Зента Эргле - Уно и три мушкетера
Арамис набрал сухих веток, и вскоре над берегом заструился тонкий дымок костра.
Сегодня была его очередь готовить обед. Больше всего не хотелось ему чистить рыбу. Брезгливо двумя пальцами вытащил он из ведра пескаря и медленно начал чистить.
— Если ты так будешь возиться, мы умрем с голоду, — не выдержал Портос. — Давай я почищу!
Арамис, с благодарностью взглянул на приятеля и побежал в шалаш за картофелем и приправами.
Пока варилась уха, Атос на вертеле поджарил колбасу, а Портос нарезал хлеб. Плотно поев, все растянулись на траве.
— Есть возможность заработать, — сказал Атос, ковыряя стебельком травы в зубах. — На дверях аптеки висит объявление: покупают цветы липы по 30 копеек за килограмм.
— А сколько килограммов в день можно собрать? — поинтересовался Портос.
— Откуда я знаю? — Атос расправил плечи. — Четыре, пять, может, и больше.
— Нет, это не бизнес! Черный Джо предлагал мне в три раза больше. — Портос лениво перевернулся на другой бок.
— Что за Черный Джо? — поинтересовался Атос.
— Боцман «Скумбрии». Он клеится к моей сестре Инге.
— А что у него за бизнес?
— Да есть, — неопределенно протянул Портос. — Жевательная резинка, например.
— Не ввязывайся ты лучше в такие дела, — сердито сказал Атос. — Что же это будет, если мы, мушкетеры, те, кто борется против злодеев и спекулянтов, будем сами торговать по подворотням жевательной резинкой?
— Тогда уж лучше липовый цвет, — согласился Арамис. — Легальный доход, да и государству польза.
— Заработаем деньги, купим боксерские перчатки, — предложил Портос. — С дзюдо у нас ничего не получается.
— А как же вы избавились от этого неизвестного типа? — вспомнил вдруг Атос утреннее поражение.
— Сам смылся. Сообщил, что ему надо быть дома к обеду ровно в 13.00, и удрал, — пояснил Арамис.
— Нужна подробная информация, — вставил Атос, — может быть, имеет смысл с ним подружиться.
— Я против. Ни за что не позволю, чтобы этот сопляк садился мне на голову, — сплюнул Портос.
— А что ты с ним сделаешь? — насмешливо спросил Арамис.
— Не волнуйся, уж я-то чего-нибудь да придумаю. Я ему так отомщу… Эх, ребята, и отчего мы не живем в семнадцатом веке, — мечтательно сказал Портос, перелистывая свою любимую книгу «Три мушкетера». — Вот когда привольная жизнь была! Ни математику зубрить не заставляли, ни грамматику. Знай скачи себе на коне, да дерись на дуэли… Совсем другое дело!
— Ну совсем не так уж сладко жилось в те времена, — вставил Арамис. — Сколько раз те же мушкетеры рисковали жизнью в борьбе за справедливость.
— Ну, слушайте, что было дальше. — Портос раскрыл книгу и стал громко читать. Остальные, усевшись поудобнее, в который уже раз, с увлечением слушали о приключениях трех мушкетеров и д’Артаньяна.
Солнце потихоньку двигалось к горизонту.
— Пора домой, — Атос посмотрел на часы и зашевелился. — Отец сегодня утром рыл червей, наверное, собирался на рыбалку. А я взял лодку без разрешения.
Спрятав удочки и котелок в шалаш, приятели уселись в лодку и направились домой.
Глава 2. Георгины старого капитана
Отставной капитан Кристап Лея насупившись ходил из комнаты в комнату.
— Полундра! — произносил он время от времени. — Ну пусть только эти сорванцы попадутся мне под руку!
— Полундр-р-ра! Полундр-рра! — передразнил его сиплый голос откуда-то из-за пышного фикуса, стоящего в углу. А потом вдруг заверещал высоким голосом: — Чико хочет есть! Чико хочет есть!
— Замолчи, Чико! — прикрикнул капитан. — Уно придет, тогда и будем есть.
Чико, желтого какаду, капитан четверть века назад привез с Филиппинских островов.
— Не рругайся! Иди прррочь! — прохрипел попугай и замолк.
Репертуар Чико был довольно широким. Словам «полундра» и «иди прочь» он обучился у самого капитана. Попугай выкрикивал их низким рокочущим басом. А покойная жена капитана выучила птицу говорить «Чико хочет есть», «тише» и «не ругайтесь». Эти слова какаду старался произносить как можно мягче, насколько позволяло его птичье горло.
— Что случилось, дедушка? — спросил, входя в комнату, уже знакомый нам рыжеволосый парнишка.
— Сломали мои самые красивые цветы! «Поль Робсон», черные, как деготь. И красные, «Утренняя заря», которые мне прислали аж из Москвы. Ну, доберусь я до них. Тогда узнают, что стоит капитан Кристап Лея.
— Даю тебе честное слово, дедушка, я найду виновных. Ты же знаешь, что в нашей семье все прирожденные следователи. Договорились?
— Выяснишь потом, — нехотя согласился дедушка. — Пусть только мои цветы оставят в покое. А теперь быстро обедать, Уно.
— Не рругайтесь! Чико хочет есть! — прозвучал из угла голос, очень похожий на голос покойной бабушки.
Уно первым делом насыпал попугаю его любимого проса и только после этого принялся за жареный картофель. Капитан, озабоченный своими цветами, совсем не думал о еде и машинально тыкал вилкой мимо тарелки.
— Дедушка, ты же работаешь впустую, картошка-то в тарелке лежит, а не на скатерти, — рассмеялся Уно.
В этот момент в дверь постучали, и в комнату проскользнула соседка, пенсионерка Паулина Пурвинь.
— Ну, как говорят, благослови господь и приятного аппетита, — промолвила она сладким голосом.
— Полундра! — неожиданно прозвучало из-за фикуса.
— Фу ты, погань, чего рот разинул? Пугаешь только добрых людей! — сплюнула Пурвинь.
— Уйди! Уйди! — не унимался попугай.
— Оставь в покое! — сурово прикрикнул на него капитан. — Совсем распустился, ругается, как хулиган.
Чико замолчал.
— Я к вам, господин капитан…
— Господа давно уже смотались к капиталистам, — проворчал старик.
— Прошу прощения, товарищ капитан. У меня к вам дело. А это кто у вас? Неужто внук? — с любопытством осведомилась Пурвинь, увидев Уно. — А мне помнится, у твоего сына дочь была.
— Сама видишь, чего же спрашиваешь, — проворчал дед. — Так что у тебя за дело ко мне?
— Ты, я знаю, по-иностранному понимаешь, а мне, вишь, книга чудная какая-то попалась. Как ни верти, ничего не понять. То ли драка какая, то ли еще чего…
Пурвинь, развернув передник, вынула книгу и подала ее капитану. Капитан надел очки, прочел название и начал так громко смеяться, что какаду не выдержал и закричал: — Тише! Тише!
— Что это ты на старости лет вздумала спортом заниматься? Да еще каким! Дзюдо!
— Боже упаси! Я-то нет, — объясняла Пурвинь. — Книгу-то эту я нашла в курятнике рядом с моим бедненьким Пексиком. Какие-то беспутные мальчишки сломали петушку ногу и вывихнули крыло.
— Какой кошмар, какой кошмар! — в этом капитан был совершенно согласен с матушкой Пурвинь. Уно некоторое время прислушивался, как старики перебирали имена окрестных мальчишек, а потом потихоньку выскользнул за дверь.
Прежде всего он внимательно оглядел дедушкины клумбы с георгинами. На хорошо разрыхленной земле рядом со следами разношенных шлепанцев дедушки был виден четкий отпечаток подошвы кедов.
— Сороковой размер, — пробормотал про себя Уно, — это стоит запомнить. Хотя несчастье не так уже велико, как кажется старому капитану, Несколько сорванных цветков.
Засунув руки в карманы шортов и тихо посвистывая, Уно вышел на улицу. От пивоварни по всем окрестностям разносился острый аромат хмеля. Только что окончилась смена. Рабочие торопились по узкой улочке к трамвайной остановке. У штаба добровольной народной дружины стояла группа молодежи.
— Придется поднажать, — сказал один из стоявших. — Завтра в порт приходит судно «Альбатрос» с иностранными туристами.
— Ну, тогда откроется торговля! — добавил другой.
Уно подошел поближе. Разговор его чрезвычайно заинтересовал. Но, к сожалению, дружинники дождались своего товарища и вошли в штаб.
Уно прошел во двор. Все окна первого этажа были открыты. В углу двора в песочнице копались малыши. На скамейках под липами сидели бабушки. На него никто не обращал ни малейшего внимания.
Уно подошел к первому окну. Какая-то женщина с высоким начесом разговаривала по телефону:
— Где течет? У гражданина наверху? Каких граждан? Говорите яснее! Двенадцатая квартира, так нужно было сразу и говорить. Минуточку, сейчас запишу. Нет, капитальный ремонт этим летом мы вам сделать не можем, придется потерпеть. Что вы сказали?..
Здесь, очевидно, находилось домоуправление. В соседней комнате лысый мужчина в пестрых нарукавниках с немыслимой скоростью стучал костяшками счетов.
Из третьего окна донесся могучий взрыв смеха.
— Когда мы его раздели, оказалось, что на нем было три женских купальных костюма, один на другом и один другого ярче. Янка щелкнул аппаратом. «Только не вешайте меня в своей газете, увидит мама, тогда мне конец», — у бедняги аж нижняя губа затряслась.
