Марина Елькина - Тайна серебряного гусара
Ну что стоило папе отпустить меня с ней вместе! Я была бы сейчас необходима, я была бы к Вам ближе, может, даже на том же фронте, что и Вы!
Ах, как бы мне хотелось с Вами повидаться, убедиться своими глазами в том, что Вы живы и здоровы!
А вместо всего этого я сижу над учебниками, чтобы сдать выпускные экзамены в женской гимназии, чтобы после получить аттестат мужской гимназии (это нужно для поступления на Высшие женские курсы).
Костенька обещает помочь, если я где-то не пойму, но он в последнее время начал хворать. Кашляет, жалуется на грудь.
Мама боится, что это чахотка, но приглашенные врачи убеждают нас, что ничего страшного нет, что он просто застудился. Уже прохладно по утрам, а он ходит в легоньком студенческом мундирчике нараспашку.
Вы же знаете, какой он упрямый! Он Вам кланялся и просил ничего не писать о его болезни. Простите, не удержалась.
Всего хорошего Вам, Николенька.
Ваша Соня.
19 сентября 1914 года».
Глава II КИРИЛЛ ЛЕОНИДОВИЧ
Кирилл оказался именно таким, каким его себе представляли и Генка, и Димка. Худощавый, длинноногий, немножко нескладный и хрупкий.
Конечно, слово «хрупкий» не очень подходит к сорокалетнему мужчине, но к сорокалетнему Кириллу Леонидовичу оно очень даже подходило. Хрупкий — иначе про него и не скажешь. В нем осталось что-то от того десятилетнего мальчика с кожаной папочкой под мышкой.
— Олечка! Здравствуй! Как я рад! — и Кирилл Леонидович улыбнулся знакомой доброй улыбкой мальчишки Кирилла. — Это твои сыновья?
— Только один, — засмеялась Ольга Григорьевна. — Вот этот. Младший. Гена. А это — Дима, его лучший друг. Кирилл, мы к тебе по делу.
— Да-да, конечно. Пойдемте в кабинет.
— Ты помнишь, как мы искали серебряного гусара Софии Львовны? — спросила Ольга Григорьевна.
— Да, конечно, помню.
— Мальчики его нашли.
— Нашли?! — глаза Кирилла Леонидовича радостно блеснули из-под очков. — Где?
— Они тебе все расскажут. А я спешу. На работу опаздываю.
И Ольга Григорьевна быстро попрощалась.
Генка и Димка с любопытством смотрели на Кирилла Леонидовича и молчали.
— Не стесняйтесь, ребята, — попросил Кирилл Леонидович и сам смущенно поправил тонкую золотую оправу очков.
Мальчишки его и не стеснялись. Ни капельки.
Им просто было весело и интересно находить в Кирилле Леонидовиче те черточки, про которые они слышали от Ольги Григорьевны. Молчать дольше было уже неприлично, и Генка, торопясь и почему-то робея, рассказал всю историю с находкой серебряного гусара и писем.
— С собой? — быстро спросил Кирилл Леонидович. — Письма, гусар с собой? Ну конечно, с собой, — тут же улыбнулся он, разглядывая серебряную статуэтку. — Да-да, это он, тот самый потерянный гусар! Ах, как обрадовалась бы сейчас София Львовна! — Он обернулся к ребятам и пояснил: — Я вижу этого гусара второй раз в жизни. Первый раз мне показывала его сама София Львовна. Это был знак ее особого расположения. Она хранила гусара как святыню, как талисман, как самое дорогое.
— А почему? — тут же спросил Димка.
— Не знаю. Она никогда не говорила о том, что связано у нее с этим гусаром.
— А письма она вам показывала?
— Нет. Только рассказывала, уже после кражи, что в сумочке, кроме статуэтки, были еще какие-то письма.
— И ничего не говорила о Николеньке?
— О Николеньке? — переспросил Кирилл Леонидович.
— О Николае Зайцеве, артиллерийском офицере.
— Нет. Ничего.
— Он был другом ее детства. Это — переписка с ним, — Генка подал Кириллу Леонидовичу пачку пожелтевших писем. — Мы прочитали почти все. Кроме трех. Одно не разобрали. Два на французском. Мама сказала, что вы знаете…
— Французский? Да-да, — Кирилл Леонидович пробегал глазами строчки писем. — Но позвольте! Эти письма невозможно расшифровать без специалистов! Они слишком ветхие! Как вам это удалось?
— Это все Гений! То есть Генка, — Димка хлопнул друга по плечу. — Он у нас лучше всех специалистов соображает.
— Компьютер помог, — небрежно добавил Генка, но явное восхищение Кирилла Леонидовича льстило его тщеславию.
Хоть кто-то оценил его старания!
— Н-да, Геннадий! Поздравляю! Это победа! Просто победа! Я так не смогу. Мне придется привлекать специалистов. Но я обещаю перевести, обещаю, друзья мои. И с последним письмом тоже помогу. Знаете что! Хотите, я покажу вам коллекцию Софии Львовны?
— Где? — изумились ребята.
— Здесь, в музее. По завещанию Софии Львовны после ее смерти весь антиквариат из ее квартиры был передан в музей. Иногда мы используем эти экспонаты для оформления новых выставок, но сейчас все вещи хранятся в запасниках. Хотите посмотреть?
— Конечно, хотим!
Кирилл Леонидович длинными коридорами повел друзей в полуподвальное помещение. Генка радостно принюхивался. Женька всегда над этим смеялся и называл брата гончей, но Генка с самого раннего детства стал присваивать новым помещениям запахи.
Здесь пахло стариной, немножко нафталином, библиотекой и старыми книгами с пожелтевшими страницами и обтрепанными корешками. Генке этот запах нравился.
Правда, музейный запасник неприятно поразил его. Он был похож на свалку. Картины вперемешку с книгами, мебелью и бесчисленными пронумерованными коробками.
— Разве так можно хранить? — усомнился Генка.
— Конечно, нельзя, — вздохнул Кирилл Леонидович. — Запасник — это моя головная боль. Ничего не могу добиться от начальства. Другого помещения нет. А здесь зимой слишком холодно, летом — слишком влажно. Все это смертельно для музейных экспонатов. Тут еще и потопы бывают. Прошлой осенью прорвало отопление, и пропала великолепная коллекция табачных наклеек. Великолепная! Если бы вы только могли себе представить! — в голосе Кирилла Леонидовича звучали неподдельная горечь и душевная боль.
Мальчишки сочувственно помолчали. Интересно, какие это табачные наклейки? Ребята о таком никогда не слышали.
— Коллекцию Софии Львовны я берегу изо всех сил, — признался Кирилл Леонидович. — Не потому, что она самая ценная во всем запаснике. Просто она связана с моим детством, с моей жизнью и с Софией Львовной. Вот, поглядите-ка!
Кирилл Леонидович с трудом развернул к ребятам огромную, в рост человека, картину в золоченой раме. На картине была изображена симпатичная, улыбающаяся девушка-гимназистка в платье со строгим белым воротничком.
— Это Сонечка! — почему-то сразу выдохнул Димка.
Кирилл Леонидович улыбнулся и подтвердил:
— Да, это София Львовна. Портрет неизвестного художника начала века.
— Неизвестного? — спросил Генка. — И София Львовна никогда не говорила, кто этот портрет написал?
— Нет. Она вообще ничего не рассказывала о своей юности и о своей семье. Я только от вас, то есть из писем, узнал, что у нее был брат.
— Да. Костя. И о нем тоже ничего не известно?
— Ничего.
— Мама говорила, что картин у Софии Львовны было несколько.
— Да, но только эта представляет для вас интерес. Остальное — пейзажи. Я покажу вам их как-нибудь после, их надо разыскивать в этой свалке. А сейчас я хочу познакомить вас с коллекцией серебряных статуэток.
Кирилл Леонидович ловким движением фокусника извлек из какого-то угла большую запыленную коробку. Ребята, затаив дыхание, ждали какого-то чуда.
И чудо свершилось. В их руках засверкали десятки блестящих фигурок.
Чего там только не было: собачки, хвостатые чертики, девочки в чепчиках и кружевных панталончиках, пухленькие амуры с крылышками и стрелами. Фигуры поражали тонкостью работы, складочками и мелкими детальками.
Здесь многое сразу затмевало простенького, почерневшего от времени гусара.
— Они с секретами? — с восторгом спросил Димка.
— Нет. С секретом был только гусар. Вы открыли его рубиновое сердце?
— Нет, — ответил Генка. — Наверное, там внутри сломалась какая-то пружинка.
— Жаль. Но это дело поправимое. Я найду мастера.
— Вот и вернулся гусар к своей коллекции, — задумчиво произнес Димка.
— Ты ошибаешься, — улыбнулся Кирилл Леонидович. — Гусар к коллекции никогда не относился. Он был отдельный, особенный, даже немножко таинственный. Он очень редко покидал свою сумочку. Очень редко.
Глава III СОФИЯ ЛЬВОВНА
— Получается, что вы знаете о Софии Львовне еще меньше, чем мы? — хитро улыбнувшись, спросил Димка Кирилла Леонидовича, когда они снова вернулись в его кабинет.
— Не думаю, — Кирилл Леонидович тоже улыбнулся в ответ. — Я знаю не меньше. Пожалуй, даже больше. Только знания наши разные. Я ничего не знаю о личной жизни гимназистки Сонечки, зато могу рассказать о всей ее последующей судьбе.
— Правда? Тогда расскажите, — попросил Генка. — Знаете, я почему-то никак не могу соединить Сонечку из писем и Софию Львовну из маминого рассказа. Для меня это как будто два разных человека. Как искренняя, веселая Сонечка могла превратиться в строгую, неулыбчивую Софию Львовну?
