Ворчуны в бегах! - Филип Арда
Во второй раз эти любители птиц встретились в камере Твердокаменной тюрьмы. Как тесен мир! Заключённые не сразу поняли, как у них всех много общего (помимо того, что они преступники, попавшие в одну камеру одной тюрьмы), но однажды вечером, буквально за несколько минут до того, как погасили свет на ночь, Роддерс Лэзенби сказал Монти кое-что важное.
Монти заключённым не считался. Впрочем, можно было его и так назвать. Вот только он был не человеком, а попугаем лорда Великанна, о чём я недавно упоминал, и не привык к жизни в клетке, в отличие от большинства домашних птиц. Лорд Великанн не следовал примеру типичного владельца попугая и позволял Монти летать на свободе. Лорд любил своего питомца, и тот был сильно к нему привязан. Особенно Монти нравилось клевать хозяина. Вот почему попугай не бросил его светлость в беде и остался с ним.
Когда они вдвоём жили в поместье Великаннов, лорду Великанну ГОРАЗДО больше нравилось проводить время с Монти, чем со своей супругой, леди Ля-Ля, которая поселилась в свинарнике вместе со своей любимой свинкой Малинкой.
И уж КОНЕЧНО, лорд Великанн любил Монти намного больше пятерых своих слуг. Если бы кто из них укусил его светлость за нос, он впал бы в бешенство! А попугаю Монти лорд неоднократно (высокопарный вариант слова «часто») позволял себя клевать.
Лорду Великанну разрешили взять с собой в тюрьму Монти, но только при условии, что жить он будет в клетке (попугай, не его хозяин). Таким образом Монти тоже оказался заключённым. (А лицо лорда Великанна больше не покрывали наклеенные крест-накрест пластыри, потому что никто его теперь не клевал.)
Итак, тем судьбоносным вечером Роддерс Лэзенби направился к своей койке и, проходя мимо клетки, сказал:
— Спокойной ночи, Монти! Пора мне вздремнуть на этом отвратительном неудобном матрасе… И увидеть прекрасный сон о том, как я разделываюсь с Лучиком и мерзкими Ворчунами!
— Добр-р-рой ночи, Большенос! — крикнул Монти (он всех так называл).
Лорд Великанн, услышав, как Лэзенби упомянул Ворчунов, тут же приподнялся на нижней койке и отложил еженедельник «Всё о птицах», а Майкл Облом приподнялся на своей нижней койке и чуть не ударился головой о верхнюю койку Лэзенби. Твинкл уже крепко спал, и с верхней койки над лордом Великанном доносилось его тяжёлое дыхание, а матрас прогнулся под весом силача и теперь больше походил на гамак. Его светлость даже не думал жаловаться. Таким заключённым, как Твинкл, лучше позволять делать всё, что им вздумается.
— Я уж думал, разговор о Ворчунах больше не зайдёт, — пробормотал Майкл Облом. — Как и об их парнишке в голубом платье.
— Я правильно расслышал — вы говорили о Ворчунах, Лэзенби? — уточнил лорд Великанн.
— Да, лорд, говорил, — признал Лэзенби, отворачиваясь от клетки (лорд Великанн настаивал на том, чтобы его называли лордом). — А почему вы спрашиваете? Не то, чтобы мне не нравились допросы перед сном…
Прозвенел сигнал отбоя, и Лэзенби — в тюремной пижаме, как и его товарищи по камере, поспешно забрался на верхнюю койку. Охранник щёлкнул большим красным выключателем в конце коридора, и свет потух.
— Дело в том, что я очутился в тюрьме из-за Ворчунов, — прошептал лорд Великанн, и слова его, будто злобная оса с крошечной пилой, разрезали мрачную тишину. — Ворчунов и нелепого циркача, Ларри Крохса.
Его светлость был (почти) совершенно — ладно, может, лишь отчасти — неправ. Конечно, Лучик с Ворчунами присутствовали при его аресте, и фейерверками Ларри Крохса снабдил именно мистер Ворчун, а когда лорд Великанн вылез из окна поместья, приехала полиция и обвинила его в незаконном запуске фейерверков. Вот только Лучик пытался спасти поместье Великаннов и не имел никакого отношения к коварным замыслам Ларри Крохса. В воспалённом же мозгу лорда Великанна возникла уверенность в том, что Лучик, Ворчуны и Крохе действовали сообща.
— Эти Ворчуны — прекрасные люди, — произнёс Роддерс Лэзенби. — Грубые, неприветливые, отзывчивые до неприличия. Всем сердцем их ненавижу!
Ему вспомнилось, как его бросили связанным на корабле, затем отвели в участок, отдали под суд, публично унизили и, наконец, упрятали в тюрьму.
— И я, — шёпотом признался Облом, потирая затылок.
Ему вспомнилось, как ловко миссис Ворчунья запустила шиной в мотоцикл, на котором он ехал со своей сестрой Мэнди, и как неприятно было падать на твёрдую землю. — Они всё испортили: мои планы и мои вещи.
На самом деле непутёвые брат с сестрой попали в тюрьму из-за своего преступного образа жизни, но таким бандитам, как они, нравилось обвинять других в своих неудачах.
Ещё целый час узники злобно бормотали себе под нос проклятия, адресованные мистеру Ворчуну, миссис Ворчунье и их сыну Лучику, пока сон, наконец, не взял своё.
На следующее утро они вернулись к обсуждению заклятых врагов и разработали план. Твинкл внимательно прислушивался к разговору. Все четверо — пятеро, если считать Монти, — решили не ныть попусту, а попробовать устроить побег (причём не ради того, чтобы сменить имена и перебраться в соседнюю страну, навстречу новой жизни, а ради МЕСТИ) и выследить злополучную семейку Ворчунов.
Лорду Великанну нравилось слово «МЕСТЬ». В нём была чудесная буква «Т», похожая на шпагу, которой ему отчаянно хотелось бы кольнуть Ворчунов в мягкое место.
Твинкл ни слова не сказал про Ворчунов за всё время беседы, но трое его сокамерников не смели обсуждать план побега без этого грозного здоровяка. Они просто обязаны были предложить сбежать вместе. Вряд ли Твинклу понравится, если они выберутся на свободу без него. А разве можно насолить такому человеку, как Твинкл? Никто не рискнул бы его обидеть. Мало того, при побеге его недюжинная сила не помешала бы. Роддерс Лэзенби втайне побаивался мистера Ворчуна, а что уж говорить про ОБОИХ супругов! От них добра не жди.
Впрочем, первым делом заключённым предстояло сбежать. И, поверьте мне, они сбежали.
Глава вторая
Гость
Наутро после побега заключённых ни о чём не подозревающий мистер Ворчун принимал ванну. (Не переживайте, я непременно поделюсь с вами всеми деталями,
