Андрей Трушкин - Кошки-мышки с мафией
Так, переговариваясь, пробираемся мы по туннелю дальше. И вскоре натыкаемся на перекресток! Влево — коридор, вправо коридор, и еще прямо дорожка ведет.
— Куда идти? — оборачивается ко мне Колька.
Куда ты завел нас, Сусанин-герой, — утираю я носком пот со лба. — Откуда я знаю, я сам тут впервой…
Надоел! — сверкнул на меня глазами Колька.
Опять я, значит, виноват. Но на самом деле он знает, что это у меня такая привычка дурная. Вот как, значит, все время слово "значит" употреблять, так и во всяких экстремальных ситуациях начинаю всегда шутки шутить…
Надо мыслить логически, — забубнил мой брат. — Если и левый, и правый туннель уже, чем наш, выходит, что они — не главные. Главный — наш. И идти нам нужно по-прежнему прямо.
Да нам все равно куда идти, — вздыхаю я. — Лишь бы на поверхность выбраться. А там травка зеленеет, солнышко блестит… Бандитская граната на земле лежит…
Погоди, погоди, — остановился Колька. — Точно, они же тоже подумают, что мы по главному туннелю будем идти. А мы возьмем и свернем! Не будут же они у каждого здания пост выставлять. На это никакой мафии не хватит!
Проведя такое умозаключение, мой брат решительно повернул налево. Хотя сердце мое, значит, чувствовало, что нам нужно направо. Нужно будет, как только время выдастся, еще раз в тот туннель слазить и мою догадку проверить.
Ползем мы дальше. И вдруг — бах! — Колька головой прямо в кирпичную стенку врезается. Задумался, значит. Зашипел он, как змеюка, и голову потирает.
Дай, — говорю, — гляну, не до крови расшибся?
Ну тебя! Нет там ничего, разворачивайся — тут тупик.
И что-то меня подтолкнуло осмотреть то место внимательно. Думаю, я просто-напросто почувствовал дуновение ветерка со стороны тупика. В общем, зажег я спичку и увидел перед собой самую натуральную кирпичную стенку. Вернее не так — стенка была как раз таки ненатуральной! Я это сразу понял, когда сообразил, что полосок засохшего раствора между кирпичами не было! То есть проход по туннелю был заложен просто кирпичами, без цемента! Как только я это понял, то навалился на эту стенку, и она тут же рухнула…
Из рассказа лица
без определенного места жительства
дяди Пети-Хром-нога
Я вааще-то мущина здоровый, хоть и калека. На сердце никогда не жаловался. Никаких инфарктов-миокардов, хоть и потребляю, и довольно крепко.
Ну вот, а однажды сижу это я в своей берлоге. Тока намастырился пожарить сардельки. А душа горит — я ведь до работы никогда себе не позволяю. Такая примета есть: если до работы позволил — подавать не будут. Сам проверял — хоть полстопаря вмажешь — не дают! Я один раз такую гангрену зубной пастой и помадой изобразил, Репин, е-мое! А два булька "Тройного" сделал, и за весь день тока у гастранома какая-то старуха полбатона хлеба отмослала!
Ну вот — душа горит, сарделька шипит, Чебурашка моя булькает. Достал я ее, родимую, и на руках баюкаю. Закуси жду. Поднимаю свои зенки — пресвятая Богородица! Стена кирпичная передо мной накреняется и — падает вниз!
А?! Видали такое? Я тока слышал. Одна баба, которая со мной в Краснодаре у пляжа работала — слепой, мне рассказывала. Она после войны в Ташкенте обреталась, на ихнем Алайском рынке. Пока после землетрясения ей по башке куском шифера с крыши не хряснуло. И ее морду перекосило от этого, а сама она землетрясений испугалась и на юга подалась.
Хотя, кажись, врала эта баба. Небось с подельником взяток не поделила, он ей и вправил мозги-то.
Но не об энтой бабе подумал я, када увидал, што стена поехала. Чево-то у меня в мо'згах сместилось, и вспомнил я один фильм — "Иван Трофимыч изменяет профессии", как там один очкарик стенки делал невидимыми. У меня, когда я в Иркутске в коммуналке жил, был телевизор. А теперь телевизора нету, и, наверное, потому я одичалый стал и пугливый.
Бог видит, оттого, што я увидел, я даже Чебурашку свою из рук выпустил, чево со мной не бывало с тех пор, када меня били за кражу на омском рынке (я тада пол-литру уронил, жалко до сих пор). Но Чебурашка, родная, не разбилась. Тока я успел ее с земли подхватить, как вижу — пыль от рухнувших кирпичей оседает, и из дыры, как чертяки из преисподней, вылезают два па-Цана.
Тут я струхнул еще больше. Потому Што подумал — это малолетки с Курского вокзала меня нашли. Бес меня попутал тада, када я их общак стырил. Но, мать мая женстчина, сил не было смотреть, как они бабки на свою песи-колу и сниткерсы спускали. Вощем, я подумал, што это курские пришли по мою душеньку. И я тада закричал и, телом Чебурашку прикрыв, приготовился, што меня будут бить.
Но они, однако, сами меня испугались.
Тады я встал и говорю:
— Вам чего?
А они:
— Как нам в город попасть, дедушка?
Я думаю: "И-и, родимые, без деда Хром-нога вам отсюда не выбраться!"
Как тока пыль от упавших кирпичей осела, я свой костерок подправил, разыскал на земле сардельку. Вот ведь какое дело оказывается. Я-то думал, што я здесь, в своей берлоге, как за каменной стеной, а стена-то оказалась дырявой. Значит, мой предшественник, Костыль-дедок, што сидел у рынка и помер недавно, царствие ему небесное, стенку эту просто кирпичами заложил, а цементиком-то связать их поленился.
Парнишки присели рядом и ждут, пока я чево отвечу. Но я сразу не мог ничево сказать, ибо душа моя горела, как пятки у грешников в аду. И тока када я свою Чебурашку пару раз приласкал, вроде как мне полегче стало, и я отмяк и смог говорить.
Я ваще-то в этих подземелиях уже как пять лет обитаю. И чево тока за это время тут не насмотрелся! И облавы тут проводили касатики из милиции, и какие-то зеки хотели у меня мой тайник ограбить… Впрочем, про тайник-то я это зря — нет у меня никакого тайника, да и што мне там хранить — сирому и убогому?
Еще помню тут однажды маньяк шастал, убивец. Я его не трогал, он меня не трогал, пока один раз я ево увидел. Маньяк меня заметил и решил кончить меня, горемычного. А я ведь за всю свою жизнь ни одну душу живую не погубил. Я ведь так — от жизни этой одичавший, а ваще старичок безобидный, живу, што люди добрые подадут, аки птица небесная. Тот злыдень хотел меня заманить в бомбоубежище. Есть тут такое — под одним большим домом, ниже уровня основного подвала. Раньше там майор из гражданской обороны командовал — нарами да дверьми железными, против атома сработанными. Пускал нас, сердешных, горемык бесприютных, иной раз там пожить. Не по любви, правда, христианской, а за мзду, за корысть.
А потом там, в бомбоубежище этом, сделали склад товаров и в двери замки поставили. Однако никто из хозяев новых не знал, што в коридорчике есть дверца спрятанная, под вентиляцию замаскированная. И если бы было на складе том што-то для меня ценное, так давно бы уже был богатым человеком и работал бы в Сочи, хотя, говорят, подают там плохо и конкуренция большая. Но там, в ящиках, тока какие-то пластмассовые штуки. Я их канешно набрал в карман, но куда их применять — мне до сих пор непонятно.
Вот там, в этом бомбоубежище, того маньяка нечестивого я и порешил. Вернее, не я, а сам он, голубчик, пошел вдоль стеллажей, на которых коробки деревянные стояли. А я одну коробочку-то взял и толкнул. Дедушка старенький, но на это силенок хватило у меня. Коробки-то ево и завалили. А я ушел через дверку потайную. А что потом с тем злыднем было, не знаю — долго туда уже не ходил.
В общем, сидят те пареньки и скулят:
— Дедушка, как нам на волю выбраться?
А, хитрецы! Шельмецы! Штобы я их на свет божий вывел, а они мне спасибо сказали. А спасибо на хлеб не намажешь. Из спасиба шинельки не сошьешь. Так я этим и сказал. И, из Чебурашки прихлебнув, поближе к себе клюку свою подгреб. Так, на всякий случай.
Они переглянулись — стали по карманам лазить. И говорят:
У нас, дедушка, денег нет! Я им руками развожу:
На нет — суда нет!
Нет, я ваще старичок незлобливый, но по нонешним-то временам и птичка за так не чирикнет. Вощем, те пареньки встали и пошли себе по левому коридору. Хотел было я их предупредить — да подумал: "Бог им судья и ангел-хранитель, авось пронесет". Да и нежелательно, штобы кто-то знал, где дедушка Хром-нога свой тайник… Нет, это никакого тайника нет, канешно. Просто не люблю я, штобы меня беспокоили здеся, в подземелиях…
Из рассказа Толи Затевахина
Как только стенка эта, значит, рухнула — увидели мы перед собой большую комнату и у костра какого-то бомжа. С непривычки и темноты огонек его мне чуть ли не люминесцентной лампой показался. Пролезли мы в дыру, присели около этого деда и решили спросить его, как нам отсюда выбраться.
Но дед попался жутко вредный. Сначала водку глушить принялся, а потом клюку свою в руки взял и на нас замахнулся. Я от такого обращения аж обалдел и Кольке предлагаю:
— Слушай, давай этому деду накостыляем? Чего это он — мы ему ничего не сделали и не думали даже, а он сразу за палку хватается?
