Наталия Кузнецова - Дело о разбитом бинокле
А вот Талмуд, выпущенный в середине девятнадцатого века. Редчайший, дорогостоящий экземпляр, который по-своему толкует Библию. На месте вора я взял бы его, а не Шильдера. Так и не могу понять, почему украден именно двухтомник о Николае Первом.
— Да, задача, — почесав в затылке, сказал Ромка. — Выяснить мотив преступления — значит, раскрыть его.
— Полностью с тобой согласен. Весьма странная кража.
Ромка присел было на стул, но Славка потянул его за руку.
— Ром, пойдем.
— Действительно, нам пора. До свидания, Андрей Александрович. Ир, а ты не забудь, о чем я тебя просил! — крикнул он в глубину квартиры и отцепил Дика от дверной ручки.
Дик так рванул с лестницы, что Ромка кубарем скатился вниз. За ним выбежал Славка. Прежде чем расстаться, Ромка изложил ему план дальнейших действий.
— Завтра к Веньке пойду я. Лешку посылать не будем, пусть отдохнет. От Веньки вернусь домой и буду ждать твоего звонка. Как думаешь, когда к Ирке ее друзья придут? Если после института, то, наверное, не поздно, часа в три-четыре? Короче, ты приходишь к ней тоже, с газетой «Новости плюс» — я тебе ее дал. Постарайся обратить на наше объявление внимание Иркиных гостей и понять, кого из них оно заинтересует. Вижу я, твою Ирку жизнь ничему не научила, по-прежнему всем доверяет. Надо ее образумить.
— А что делать потом?
— Как только заметишь, что кто-то заинтересовался объявлением, тут же звонишь мне. Я подойду, а ты незаметно мне на него укажешь, понял? И еще секи, не уединится ли он с телефоном, и постарайся подслушать. Да узнай заранее, когда они разойдутся, чтобы я успел подойти.
— Понятно. А если он или она на тачке уедет?
— Может быть, и так. Каждому рассуждению противостоит равносильное. Так Протагор сказал. Философ. Но будем надеяться на лучшее, тачку нам взять все равно негде. Ну, пока?
Ромка поволок за собой так и не нагулявшегося Дика и обернулся.
— Ты все понял? Завтра в школе обговорим детали.
— Постой! — крикнул ему Славка. — Я у тебя еще одну вещь спросить хотел.
Ромка остановился.
— Спрашивай.
— Да я про брелоки…
Но тут Дик увидел добермана, бегущего посреди двора, и с громким лаем рванулся к нему. Ромка чуть не упал, удерживая пса.
— Вот балда! — воскликнул он и скрылся с Диком в подъезде.
Глава IX ПИСЬМО ОТ АРТЕМА
Вполне разумно рассудив, что если школу пропускать, то уроки сделать надо — все равно потом спросят, Ромка сел за стол, раскрыл тетрадки и учебники, но сосредоточиться не смог. Он послонялся по комнате, нашел у мамы в столе старую папку-скоросшиватель с надписью «Дело» и представил себя главой частного детективного агентства.
В эту папку, решил он, они будут складывать важные документы и улики, выявленные в процессе расследования. Пока у него имелась только газета с объявлением. Он вложил ее в папку и вздохнул. Когда же преступник даст о себе знать?
Ему захотелось поговорить, и он подошел к Лешке. Сестра лежала с закрытыми глазами, и он потряс ее за плечо.
— Слышь, может, Веньке уже звонили? Как думаешь?
Лешка разомкнула воспаленные веки.
— Он сам тебе позвонит, если что.
Голос у нее был хриплым и еле слышным.
— Лешка, у тебя что, снова температура? — встревожился Ромка.
— Не знаю, наверное.
— Ну так меряй скорее.
Ромка кинулся в кухню, где один из ящиков стола у них занимали лекарства, нашел в нем термометр, стряхнул его.
— Посмотрим, сколько у тебя градусов, а потом будем думать, что делать дальше. Не надо было тебе сегодня к Веньке ездить, это я во всем виноват. Больше никуда не пойдешь, пока не выздоровеешь.
Лешка поставила градусник под мышку, повернулась на бок, и Дик лизнул ее в потный лоб.
— А ты убирайся, — прикрикнул на него Ромка. — Из-за тебя я чуть с лесенки не грохнулся. И попугая боюсь заводить.
— Я тебе сколько раз говорила: заводи, — прерывисто прошептала Лешка. — Он его не тронет.
— Так я тебе и поверил. Сгрызет, и перышка не останется. Видел я, как у Стаса его чау-чау большого попугая сожрал. А попугай этот был умный и жутко дорогой. Стас даже плакал. Не из-за денег, из-за птички. А мне такой дорогой и не нужен. Я хочу маленького, волнистого. Говорить его научу. Любить буду. А ты, грязнуля, пошел вон! Шерсти от тебя вон сколько!
Ромка пнул Дика коленкой. Пес заворчал, но с места не сдвинулся.
— Не смей так говорить! — вскинулась Лешка, хотя каждое слово давалось ей с огромным трудом. — Всякому — свое. Так вроде твой Цицерон говорит? Тебе — попугай, мне — собака. Ты хоть раз видел, чтобы Дик за голубями гонялся?
— Вроде нет.
— Значит, и попугая твоего есть не станет. Иди и покупай. А если на рынок пойдешь, купи Дику пуходерку, у «кавказцев» нужно подшерсток вычесывать. Тогда и грязи в доме меньше будет. И нечего его обижать. Даже мама к Дику привыкла, ворчать перестала, что от него шерсти много. Это он сейчас линяет, потому что осень, а к зиме перестанет. И с попугаем она смирится, вот увидишь. Ты только время подходящее выбери, чтобы с ней поговорить. А ты заметил, что и папа с ним подружился? И за меня не волнуется, когда я с ним гуляю. А скажи честно, — Лешка приподнялась на локте, — ты правда не боялся, когда мину нес?
— Боялся, — честно сознался Ромка. — Но я хотел себя проверить. А потом, ты знаешь, смелый человек — это не тот, кто ничего не боится, а тот, кто умеет преодолевать страх. Вот я и преодолел.
— А если бы там была настоящая мина?
— Слушай, хватит об этом? Так какая у тебя температура?
Лешка достала из-под мышки градусник, посмотрела и спрятала под подушку. Ромка протянул руку.
— Покажи, сколько?
— Да ерунда.
— Дай сюда, говорю!
Ромка выхватил у нее термометр, подбежал с ним к окну и присвистнул:
— Ого! Тридцать девять и пять. Что же делать? Может быть, выпьешь аспирин? Или будем «скорую» вызывать?
— Ни за что! Давай аспирин. А что температура высокая — это не страшно. Это у меня организм с инфекцией борется.
— Как бы она его сама не поборола, — неуклюже пошутил Ромка.
Он налил в чашку теплой воды, бросил туда шипучую таблетку, дал ей выпить.
— Еще надо чаю с малиновым вареньем. И молока с медом. У нас есть молоко? — Он заглянул в холодильник. — Есть.
Ромка приготовил Лешке новое питье, заставил проглотить и его, бормоча: «Скоро уже мама придет, надо, чтобы ты к ее приходу поздоровела».
Не прошло и пяти минут, как он потрогал Лешкин лоб.
— По-моему, уже не горячий. Тебе лучше?
— Лучше. Холодно только очень.
Лешке казалось, что в доме мороз, она тряслась сильнее, чем на улице под дождем.
Ромка принес ей два теплых одеяла, сам укрыл. Озноб не проходил, и он топтался у дивана, соображая, чем бы еще ей помочь.
Его отвлек телефонный звонок.
— Неужели Венька? Значит, сработало?
Но Ромкина надежда не оправдалась.
— Клещ не звонил, и никто подозрительный тоже, — сразу объявил Венечка. — Только старичок, с которым Лешка разговаривала. Я ему сказал, что мы уже продали Шильдера, чтобы он зря не беспокоился. А мы еще долго будем ждать бандитских звонков?
Ромка вздохнул.
— Да я и сам не знаю. До выхода других газет, наверное.
— Лешку позови, — вдруг попросил Венечка.
— А она лежит. Простудилась со страшной силой. Из-за того, что к тебе съездила. А зачем она тебе?
— Я из-за твоей несуществующей взрывчатки заболела, — задыхающимся голосом заявила Лешка.
— Из-за того, что не оделась, как следует, — отпарировал Ромка.
— Передай ей, что письмо пришло, — сказал Венечка.
— От Темки?
— От кого ж еще?
— Что от Темки? Письмо, да? — Лешка выпростала из-под одеяла руку и выхватила у Ромки трубку. — Читай, Венечка.
Ромка заявил, что Артем ему тоже друг, пошел к другому телефону и стал слушать.
Артем написал следующее:
«Привет, Лешка! Долго не писал, потому что был на соревнованиях, а на эсэмэску твою не ответил, так как телефон свой забыл. Но просьбу твою я выполнил, расспросил ребят, и выяснилось, что у моего соседа по комнате отец библиофил. А еще он у него банкир и, по его рассказам, очень хороший. С Клещом у него ничего общего быть не может. Если понадобится какая-нибудь дополнительная консультация по книжным делам, то Никита спросит у отца, а я сообщу вам. Привет всем ребятам. Пока. Артем».
Краткое и деловое письмо Артема Лешку жутко разочаровало. Понятное дело, он знал, что читать его будут все, но ждала хоть какого-нибудь подтекста, намека, обращенного только к ней, а его не было. Значит, он о ней думает исключительно как о друге, и не больше того.
Тихонько вздохнув, она снова закуталась в одеяла. И в который раз вспомнила, как оказалась на рельсах, прямо перед несущимся на нее поездом, и свой возникший потом запоздалый ужас. Как, выбравшись на платформу, проводила глазами поезд и с закружившейся головой опустилась на асфальт, как кровоточащими руками обхватила ободранные коленки и крепко-крепко зажмурила глаза, чтобы скрыть от мальчишек непрошеные слезы. Но они, как начинающийся дождик, крупными темными горошинами покапали на асфальт.
