивлением, но без тени отвращения.
— М... мистер Шерлок Холмс... дома? — пробормотала я, громко всхлипывая. Мне не удалось выдержать акцент, соответствующий моему внешнему виду, но я надеялась, что за моими рыданиями она этого не заметила.
— Ох, милая, он только что вышел, — сочувственно ответила седая миссис Хадсон, добрая душа, и поправила на себе шаль. Я знала, как ее зовут, из рассказов доктора Ватсона, но, разумеется, не стала называть по имени.
— Но... но я... мне надо с ним поговорить. Сегодня, — жалобно пролепетала я.
— Я не знаю, когда он вернется, мисс.
— Н... ничего. Я... такое горе... я подожду...
— Возможно, ждать придется много часов, — ответила миссис Хадсон и поежилась. Шаль не спасала ее от холода. Она шагнула обратно в дом и потянулась закрыть дверь. — Почему бы вам не прийти чуть позже?
— Я подожду, — проскулила я и плюхнулась на покрытое льдом крыльцо.
— Что вы, милая, не надо здесь сидеть! Вы же замерзнете. Проходите, проходите.
Как я и рассчитывала, она отвела меня наверх, в гостиную моего брата.
— Боже мой! — пробормотала я, пораженная беспорядком; мне еще не приходилось бывать в доме холостяка. Разумеется, что-то я уже знала по рассказам доктора Ватсона, и не удивилась табаку в носке персидской туфли, скрипке, брошенной в кресло вместе со смычком, письмам, пригвожденным перочинным ножом к каминной полке, и пулевым отверстиям в стенах. Меня больше поразило то, чего там не было. Цветов. Кружевных подушечек. Чехлы с оборками на спинках стульев.
Очевидно, мужчинам не хватало свойственной женщинам любви к уюту.
Миссис Хадсон окинула взглядом разбросанные по комнате книги и бумаги и цокнула языком.
— Мистер Холмс очень опрятно одевается и приятно себя ведет, но с домашним хозяйством у него беда, — извинилась она за своего жильца. — Он настоящий джентльмен. Не важно, что вас тревожит — он постарается вам помочь, мисс, и не переживайте, если вам нечем заплатить.
На глаза у меня снова набежали слезы. Несмотря на коварные методы брата, мне хотелось верить, что он хороший человек.
— Взять вашу накидку, мисс? — спросила она, протягивая руку.
— Нет! — Я вцепилась в плащ. Он скрывал чересчур стильное платье Лианы Месхол. — Нет, — уже мягче повторила я. — Спасибо. Мне холодно.
— Хорошо, мисс, тогда присаживайтесь. — Милая старушка убрала с кресла перед камином газеты и махнула рукой, чтобы я
