Суперсыщик Калле Блумквист рискует жизнью - Линдгрен Астрид

И всякий раз пекарь отвечал:

- О, подождем, пожалуй, пока ребята вырастут так, что застрянут в этой дыре.

Несмотря на то что Ева Лотта усердно поглощала булочки, она по-прежнему оставалась худой как щепка, и для нее не составляло ни малейшего труда пролезать через узкую дыру в заборе…

С дороги послышался свист: Андерс, предводитель Белой Розы, вернулся из разведки.

- Они сидят в своей штаб-квартире, - крикнул он. - Вперед! На битву! К победе!!!

* * *

Когда Ева Лотта убежала вертеть точильный камень, а Андерс ушел в разведку, Калле снова занял свое прежнее место под грушей. Прежде чем разразится война Роз, он решил использовать короткую передышку перед битвой для важной беседы.

Да, он вел беседу, хотя поблизости не было ни одной живой души.

Сыщик Блумквист разговаривал со своим воображаемым собеседником. Это был дорогой его сердцу спутник жизни, существовавший уже много лет. О, какой удивительный человек был этот собеседник! Он относился к выдающемуся детективу с глубоким уважением, которое тот, видимо, заслуживал и которое столь редко выказывали ему другие, а меньше всего Андерс и Ева Лотта. И как раз в ту минуту собеседник сидел у ног выдающегося сыщика, благоговейно внимая каждому его слову.

- Господин Бенгтссон и фрекен Лисандер проявляют достойную сожаления nonchalans [1] к преступности в нашем обществе, - заявил господин Блумквист, серьезно глядя в глаза своему воображаемому собеседнику. - Временное затишье существует, очевидно, для того, чтобы заставить их утратить всю свою бдительность. Они не понимают, сколь обманчиво подобное спокойствие!

- Неужели? - спросил воображаемый собеседник, в голосе которого прозвучал неподдельный испуг.

- Да, подобное спокойствие обманчиво, - настойчиво повторил суперсыщик Блумквист. - Этот очаровательный мирный городок, это сверкающее летнее солнце, этот идиллический покой - бац! В любую минуту все может перемениться, а преступление в любую минуту бросить свою устрашающую тень на всех нас.

Воображаемый собеседник задохнулся от ужаса.

- Господин Блумквист, вы пугаете меня, - сказал он, бросая вокруг испуганные взгляды, словно для того, чтобы увидеть, не подстерегает ли их за углом какое-либо преступление.

- Предоставьте все это мне, - предложил ему сыщик. - Не беспокойтесь! Я - на страже.

Воображаемый собеседник был так растроган, так благодарен, что едва мог говорить; от волнения он даже начал заикаться. К тому же его бессвязные изъявления благодарности были внезапно прерваны боевым кличем Андерса, стоявшего у калитки:

- Вперед! На битву! К победе! - И суперсыщик Блумквист вскочил, словно его ужалила оса. Нельзя, чтобы его вновь обнаружили под грушей.

- Прощайте! - сказал он воображаемому собеседнику.

Калле чувствовал, что прощается с ним на довольно долгий срок. Война Роз не оставит ему много времени для того, чтобы он, полеживая на зеленой лужайке, рассуждал о преступности. Да это и хорошо. Откровенно говоря - пустое дело ловить преступников в этом городе. Подумать только! Целый год прошел с тех пор, как поймали грабителей!… Воистину, добро пожаловать, война Алой и Белой Розы!

Однако воображаемый собеседник долго и тревожно смотрел ему вслед.

- Прощайте, - снова повторил суперсыщик. - Я призван на военную службу. Но вы не беспокойтесь. Я не склонен думать, будто именно сейчас может случиться что-нибудь серьезное.

Не склонен думать! Не склонен думать! Вот бежит суперсыщик, которому следует охранять безопасность общества, вот он бежит, весело насвистывая, и его босые загорелые ноги усердно топчут садовую дорожку, когда он мчится к Андерсу и Еве Лотте.

Не склонен думать! На этот раз вы ошиблись, господин суперсыщик!

2

- В нашем городе всего две улицы - одна центральная, а другая задворки, - так объявлял, бывало, пекарь Лисандер всем, кто приезжал в их город из других мест. И пекарь был прав. Стургатан и Лильгатан - вот все, что там было, да еще площадь Стура Торьет [2]. Остальную часть города составляли маленькие, вымощенные булыжником переулки и тупички, расположенные на холмах и ведущие вниз, к реке. Или вдруг неожиданно оканчивающиеся у какого-то старого обветшалого дома, который по праву своего почтенного возраста упрямо стоял, загораживая дорогу и сопротивляясь всяким попыткам современной перепланировки города. На окраинах можно было, вероятно, найти одну или две спланированные по-современному одноэтажные виллы, утопавшие в великолепных садах, но это было исключением. Большинство садов, как и у пекаря, изрядно заросло старыми шишковатыми яблонями и грунтами или же было покрыто отслужившими свой век лужайками, которые никогда не подстригались. Большинство домов тоже было того типа, что и у пекаря, - большие деревянные строения, которые архитектор прежних времен, одержимый безумной страстью к красоте, разукрасил совершенно неожиданными балкончиками, зубцами и башнями. Красивым этот город, строго говоря, не был, но отличался каким-то старинным домашним уютом и покоем. А возможно, в известном смысле и какой-то прелестью. Во всяком случае в такой вот теплый июльский день, когда розы, и левкои, и пионы цвели во всех садах, а пышные кроны лип на Лильгатан отражались в реке, которая медленно и задумчиво текла по своему руслу.

Когда Калле, и Андерс, и Ева Лотта бежали вдоль берега реки по дороге в штаб-квартиру Алых, они вовсе не задавались вопросом: красив их город или нет? Они знали лишь, что он замечательно хорош как поле военных действий Алых и Белых Роз. Там было столько закоулков, чтобы прятаться, заборов, чтобы перелезать через них, маленьких извилистых переулочков, чтобы отвязаться от преследователей, крыш, чтобы туда взбираться, а также дровяников и разных служб в усадьбах, чтобы забаррикадироваться изнутри. И до тех пор, пока город обладал такими исключительными преимуществами, ему вовсе не нужна была красота. Достаточно того, что солнце светит, а на булыжниках, которыми вымощены улицы, так тепло и приятно ступать босыми ногами. Ощущение было такое, словно в каждой клеточке вашего тела поселилось лето. Чуть гнилостный запах реки, который то тут, то там смешивался со случайными ароматами роз, доносившимися из какого-нибудь ближайшего сада, был приятен, и от него также веяло летом. А киоск на углу улицы, где продавалось мороженое, по мнению Калле, Андерса и Евы Лотты, очень украшал город. Большей красоты здесь и не требовалось.

Они купили себе по порции мороженого за двадцать пять эре каждая и снова двинулись в путь. Чуть дальше, у речного моста, медленно шел патрулировавший улицу полицейский Бьёрк. Пуговицы его мундира сверкали.

- Привет, дядя Бьёрк! - закричала Ева Лотта.

- И вам привет! - поздоровался полицейский. - Привет, суперсыщик! - добавил он, дружески потрепав Калле по затылку. - Нет ли сегодня каких-нибудь новых преступлений?

По лицу мальчика было видно, что он оскорблен. Ведь дядя-то Бьёрк прошлым летом был вместе с ними и пожинал плоды охоты Калле за преступниками. Так что ему-то уж, в самом деле, так шутить не пристало.

- Нет, сегодня никаких новых преступлений не было, - ответил вместо Калле Андерс. - Все воры и убийцы получили приказ прекратить свою деятельность до завтрашнего дня, потому что сегодня у Калле времени для них нет.

- Не-а, сегодня мы отрежем уши Алым, - сказала Ева Лотта, чарующе улыбаясь полицейскому Бьёрку.

Он ей очень нравился.

- Ева Лотта, иногда мне кажется, что тебе следовало бы стать чуточку более женственной, - заметил Бьёрк, огорченно глядя сверху вниз на тоненькую загорелую амазонку, которая, стоя у водостока, пыталась, играя, поймать на согнутый большой палец ноги пустую коробку из-под сигарет. Ей это удалось. Бах! Сильный удар ноги - и коробка из-под сигарет летит вниз, в реку.