Валерий Роньшин - ОТДАЙ СВОЕ СЕРДЦЕ
Глава XIV
ЧЕРНАЯ РУКА
По дороге мальчишки засыпали Любку вопросами.
— Люб, а как ты думаешь, почему мне все время снится сестра твоей бабушки? — спрашивал Генка.
— Потому что фамилия Курочкина энергетически очень заряжена, — отвечала Крутая, поворачивая с Боровой на Марата.
— Люб, а почему твоя прабабка назвала дочек одинаковыми именами? — спрашивал Макс.
— Потому что ей нравилось имя Маргарита. Вот она обеих так и назвала. А чтобы не было путаницы, называла мою бабушку — Марго, а ее сестру — Ритой… — Крутая свернула с Марата на Разъезжую.
— А Рита тоже была колдуньей? — интересовался Самокатов.
— Конечно.
— А твоя прабабушка?
— Не-а, она была обыкновенной женщиной. Магические способности передаются через поколение. Поэтому мы с бабушкой — колдуньи, а моя мама — нет… — Крутая выехала на Загородный проспект.
— А в школе юных ведьм чему учат? — любопытствовал Макс.
— Ходить по воде, летать по воздуху… — перечислила Любка.
— Ну уж это ты загнула, — снова заспорил Горохов. — По физическим законам человек не может ни ходить по воде, ни летать по воздуху…
— По физическим не может, а по магическим может, — ответила Крутая, заворачивая в Кузнечный переулок. — Приехали.
Джип остановился у Кузнечного рынка.
— Вы меня здесь подождите, — сказала Любка. — Я мигом.
И пошла на рынок.
— Свежие? — спросила она у носатого грузина, торгующего яйцами.
— Свэжайшие, дарагая, — расплылся тот в улыбке. — Толка что из-пад куры.
— Жаль, — вздохнула Крутая. — Мне тухлые нужны.
— Шутыш, красавица.
— Нет, правда.
Грузин сделал приглашающий жест.
— Тагда бэры, оны всэ тухлые.
— Вы ж сказали — свежие.
— Пашутыл, дарагая. Сколко тэбэ?
— Одно.
— Всего одын яиц? Паслушай, пачэму так мало?! Бэры дэсаток.
Любка покачала головой.
— Нет, мне одно.
Грузин протянул ей яйцо.
— С тэбя восэм рублэй, дарагая.
Крутая, не торгуясь, выложила деньги.
— А оно точно тухлое?
— Вай-вай-вай. Обыжаешь, красавица. Тухлээ этых яиц па всэму рынку нэ найты.
Любка направилась к выходу. А грузин закричал зазывно:
— Каму свэжий яиц! Падхады, бэры! Толка что из-пад куры!
Запрыгнув в джип, Крутая протянула яйцо Максу.
— Держи. Смотри не разбей.
— А это нам зачем? — спросил Горохов.
— Гоголь-моголь будем делать.
— О, я люблю гоголь-моголь, — оживился Самокатов.
Любка ничего не ответила, лишь усмехнулась загадочно. Смысл этой усмешки Генка понял, когда они приехали к нему домой на Лиговку.
Разбив яйцо, Крутая вылила содержимое в тарелку. Мальчишки как по команде сморщили носы.
— Фу-у, оно же тухлое, — сказал Макс.
— К сожалению, не совсем, — ответила Любка, отделяя желток от белка. — Надо бы еще тухлее. Ну да ладно, сойдет и такое.
— И я должен съесть эту тухлятину? — Самокатов содрогнулся от отвращения.
— Ничего не поделаешь, — сказала Крутая. — От лявр иначе не избавиться.
Она взбила белок в пену, а желток перетерла с сахаром. Затем все это тщательно перемешала… В общем, приготовила настоящий гоголь-моголь, только тухлый.
Наступил ответственный момент. Любка даже жвачку по такому случаю изо рта вынула, прилепив ее на время к зеркалу.
— Приступаю к магическому ритуалу изгнания лявр… — торжественно произнесла Крутая, держа чашку с гоголем-моголем в вытянутых руках. И начала нараспев говорить заклинание:
Э-э-ники бэ-э-ники
Ели варе-е-ники…
— Это ж считалка, — вспомнил Горохов свое детсадовское прошлое.
— Все считалки на самом деле — магические заклинания, — пояснила Любка. — Но об этом мало кто знает… — Она протянула чашку Генке. — Пей.
— Всю? — с отчаянием спросил Самокатов.
— До самой последней капельки, — безжалостно отрезала Крутая.
Генка зажмурил глаза и… выпил всю бурду до капельки.
— Ну как? — поинтересовался Макс.
— Не кока-кола, конечно, — храбрясь, ответил Генка, с трудом сдерживая подступающую к горлу тошноту. — Но пить можно.
— Ох, я и дура! — Любка огрела себя кулаком по лбу. — Это же не то!
Самокатов забеспокоился.
— Что — не то?
— Да все — не то! И снадобье, и заклинание… Ну я идиотка, — вновь обругала себя Крутая.
Генка растерянно заморгал.
— Выходит, я зря пил эту гадость?!
— Извини, Самокатов, — виновато улыбнулась Любка. — Перепутала. Это средство от домовых, а не от лявр.
— Ни фига себе, — расстроился Генка. — Как же ты могла перепутать?
Крутая пожата плечами.
— Сама не пойму.
— Бывает, — сказал Горохов. — Вон моему соседу, дяде Грише, когда перед операцией наркоз давали — баллоны перепутали. Вместо кислорода дали углекислый газ.
— И что теперь? — спросил Самокатов.
— Теперь он на кладбище.
— Да я не про дядю Гришу, — отмахнулся Генка. — Я про себя.
— Надо другое снадобье готовить, — сказала Любка. — Против лявр.
Самокатов насторожился.
— А из чего?
— Манка у тебя есть?
— Есть.
— Нужно манную кашу сварить.
У Генки отлегло от сердца. Манная каша — это не тухлое яйцо.
— И еще нужен обувной крем, — добавила Крутая. — Желательно черный.
— Зачем?! — воскликнул бедный Самокатов.
— Его необходимо с кашей перемешать.
Генка в ответ лишь обреченно вздохнул.
Любка сварила манную кашу и выдавила в нее из тюбика немного обувного крема. Все это тщательно перемешала, затем простерла над тарелкой руки и произнесла заклинание; на сей раз не нараспев, а скороговоркой:
Кошка сдохла.Хвост облез.Кто промолвит,тот и съест!
— Ешь, Геночка, — подвинула она тарелку Самокатову. — Всего пару ложечек.
Генка, давясь, съел две ложки.
— Ну а теперь что?
— Финиш! — хлопнула в ладоши Крутая. — Спи спокойно. Больше никакие лявры тебя мучить не будут.
…И вот снова наступила белая питерская ночь. И Генка лег спать. Ворочаясь, он с беспокойством думал: а вдруг опять всякая мерзость начнет сниться? Наконец Самокатов уснул. И…
И ему ничего не приснилось. Вообще ни-че-го. Он проспал всю ночь без сновидений. «Неужели получилось?!» — проснувшись, с радостью подумал Генка. Значит, теперь все кошмары позади? В прошлом!
В прекрасном настроении Самокатов принял душ и, насвистывая веселенький мотивчик, отправился на кухню делать яичницу. Поставил сковородку на плиту, бросил кусок сливочного масла, разбил пять яиц… И вот когда яичница уже начала аппетитно шкварчать, в кухонную форточку внезапно влетела… ворона. Так показалось Генке в первое мгновение. Но уже во второе мгновение он с ужасом понял, что это никакая не ворона.
Это была Черная рука!
У Самокатова от страха волосы дыбом встали. А у кого бы они не встали при виде столь кошмарного зрелища?..
— Отдай свое сердце! — завизжала Черная рука и понеслась на Генку, намереваясь вцепиться ему в горло.
Самокатов успел отпрыгнуть в сторону, и Черная рука с пронзительным воем пролетела мимо. Взмыв к потолку, она по новой ринулась в атаку.
Казалось бы, Генкина душа должна была уйти в пятки от страха, но вместо этого она вскипела от гнева. Да сколько же можно бояться, в самом деле?! Ну нет! Хватит! Достали!.. Рассвирепев, Генка схватил с плиты сковородку и раскаленным днищем врезал подлетевшей Черной руке по пальцам (яичница при этом шмякнулась на пол).
— Ай-яй-яй… — завопила Черная рука, тряся обожженными пальцами. — Что ж ты делаешь, гад?!
Самокатов, не теряя времени, еще раз звезданул по Черной руке… и еще… и еще…
— Вот тебе, вот тебе, вот тебе… — приговаривал он при каждом ударе.
Черная рука метнулась вон из кухни. Генка кинулся следом… Короче, он стал гонять Черную руку по всей квартире.
Все смешалось в доме Самокатовых. Черная рука, вопя и визжа, носилась как угорелая, сбивая по пути стулья с пола, люстры с потолков, цветы с подоконников… А вслед за ней, тоже как угорелый, носился Генка, размахивая сковородой.
Наконец Черная рука, изловчившись, открыла форточку в одной из комнат и — фр-р-р! — вылетела на улицу. Две вороны, пролетавшие в этот момент мимо окна, испуганно шарахнулись в разные стороны.
А Черная рука, погрозив Самокатову кулаком, крикнула:
— Ну, погоди, шкет! Мы с тобой еще встретимся! И, показав на прощание кукиш, унеслась в небесную синь.
Генка перевел дух и пошел осматривать поле боя. Впечатление было такое, словно по квартире пронесся ураган. На кухонном полу у плиты валялась яичница из пяти яиц, в ванной были разбросаны мочалки и полотенца, в комнатах паркет был усеян осколками плафонов и цветочных горшков, а в прихожей, на коврике, лежал телефонный аппарат… Самое интересное, что он звонил.
