Кирилл Кащеев - Актеры на мушке
Автомат сухо щелкнул раз, другой… и замолк.
– А, гады! – заорал водитель и с размаху швырнул бесполезное оружие в преследователей. Автомат звонко ударился о борт и улетел во тьму.
– Вжау-у-у! – словно в обмен из мрака вылетело что-то вроде маленькой пылающей ракеты – и с чмоканьем впилось в переднее колесо. Толстая резина вспыхнула, словно на нее пролился бензин.
– Вжау-у-у! Вжау-у-у! Вжау-у-у! – теперь горели уже все четыре колеса. В багряных отсветах пламени фура на пылающих колесах катила по степи, теряя скорость…
– Гады! Какие же гады! – терзая педаль газа, бормотал водила. Здоровяк вопил.
Вертящийся шар пламени, в который превратилось колесо, ухнул в яму, и кабина начала медленно и плавно заваливаться на бок. Неожиданно вознесшийся вверх здоровяк заорал еще сильнее, рванулся и вывалился в хлопающую дверцу, пролетев совсем рядом с пылающим колесом. Заорал, ухнул на землю и принялся кататься, сбивая пламя со штанов.
Словно рождаясь из самой тьмы, пылающую фуру неторопливо окружали фигуры в черном.
Шипя от боли и матерясь, водитель выбрался из кабины, соскользнул по борту, тяжело плюхнулся во взбаламученную пыль. В отсветах догорающей резины было видно, как черные фигуры придвигаются все ближе, ближе…
Под ударом приклада отвалился замок прицепа, кто-то из «черных» распахнул дверцы, оглядывая плотные штабеля ящиков. Сухо треснула взломанная крышка – и на потрескавшуюся от жары землю, как переспелые ягоды, посыпались выпадающие из ящиков патроны.
Водитель фуры задрал голову к звездному южному небу – но увидел только нависающую над ним черную фигуру и мрачные глаза, блестящие в прорезях натянутой на голову маски.
И тогда водила глухо и безнадежно завыл, как попавший в капкан волк.
* * *За много сотен километров от ночной дороги и крымской степи, в хмуром большом городе темная машина выехала на мост. Машина остановилась у парапета, и двое небритых парней, похожих на арабских террористов, какими тех показывают в кино, выволокли с заднего сиденья отчаянно сопротивляющегося человека.
– Не надо, ребята, не надо, пожалуйста, не надо! – задыхающимся шепотом бормотал человек. – Ну за что? За что?
– За язык длинный! – хмуро буркнул один из конвоиров.
– Я не хотел! – в полный голос закричал человек. – Честное слово, не хотел я никого сдавать! Меня заставили, правда-правда, заставили! Не надо, ну не нада-а… – Но тут он почувствовал, как его поднимают в воздух…
Ухватив своего пленника за руки, за ноги, конвоиры с размаху швырнули его через парапет.
– А-а-а! – Тело понеслось вниз… и рухнуло в реку, вздымая столб брызг.
* * *Еще дальше, совсем-совсем далеко, в тихом, невозмутимо-сонном городке, где колеса элегантных автомобилей деликатно шуршат по старинной брусчатой мостовой, а холеные кошки бродят по островерхим черепичным крышам, совсем другой человек, нервно сжимая и разжимая пальцы, склонился над клавиатурой компьютера.
На экране сами собой возникали слова:
«Неудачное начало – груз потерян».
Почему-то даже при взгляде на эти черные буквы человеку казалось, что с мерцающего в темноте монитора дохнуло запахом раскаленного песка – и смерти.
Человек еще раз стиснул пальцы в кулаки, разжал снова, вздохнул и торопливо отстучал в ответ:
«Нас предали. Виновный найден. Больше не повторится».
После крохотной паузы по экрану опять побежали строчки:
«Теперь власти настороже. Вы не сможете провезти новую партию. Не удастся осуществить задуманное. Мы очень, очень недовольны».
Человек у клавиатуры вытер заливающий лицо холодный пот, еще поиграл пальцами и наконец настучал:
«Все предусмотрено заранее. Вводим в действие план «Б». Больше проколов не будет».
И замер в мучительном ожидании.
Теперь пауза была дольше. Наконец появились слова:
«Под вашу ответственность».
Человек у клавиатуры шумно выдохнул и бурно задышал, как будто только что бежал стометровку.
Строчка на экране разворачивалась дальше:
«Но помните! Во что бы то ни стало эти дети должны умереть! Повторяем – дети должны умереть!»
Глава 1
«Алые паруса» и Душка-Череп
Детишки дружно повесились.
Подглядывающих в щелку в дверях мамаш также дружно перекосило: вот кончится и наверняка начнется! Хоровое пение на любимый мотив: «За те деньги, что мы платим, наши детки могли бы и не висеть!»
Хотя я тут при чем? Не хотите висеть – идите вышивать крестиком! Но ляпнуть такое мамашкам – ни-ни, упаси бог! Каждый из развешанных вдоль стенки мелких – это не просто болтающийся мешок младенческой дури, это, между прочим, сто баксов в месяц! И если хоть один из них уйдет – повесят уже меня, причем не пяткой за станок, а веревкой за шею. А потому я буду перед мамашками лепетать и оправдываться, как будто я эти станки такими высоченными делаю!
Эй, спокойно! Не надо пугаться, я вовсе не маньячка какая! Что, не понимаете, о чем я говорю? Объясняю. Видите, вдоль стенок перекладины тянутся? Это и есть станок – не тот, на котором ткут или там точат, а тот, у которого экзерсисы делают. Ну, упражнения, упражнения! Присесть – коленки согнуты, спинка ровненькая, ручки в стороны – прогнуться, ножку вперед, ножку назад, растяжечка…
– Потянулись-потянулись-потянулись! Тянем носочек, тянем, пяточку держим, Петенька, солнышко мое, не надо лениться, тяни ножку, а то танцевать не сможешь, мамочка расстроится…
Голос у меня ласковый-ласковый, как у людоедки перед ужином. Зато мелкие сразу перестают филонить, изо всех сил вцепившись ручонками в станок, начинают задирать пятку на нижнюю перекладину. А роста не хватает – что вы хотите, младшая группа! Если кто и достает – тут же повисает и болтается на перекладине, как сосиска на ветру. И не говорите мне, что такого не бывает, я это зрелище наблюдаю по два раза в неделю с трех до четырех!
Кстати, красавица посреди зала – это я. А что, скажете, не красавица? Фигурка у меня клевая – с четырех лет танцы и акробатика, какая еще она может быть? И мордочка очень даже ничего, хотя при хорошей фигуре лицо – не главное, лицо, его и нарисовать можно (повседневный и сценический грим, раз в неделю, с пяти до шести). А еще я классно двигаюсь. Кстати, насчет движения…
– Построились по квадратам! Отрабатываем танец лягушат из «Дюймовочки»! – Я похлопала в ладоши, и мелкие разбежались по местам. – Из первой позиции… И-и… Раз-два-три, раз, раз-два… Работаем-работаем, вы лягушата или жабы пузатые? Не ленимся, вам на сцену выходить…
Ну, это я так, для порядка, на самом деле мне сегодня повезло, мои мелкие в рабочем настроении, заниматься укротительством почти не пришлось. Пробовали справиться с толпой разбушевавшихся мелких, пока их мамаши приглядывают за тобой в щелку двери? Почему-то считается, что когда одна мамаша на одного ребенка орет – все нормально, имеет полное право, а когда одна я кричу на пятнадцать мелких – так обязана быть доброй и ласковой! Если когда-нибудь придется иметь дело сразу с большим количеством мелких, запомните: добротой и лаской от них можно добиться только одного – навалятся всей толпой и запинают! Насмерть.
– Мальчики направо пошли – раз-два-раз! Девочки влево – раз, и два, и раз! Обратным ходом – раз-два-раз! И по-во-рот…
У Катюхи в переднем ряду вдруг заплелись ноги, и она звучно бухнулась задом об паркет.
– Не останавливаемся! – заорала я, перекрывая наметившееся Катькино хныканье. – Кто остановится, вернется к станку приседать! Двигаемся, линию не терять! Катька, реветь дома будешь – ты актриса или детсадовка какая?
Видели девчонку, которая хоть и в пять лет, а согласится признать себя детсадовкой, а не актрисой? Глаза у Катюхи немедленно высохли, и, тряся пухлой попой, она рванула на место. И тут же грохнулась снова. Теперь уж, конечно, не выдержала – оглушительный, как пароходная сирена, самозабвенный рев огласил репетиционную. Да что ж ты на ногах-то не держишься?
У щелки двери взволнованно засопели – входить в репетиционную мамашам запрещено, но они из коридора так сочувствуют, что даже Катькин рев вчистую глушат!
Так-так-так, а кто это у нас прямо позади Катюхи такой милый, с такими невинными голубыми глазками и золотыми кудряшками? Петюнечка. Кто ж еще! Почему-то у всех, кто танцует рядом с Петькой, всегда с равновесием проблемы…
– Петя, подойди ко мне! – с фирменной ласковостью зову я – идти ему явно не хочется, но он подходит, куда ж денется. Сопение у двери удваивается, теперь к щелке приникла еще и Петенькина маман. – Остальные повторяют – под музыку! – Я ткнула пальцем в магнитофон, и бодрая мелодийка грянула так, что стекла в окнах задрожали.
Я присела перед Петькой на корточки, взяла его за обе ручки и с нежной улыбкой поглядела в лицо. Со стороны – умилительнейшая картинка.
– Как думаешь, – задушевно спросила я. – А если я тебя сейчас ущипну – очень-очень больно, с вывертом?
