Анатолий Рыбаков - Кортик. Бронзовая птица
Они увидели большое квадратное помещение с низким потолком.
— Ребята, — прошептал вдруг Генка, — гробы…
Мальчики замерли. Спичка погасла. В темноте им послышались какие-то звуки, шорох, глухие замогильные голоса.
Ребята стояли оцепенев.
Вдруг над ними что-то заскрипело, блеснула, все расширяясь, полоса света, раздались шаги.
Мальчики бросились в проход и спрятались там, затаив дыхание.
В потолке открылся люк. Из него вынырнула лестница. По ней в подвал осторожно спустились два человека. Сверху им кто-то подавал ящики. Они устанавливали их рядом с теми, которые мальчики со страху приняли за гробы.
Затем в подвал спустился третий человек. Сходя с лестницы, он оступился и выругался. Этот голос показался Мише знакомым.
Человек обошел помещение, осмотрел ящики, потом потянул носом воздух:
— Кто здесь жег спички?
Мальчики обмерли.
— Это вам показалось, Сергей Иваныч, — ответил ему один из мужчин.
Это был голос Филина.
— Мне никогда ничего не кажется, запомните это, Филин. — Высокий подошел к проходу и стоял теперь совсем рядом с мальчиками. Но он стоял спиной к ним, и лица его не было видно. — Завалили проход?
— Так точно, — торопливо ответил Филин, — дверь заколотили, а проход завалили.
И соврал: проход вовсе не был завален.
Потом все трое поднялись наверх и втащили за собой лестницу.
Люк закрылся, погрузив помещение в темноту.
Мальчики выбрались из подвала, пробежали по клубу и выскочили на улицу.
25. ПОДОЗРИТЕЛЬНЫЕ ЛЮДИ
Только что прошел короткий летний дождь. Блестели булыжники мостовой, стекла витрин, серые верха пролеток, черный шелк зонтиков. Вдоль тротуаров, стекая в решетчатые колодцы, бежали мутные ручьи. Девушки с туфлями в руках шлепали по лужам. Прошли сезонники с мешками в виде капюшонов на голове. Из оторванной водосточной трубы лила вода. Она ударялась в стену и рикошетом попадала на прохожих, в испуге отскакивавших в сторону. И над всем этим веселое солнце, играя, разгоняло мохнатые, неуклюжие тучи.
— Что же ты, Геннастый, страху напустил? — сказал Миша. — Гробы ему все мерещатся!
— А вы не испугались? — оправдывался Генка. — Сами испугались не знаю как, а на меня сваливают!
Он помолчал, потом сказал:
— Я знаю, что в ящиках.
— Что?
— Нитки. Теперь все спекулянты нитками торгуют. Самый выгодный товар.
А Мише все слышался резкий, так странно знакомый голос. Кто это мог быть? Его зовут Сергеем Иванычем…
Полевого тоже так звали, но ведь это не Полевой…
Просто совпадение.
Мальчики стояли возле кино “Арс”. Миша следил за воротами склада. Генка и Слава рассматривали висевшие за сеткой кадры картины “Голод… голод… голод…”. Это был фильм о голоде в Поволжье.
Мимо них прошел Юра. Сын доктора “Ухо, горло, нос”. Раньше Юра был скаутом. Теперь скаутских отрядов не существовало, Юра форму не носил, но его по-прежнему называли “Юрка-скаут”. Он шел с двумя товарищами и держал в руке скаутский посох.
— Эй, вы, скаутенки! — Генка схватил Юрин посох. — Отдай палку!
Генка потянул посох к себе, Юра с товарищами — к себе. Генка был один против троих. Он оглянулся на друзей: что это они его не выручают? Но Миша коротко приказал:
— Брось, — и продолжал смотреть в сторону филинского склада.
Как это “брось”? Уступить скаутам? Этим буржуйским подлипалам? Они стоят за какого-то английского генерала. Сейчас он им покажет английского генерала! Генка изо всех сил потянул посох к себе.
— Брось, я тебе говорю! — снова сказал Миша.
Генка отпустил посох, и тяжело дыша от напряжения, прошептал:
— Ладно, я вам еще покажу.
— Покажи! — высокомерно усмехнулся Юра. — Испугались тебя!
Юра со своими товарищами удалился. Генка с удивлением смотрел на Мишу, но Миша не обращал внимания ни на Генку, ни на Юру.
В подворотне появился высокий, худощавый человек в сапогах и белой кавказской рубахе, подпоясанной черным ремешком с серебряным набором. Он остановился и закурил, поднеся к папиросе спичку и прикрывая ее от ветра ладонями. Ладони закрыли его лицо; из-за них внимательный взгляд скользнул по улице. Человек бросил спичку на тротуар и пошел к Арбатской площади. Миша — за ним, но высокий, пересекая улицу, неожиданно вскочил на ходу в трамвай.
Охваченный смутной тревогой, бродил Миша по вечерним московским улицам.
Пламенеющий закат зажег золотые костры на куполах церквей. Летний вечер знойно дышал расплавленным асфальтом тротуаров и пылью булыжных мостовых. Беззаботные дети играли на зеленых бульварах. Старые женщины сидели на скамейках.
“Что это за человек? Почему его голос показался таким знакомым? — думал Миша. — Что прячет Филин в подвале? А может быть, тут ничего и нет? Просто склад в подвале. И что голос знакомый, только показалось… А вдруг… Нет, не может быть! Неужели это Никитский? Нет! Он не похож на него. Где чуб? Нет, это не Никитский! И зовут его Сергей Иваныч… Разве стал бы Никитский так свободно разгуливать по Москве?”
Миша миновал Воздвиженку и оказался на Моховой.
Вдоль университетской ограды расположили свои ларьки букинисты. Открытые книги лежали на каменном цоколе, буквы чернели на пожелтевших листах, золотились на тисненых переплетах. Пожилые мужчины, худые, сутулые, в очках и помятых шляпах, стояли на тротуаре, уткнув носы в страницы. Из университетских ворот выходили студенты, рабфаковцы в косоворотках, кожаных куртках, с обтрепанными портфелями.
На углу Большой Никитской дорогу Мише преградили колонны демонстрантов. Рабочие Красной Пресни шли к Дому Союзов, где в Колонном зале происходил суд над правыми эсерами.
С Лубянской и Красной площадей шли тоже колонны. Шли рабочие Сокольников, Замоскворечья, рабочие “Гужона”, “Бромлея”, “Михельсона”… Шумели комсомольцы. С импровизированных трибун выступали ораторы. Они говорили, что капиталисты Англии и Америки руками эсеров хотели задушить Советскую Республику. Им не удалось этого сделать в открытом бою, интервенция провалилась, и теперь они организуют заговоры.
“А может быть, Никитский не удрал за границу, — думал Миша. — Может быть, он скрывается у Филина, загримировался, переменил фамилию… Может быть, в этом складе они прячут оружие для своей белогвардейской шайки”.
Конечно, Полевой предупреждал, чтобы Миша остерегался. Но тогда он был маленький, а теперь он во всем разбирается. Разве он имеет право ждать, пока придет Полевой? А если действительно заговор и оружие? Нет, ждать нельзя.
Миша очутился у входа в Дом Союзов. Два красноармейца проверяли пропуска. Миша попытался прошмыгнуть в дверь, но крепкая рука ухватила его за плечо:
— Пропуск?
Миша отошел в сторону. Подумаешь, охрана! Стоят тут и не знают, какой страшный заговор, может быть, он скоро раскроет.
26. ВОЗДУШНАЯ ДОРОГА
Часто бродил теперь Миша возле склада Филина. Один раз даже зашел туда, но Филин прогнал его. Миша стал наблюдать за воротами склада издалека. Стоял в подъезде кино, у закусочной с зелено-желтой вывеской, перед булочной, но тот высокий человек в белой кавказской рубахе больше не появлялся. Однажды Миша снова залез в подвал, но к складу Филина он уже пробраться не смог — проход был завален.
Репетиции подходили к концу, приближался день спектакля, и Шура настойчиво требовал реквизит.
— Раз ты администратор, — говорил он Мише, — то должен заботиться. Декорации мы сами сделаем, а чем наводить грим? Дальше: парики, кадило… Все это ты должен достать. Я загружен творческой работой и не могу отвлекаться на хозяйственные дела.
Митя Сахаров денег не давал. Тогда Миша решил организовать лотерею. Для выигрыша он пожертвовал свое собрание сочинений Н.В.Гоголя в одном томе. Жалко было расставаться с Гоголем, но что делать! Не срывать же спектакль.
Сто лотерейных билетов, по тридцать копеек каждый, были быстро распроданы. Только Борька не купил билета, пытался сорвать лотерею, кричал, что выигрыш обязательно падет на Мишин билет и Миша деньги прикарманит. Ему за это несколько раз здорово попадало и от Миши и от Генки, но он не унимался.
Борька дружил теперь с Юркой-скаутом. И для того чтобы отвлечь ребят от драмкружка, Юра с Борькой устроили воздушную дорогу. Она состояла из металлического троса, протянутого над задним двором с угла на угол. Один конец троса был прикреплен к пожарной лестнице на высоте второго этажа, другой — к дереву на высоте первого. По тросу двигалась на ролике веревочная петля. “Пассажир” усаживался в петлю, отталкивался от лестницы и вихрем пролетал над задним двором. Длинной веревкой петля оттягивалась назад.
