Валерий Гусев - Коллекция в бегах
– Нет, что вы! Мы не пьем и не курим. Просто у вас такой красивый дворец снаружи, что очень хочется посмотреть на него внутри.
Я бы не сказал, что Леонард при этих словах изменился в лице, но что-то в его лице при этих словах дрогнуло. В глазах на секунду мелькнуло не то опасение, не то подозрение.
– Нехорошо напрашиваться в гости, – произнес он поучительно, – нужно ждать, когда позовут.
– Мы подождем, – сказал Алешка. – Чава-какава. Бонжур.
– Олег! Проводи ментов Оболенских.
Охранник пошел с нами к воротам, не отставая ни на шаг. И не спуская с нас глаз. Наверное, боялся, что мы сопрем со двора какой-нибудь пластиковый булыжник. А Леонард так громко, что даже мы услышали, скомандовал своему Максу:
– Звякни этому Ваньке-дураку. Пусть действует по второму варианту.
Мы вышли за ворота. Охранник направился в свою будку, на ходу отлепив комок жвачки.
– Лех, – сказал я, – мы с тобой на двоих стольник заработали. Считай, ни за что.
– Мы, Дим, гораздо больше заработали, – как-то очень серьезно сказал Алешка. – Теперь главное – не потерять.
Умеет он загадки загадывать… Но и отгадывать – тоже…
Когда мы добрались до дома, во дворе у нас, под березами, уже трескотня стояла – тыковки тусовались.
– Где бегали? – спросила нас мама. – А что ты такой чумазый? – Это Алешке вопрос.
– Он молотобойцем работал, – объяснил я. – Саблю ковал. Для Ильи Муромца.
– Сковал? – спросила мама.
– Сковал, – ответил Алешка.
– Тогда я за Илью спокойна. Иди, умойся.
– Да, обязательно. Даже с мылом. Тогда и тетушка Марта будет за меня спокойна.
Мама даже оглянулась: и где эта тетушка Марта? Не углядела. Зато тетушки-тыковки сидели рядышком на диване, затаив дыхание. Возле них опять стояли ведра с краской, торчали из ведер кисти и валики. Со своим имуществом явились головки приклонить.
Вообще, они что-то сейчас были не очень резвые. Пирожками не хвалились, на «ридну Украйну» в гости не звали.
Оказалось, что мама уже накормила их обедом. А нам остался только чай. С лепешками. Но мы не особо расстроились. Во-первых, в нас еще Кощеева похлебка булькала, а во-вторых, Алешка сказал:
– А мы себе яичницу сделаем. С колбасой. Давай, Дим, действуй.
– А колбасы нет, – сказала мама.
– А мы и без колбасы не заплачем. – Алешка бодро махнул рукой. – Мы голой яичницей обойдемся.
– А яиц тоже нет, – сказала мама. – Я забыла купить. Давайте я вам по-быстрому «вармишель» сбацаю. Но «мармалада» нет.
Тыковки переглянулись, покивали друг другу. Одна достала из ведра упаковку с яйцами, другая – колбасу. Неплохо подготовились. Они что, пришли навеки поселиться?
Пришлось опять ставить на всех самовар. Мы поужинали и напились чаю под березками. Алешка почему-то начал заливисто зевать и тереть глаза кулачками. Вовсю показывал, что очень устал и безумно хочет спать.
Мама отдала тыковкам папину подушку и наш старый плед. Извинилась, что ничего другого больше не нашлось.
– Ничего, хозяюшка, мы привычные. У себе в Украйне мы так прямо и почивали под уишнями.
– А под березами еще лучше, – сказал Алешка и зевнул так, будто хотел всех нас проглотить. У него даже за ушами что-то громко треснуло.
– А почему под березами лучше? – спросила Паша (или Глаша).
– Вишни в открытый рот не падают.
Тыковки посмеялись и, под недовольное ворчание дивана, улеглись, укрылись пледом.
И мы тоже пошли спать. Когда мы с Алешкой забрались на свой второй этаж, зевота у него кончилась.
– Ты, Дим, особенно-то не спи, – сказал он.
– Это еще почему?
– Второй вариант проспишь.
Я его не послушал и уснул довольно быстро. И спал до утра довольно крепко. Только иногда вздрагивал во сне, когда под березами тоскливо охал наш говорливый диван – наверное, тыковки ворочались в беспокойном сне, переживая за своего начальника Ван Ваныча.
Уже под самое утро мне показалось сквозь сон, что Алешка вылез из-под одеяла и тихонько спустился вниз. Ну да, это понятно – чаю надулся. И я опять крепко заснул. И опять мне сквозь приятный утренний сон показалось, что откуда-то вернулся Алешка, устраивается под одеялом и что-то, довольный, ворчит себе под нос. Вроде того:
– Иван-дурак… Второй вариант… Тыковки полопались…
Потом он хитро хихикнул, зевнул и успокоился…
Утро началось очень весело. Мама напевала песни своего детства и пекла оладьи. Они у нее получаются не хуже, чем пирожки у тети Моти со станции. Устав, мама все-таки села на кошку. Не промахнулась. Кошка до этого крепко спала – ночью она охраняла наш сарай от мышей и лягушек и, конечно, к утру уставала. Она на маму обиделась, истошно взвыла и прыгнула из-под мамы почти до потолка. Даже все-таки не почти. Мы с Алешкой проснулись от того, что кто-то или что-то ударилось в наш пол. Или в потолок с точки зрения первого этажа. Мы, просыпаясь, подумали, что это мама стучит нам длинной шваброй: пора вставать, умываться и завтракать.
Алешка на этот стук всегда ворчит одно и то же:
– Завтракать каждый день я согласен, а умываться – что я, кошка, что ли? Я и так все время чистый. С утра и до обеда. Один дядька сказал, что человек – он как кусок мыла. Чем чаще моется, тем меньше от него остается. И без всякой пользы.
– Мойдодыр, – обычно добавляю я, сильно зевая, – плохой человек. Кривоногий и хромой.
Тут Алешка садится в постели и яростно подхватывает:
– Вот, Дим, этот пацан, у которого свечка в печку, он разве в этом виноват?
– А кто виноват? Крокодил? Который мочалки глотает?
– Если у мамы умывальник кривоногий и хромой, то чего можно требовать от ее сына? Вот я, Дим, весь из себя чистюля в нашу маму.
Ну, чистюля он относительный. В основном в отношении зубов. Он зубы чистит так, будто на охоту собирается, нападать на мелких хищников. А вот ноги, например… Как-то недавно мама забралась вечером, когда мы уже легли, вернувшись с пруда, на наш чердак и содрала с Алешки одеяло. И ахнула:
– Ты почему в носках улегся?
– Для тепла, – не растерялся Алешка. Потому что это были не носки. Это он по берегу пруда бродил. Забыл от ила ноги сполоснуть. Чистюля!
– Ладно, – зевнул Алешка. – Надо умыться: сегодня с утра гости припрутся.
– Какие гости? – удивился я. – Кого ты пригласил?
– Это не я пригласил. Это Арбуз Иваныч. Ментов на нас натравил.
Ничего не понимаю.
– Скоро поймешь, – пообещал Алешка. – Второй вариант пошел.
Когда мы спустились под березки умываться, то тыковок на диване уже не было. Они, наверное, с утра пораньше умелись на свой строительный объект со своими ведрами и швабрами. Мы не очень расстроились.
За завтраком Алешка все время поглядывал в окно. Будто в самом деле кого-то ждал. И дождался!
Возле калитки остановился милицейский «уазик», и из него вышла целая толпа народа. Майор в форме, капитан Павлик, два сотрудника без формы и двое гражданских лиц, наши соседи через два дома. И все они вошли на наш участок. У соседей были смущенные лица, а у капитана Павлика лицо – очень злое. Я никогда его таким не видел. Он шел рядом с майором и говорил жестко и упорно, словно дрова рубил:
– Это грязная провокация, товарищ майор! Я напишу рапорт министру!
– Разберемся. – Майор сам был несколько смущен. – Поступило заявление, я обязан провести служебную проверку. – И тут он почти наткнулся на нашу маму.
Она стояла у него на пути, уперев руки в бока и грозно сверкая своими красивыми глазами:
– И что все это значит?
– Майор Семенов. Служба собственной безопасности.
– А мы вас не вызывали.
– Поступило заявление на полковника Оболенского в том, что на его даче хранятся похищенные картины. Я обязан произвести у вас обыск.
– Охренеть! – сказала мама.
Майор чуть заметно улыбнулся, Алешка взвизгнул от восторга.
– Граждане понятые, подойдите поближе к этому штабелю и наблюдайте за прохождением обыска. Приступайте, товарищи, – кивнул он оперативникам.
Те стали перекладывать доски.
– Потом, – сказала мама, – когда обнаружите похищенные полковником милиции Оболенским картины, уложите доски на место. В том же порядке.
– Обязательно, мадам, – отозвались бравые опера.
По мере того как штабель перемещался на другое место, понятые – дядька в шляпе и тетка в очках – постепенно придвигались поближе и вытягивали свои шеи. Им, наверное, очень хотелось своими глазами увидеть, какие картины воруют полковники милиции. А вот операм явно этого не хотелось. По мере того как уменьшалось число досок в прежнем штабеле, они заметно веселели.
– Все! – сказал с облегчением один из них. – Пусто-пусто, товарищ майор.
Товарищ майор достал из папки листок – заявление – и глянул в него. Поскреб пальцем висок. Указал на наш ревущий диван и процитировал:
– «…либо в диване, стоящем под двумя березами». Загляните в диван.
– Осторожно! – предупредила мама.
