Валерий Гусев - Хозяин черной жемчужины
– А я, Дим, знаешь, что подумал? – сказал мне потом Алешка. – Вот эти, которых обкрадывали, они ведь многие знаменитые люди. Ученые там, знатные пенсионеры. Один даже писатель попался, мне Павлик говорил.
– Ну и что?
– А то! Как папа говорит – одного круга лица. Понял?
Еще как! Чушь собачья! Какой-нибудь знаменитый из этого одного круга, бывший карманник, ворует на свадьбах!
Да вот, оказалось, не чушь собачья, не бред сивой кобылы и не брехня сивого мерина…
– А мне, Дим, очень Коренькова жалко. Я все-таки этого Митрича уговорю тридакну на что-нибудь обменять. У тебя ничего такого нет?
А вот с тридакной какая-то темная заморочка получилась. Оказывается, Алешкина задумка выманить ее у Митрича и подарить расстроенному Вадику (вытащив из его квартиры тумбочку с телевизором) не удалась.
– Какой-то проходимец мне позвонил, – пожаловался Кореньков Алешке, своему младшему другу, – назвался моряком дальнего плавания и сказал, что он привез с Каспийского моря «агромадную» ракушку и хочет мне ее подарить от имени всего экипажа.
Алешка глазом не моргнул.
– Забирайте, Вадим Иванович. Пригодится.
– Что-то мне это не нравится, Леша. «Агромадные» ракушки на Каспии не водятся. И Каспийское море – вовсе не дальнее плавание.
– И он не моряк! Он даже не знает, что такое «галс».
– Я тоже не знаю. Я посоветовал ему передать раковину в Музей конхиологии.
Алешка промолчал, только горько усмехнулся.
После уроков, когда родителей еще не было дома, Алешка залез в холодильник и вытащил из него мороженую рыбину по кличке Минтай. И положил ее в мойку.
– Это зачем? – спросил я. – Уху будешь варить?
– Пусть немного в себя придет, – загадочно ответил Алешка.
Рыба действительно была немного не в себе – без головы и похожая на громадную сосульку. И скоро немного пришла в себя. Алешка сунул ее в пакет.
– Я пошел, Дим. На рыбалку.
В нашей семье, да и во всем мире, наверное, только один Алешка на рыбалку со своей рыбой ходит. Ну, может, еще какой-нибудь рыболов-неудачник. Чтобы дома его без улова не ругали.
Денек выдался солнечный и слегка морозный. Рыбаков по этому случаю на прудах было полно. В их числе сидел и Алешкин «дядя» Митрич. Он Алешку сразу заметил и замахал ему своей волчьей шапкой:
– Садись, шпингалет, рядом. Тут хорошая лунка есть. А чего у тебя в пакете?
– Наживка.
– Опять котлеты?
– Ага. С макаронами.
Дядька не удивился, только все время подглядывал за Алешкой краем глаза – как он ловит и кого опять поймает?
В удобный момент Алешка насадил своего минтая на крючок за хвост и незаметно сунул его в лунку.
Я потом спросил Алешку:
– А почему за хвост? Что за хитрость?
– Так, Дим, у него же головы-то не было…
В еще более удобный момент Алешка с радостным воплем выдернул безголового минтая из лунки и сунул его обратно в пакет – несуществующей головой вниз, хвостом наружу, судак получился.
И вскоре пил чай в скромной квартирке своего одинокого «дяди».
Глава VIII
Сухожильное растяжение
– Вот что, шпингалет, ты, я вижу, парень шибкий. Давай так: пей чай до упора и рассказывай, как ты ловишь такую добычу. Токо не бреши про котлеты с макаронами.
Алешка усердно закивал головой.
– И значит, так, – поставил условие дядька, – ты мне свои секреты, а я тебе – сто рублей. Так годится?
Алешка еще усерднее замотал головой, но в смысле отрицания. Дядька его понял по-своему.
– Ну, ты крутой. Двести хочешь? А чего тогда?
– Я раковины собираю. Со всего света.
– Валяй, шпингалет. Свет большой, раковин много, никому не помешаешь.
– Я вам дарю свой секрет, – сказал Алешка, – а вы мне – свою раковину. В подарок.
– Ну ты борзой!
– А что? – Алешка придвинул к себе сахарницу. – Вы с моим секретом столько рыбы наловите!
– Ну ты борзой!
– А что? Рыба – это живая природа, ее можно зажарить. А раковина – это что? Неживая природа. Сплошной кальций. Не зажаришь. А в этом пруду скоро акулы будут водиться, мне один конфетолог рассказал. Но они на котлеты не клюют.
– А на что они клюют? На шпингалетов?
– На бычков.
– Ты чего мне мозги пудришь? Мой чай пьешь и мои мозги пудришь?
– Ничего я не пудришь. У меня один друг – великий ученый. Он сказал, что все наши водоемы захватили сорные бычки. Они поедают мальков и икру других рыб.
– Точно! Даже окурки жрут! Сам видел.
– И скоро в наших внутренних водах кроме бычков не будет никаких рыб. И вот он вывел такую породу мелких акул, которые только бычков жрут. Их запустят в реки и озера, и они всех бычков схавают.
– Ты даешь! А когда они бычков дохавают, чего будут жрать? Нас с тобой?
– Они тогда с голода сдохнут.
Тут этот содержательный разговор прервали звонки телефона. Дядька вышел в прихожую, Алешка прижал ухо к двери. Что там кто-то говорил дядьке, он, естественно, не слышал, а вот что отвечал дядька – вполне.
– Кретин! Тебе что сказано? Тебе сказано: синяя папка. Где она? Теперь он ее на свою хату забрал. Вот там и пошмонай. Глот говорил: у него среда весь день в лекциях. Вот в среду и пошмонай. Легонько так, понял? Чтоб не догадался. Ключ от его хазы у тебя есть. И ничего больше не тырь, только папку. Нам за нее Глот такие бабки отвалит! Ты все понял? Ну, хоп!
Дядька вернулся в комнату, озабоченно хмурясь и потирая подбородок.
– Значит, шпингалет, корешуешься с профессором? Дружбаны вы, значит? Акул разводите? Ладно, мы с тобой тоже дружбаны. Большую ракушку тебе не отдам, ты на нее варежку не разевай. А вот эту, настольную, забирай. Она у меня заместо пепельницы была, да из нее окурки трудно выковыривать. – Он все еще в раздумье тер заросший подбородок. – Ладно, иди пока. В другой раз зайдешь. – И он переставил «настольную» раковину на край стола.
А Лешка при этом не мог оторвать глаз от его левой руки. С синим пятнышком между пальцами.
А дядька, пообещав сделать подарок, совсем забыл спросить о том, на какую наживку клюет безголовый минтай? Да на любую, ему ведь все равно – головы-то нет…
В первом классе Алешка учился очень хорошо. Потому что ему было интересно. А вот во втором начались проблемы, которые продолжились и в третьем. Лешке стало скучно. И он принялся делать все уроки побыстрее, чтобы поскорее от них отвязаться. Тут-то и пошло: «семью семь – сорок семь», «пагода шпортилась» и подобное.
– Мам, – вдруг спросил Алешка, – а где мои второклассные тетради?
Мама некоторые Алешкины тетради со страшными ошибками и замечаниями его учительницы сохранила на память. «Чтоб тебе стыдно стало в старости», – объяснила она Алешке.
Ну вот, до старости ему еще далеко, а тетради уже понадобились.
– Они на антресолях, – сказала мама. – А тебе зачем?
– Интересно все-таки вспомнить молодость. Дим, достань, а?
– А бороду тебе не достать? На память о старости.
Алешка нахмурился, а когда мама вышла на кухню, серьезно сказал:
– Если ты их не достанешь, то кто-то очень сильно об этом пожалеет.
– Кто же? – усмехнулся я.
Алешка открыл рот, потом его захлопнул, открыл снова и, кажется, сказал совсем не то, что хотел сказать:
– Ну мама, например.
– Это еще почему?
– Потому что тогда я полезу на антресоли сам и обязательно грохнусь.
Я Алешку знаю уже десять лет, но до сих пор не пойму: он очень умный или очень хитрый? Наверное, и то и другое – хитроумный.
В общем, слазил я на антресоли, достал стопку тетрадок, перехваченную бечевкой. Алешка тут же в них углубился. Листал, хихикал, фыркал и остался чем-то очень доволен. А потом сказал:
– Спасибо, Дим. Ты молодец. Дай десять рублей.
Хороша логика! Ты молодец, дай за это десять рублей. Он не только умный, не только хитрый, но еще и нахальный.
Получив деньги, Алешка куда-то умчался, потом примчался и что-то спрятал в свой стол. Что именно – я не разглядел. Что-то синенькое. Да меня, честно говоря, это и не интересовало. Главное – не пришлось бы снова на антресоли лезть…
Выздоровела наша биологичка, Королева Марго. Вадик распрощался с нами, пожелал успехов и ушел из нашей школы. Кажется, в разных ботинках.
Королева Марго вошла в класс, строго стуча каблуками, прижимая к груди журнал.
– Соскучились? – спросила она без улыбки. – Проверить?
Села за стол, раскрыла журнал. И сразу же подняла меня с места.
– Так! Оболенский, что это значит? У тебя что – после моих двоек три пятерки? Сам себе поставил? Пойдешь на расправу?
Но расправы не получилось. И странно, что Королеве Марго это не понравилось.
– Поумнел? Что вдруг? – А прозвучало это: «Как жаль!» – Садись. Кто следующий?
Она поспрашивала еще наших ребят, самых нерадивых по ее предмету, и, похоже, еще больше расстроилась.
– Так! Перейдем к следующей теме?
И я почувствовал, что всему классу стало скучно. Таким нудным тоном она это сказала.
