Дмитрий Щеглов - Карамба, или Козья морда
– Здравствуй дорогой, давно тебя не видел, – Хват начал издалека, без всякого намека на цель визита, – Отдыхаешь?
– Отдыхаю.
– Правильно, если хорошо поработал, можно и отдохнуть.
– Как здоровье? – второй вопрос прозвучал более двусмысленно. Как хочешь, так и понимай, говорил взгляд Хвата. Фитиль неприятно, как на морозе, поежился, хотя стояла июньская полуденная жара. А Горилла, мотая себе на ус, искусство разговора, стоя рядом уважительно молчал.
– Не жалуюсь, – поскромничал Фитиль.
– Что стоишь, присаживайся, в ногах правды нет, – предложил всем Хват. – Может, угостишь чем?
Зря он решил раскрутить Фитиля. Второго такого жмота, говорят на свете не было. Фитиль, припрятав в кустах замаринованное мясо, ждал теперь, когда уйдут его собеседники. Не вечно же им на берегу околачиваться. Дела, какие никакие должны быть. Но правильно говорят, жадность губит фраера. Мы увидели странную сцену. К тому месту, где в кустах Фитиль спрятал маринованное мясо на шашлык, по-пластунски подползал пес. Знать еще не всех доели в городе. Он был или слишком хитер, или голоден, или когда-то побывал в руках Гориллы с Фитилем, потому что даже морду прижимал к земле. За десять лет перестройки, все, даже собаки в стране резко поумнели. Он был видимо, слишком голоден, если осмелился среди бела дня воровать у человека. Я толкнул в бок Данилу:
– Смотри, что пес вытворяет?
– Это рыночник, один из тех, что воруют на рынке, – не удивившись, пояснил он, – они, собаки, так каждый день у торговок мясо таскают. Та, только зазевается, а куска уже и нету. Бобик уже в кустах обедает.
Пес зажав зубами пакет с припасом Фитиля так же по-пластунски удалялся восвояси.
– Не обеднеет, – буркнул Данила.
А невдалеке от нас продолжался неторопливый разговор. Криминальная троица, как святая, сидела у потухшего костра и курила пока трубку мира.
– Нехорошо встречаешь, нехорошо, – то ли осуждал, то ли рассуждал вслух Хват, – мог бы и шашлык пожарить, посидели бы, о делах спокойно потолковали, может быть и к консенсусу пришли. И тебе хорошо и нам приятно.
– Я на Джипах и Мерседесах не езжу, – занял неправильную позицию обиженный Гориллой Фитиль, – нет у меня никакого шашлыка.
– Как нехорошо старших обманывать, – как змей из травы, поднял голову Хват, – а ребята вот говорили, что ты целые ворота тащил шашлык жарить. Разве друзей обманывают? – и Хват многозначительно посмотрел на Гориллу. Тот как индейский вождь из племени аппачей, сложив руки на коленях, старался разобраться в словесных хитросплетениях Хвата и одновременно набирался мудрости. Поэтому у него не дрогнули; ни ухо, ни глаз, а начал тяжело раскручиваться маховик мыслительного процесса.
– Ладно, так и быть угощу вас шашлыком, – сдался Фитиль и пошел к кустам.
У нас появился реальный шанс проскочить мимо бандитов со всем ценным грузом, и с иконой, и с гантелями.
– Затаскивай на камеру икону, – зашептал я Даниле, – а к ней снизу привяжем гантели, и пока они там болтают, может мимо, спокойно проплывем.
Одним глазом наблюдая за разбойной троицей, я привязал к иконе две веревки оставив концы метра два длиной. Затем мы опустили на воду камеру, и я сверху положил икону так, чтобы концы веревок попали вниз. Получился великолепный настил, наше изобретение можно было запросто использовать вместо парома.
– Класс, – похвалил Данила, привязывая к концам веревок платиновые гантели, – сейчас отчалим.
– Ой, я сумку с книгой забыла, – защебетала Настя, собираясь сбегать к подземному ходу.
– Некогда, – остановил я ее, видя, что Фитиль после долгих поисков возвращается ни с чем, – после заберем.
– Выталкивай камеру на середину речки. Настя садись, – командовал Данила.
Выведя наш непотопляемый корабль на течение реки, мы с Данилой тоже взобрались на настил-икону.
– Главное за дно бы не зацепили гантели, – выказал я разумное беспокойство.
– Не боись, я их высоко подвязал, – успокоил меня Данила.
Наш самодельный корабль медленно поплыл по реке. В это время года вода в речке спадала, и в том месте, где было широкое русло, так медленно текла, что не местный житель, долго стоял на берегу, определяя в какую сторону она течет. Я посмотрел в сторону святой троицы. Фитиль вернулся ни с чем.
– Куда могло мясо подеваться, я же его только что туда положил? – недоуменно разводил он руками, – никто не подходил, я собственными глазами видел. Правда.
– Что ж посмотрим на твою правду, – перебил его Хват, указывая на нас, плывущих по реке, – ты кому врал, вон тем ребятам, когда сказал, что тащишь дверь на костер для шашлыка, или нам сейчас лапшу на уши вешаешь, что у тебя нет мяса. Где, правда?
Горилла восхищенно смотрел на плетущего словесную паутину Хвата. В ней уже запутался Фитиль. Что бы он ни ответил; мол, нам правду сказал, тащил в костер дверь для шашлыка. Тогда где сам шашлык? Угощай, Фитиль. А если нет шашлыка, то, что за дверь тащил? Для чего, если не для костра? Непонятно. Чай, не зима. Хват ждал ответа. Фитиль, как лиса, попавшая в капкан, завертел головой как хвостом. Он не знал, что Хват поймал его на неразрешимом противоречии, которым пользовались еще в средние века дервиши в ученом споре с малограмотными муллами. Поэтому он, не веря, что мясо могло по воздуху улетучиться, отложив на потом его поиски, чтобы все-таки пожарить шашлык, пока решил до конца все отрицать.
– Нет у меня никакого шашлыка.
– А зачем дверь тогда тащил?
– Для шашлыка, – противореча, сам себе сказал Фитиль.
Что мог ответить на этот вопрос, «малограмотный мулла» – Фитиль. Горилла, восхищенными глазами пожирал Хвата. При нем, Хват, запутав собеседника, без кулаков выбивал правду.
– А может, ты не дверь тащил, а что-то другое?
– Что? – вопросом, на вопрос ответил Фитиль.
– Это тебя надо спросить?
– Ну и спрашивайте, я здесь рыбу ловлю, – полез на рожон Фитиль, не чувствуя за собой никакой вины, а браконьерство он не считал даже за мелкое нарушение.
В это время наше плавучее сооружение проплывало прямо напротив того места, где сидела перешедшая на повышенный тон троица. Как назло, мы за что-то зацепились гантелями и стали на прикол.
– Что там может быть? – зашептал я Даниле.
– По-моему, сеть. Вот гад, Фитиль, чуть притопил ее, и днем рыбу ловит, – также шепотом возмутился Данила.
Стоять на течении, на одном месте долго нельзя было. Или надо было обрезать веревки, чтобы упали платиновые гантели, или резать сеть. Порезать сеть мы не могли, напротив сидел, хозяин – Фитиль. Оставался один выход, пустить на дно гантели. Я собрался, уже было обрезать веревки, на которых они висели, когда наш плот медленно тронулся с места. Теперь у нас под так называемым днищем, была не только платина, но в придачу «исчо» и чужая сеть. А разборка напротив подходила к своей кульминации. Мы сидели как в партере в первом ряду, и видели не искусную игру актеров в современной пьесе, а живую, жизненную ситуацию. Горилла превратился в каменного идола, сфинкса. Из него и, правда, вышел бы неплохой индейский вождь, перьев только не хватало. Фитиль, ерзал на месте, считая, что над ним несправедливо издеваются. Один Хват, медленно, но упорно шел к намеченной им цели.
– Фитиль, можно у тебя листок бумаги попросить? – вдруг, ни к селу, ни к городу, невинным, как у молодого барашка голоском, попросил Хват.
– Пожалуйста, только ручки нет, – Фитиль гордо вытащил из кармана, тисненый золотом красивый блокнот Данилы и передал его Хвату.
– Только, ты мне его верни.
– Верну, верну, не беспокойся раньше времени.
Хват перелистал его, хотя там и листать нечего было, остановился на той странице, где она была вырвана, и приложил к ней злополучный листок, записку. Надо думать что записка, как родная легла на место. Горилла, как на чародея фокусника, смотрел на Хвата. Что там Шерлок Холмс, по сравнению с отечественным сыщиком – барыгой.
– Смотри! – сунул Хват под нос Горилле злополучную записку. Горилла удивленно прочитал:
– Мачить исчо рана Гарила, – и даже понюхал блокнот. Тисненая кожа обложки пропахла козлиным духом. Вырванный листок явно был из этой записной книжки.
– Вот теперь все срослось! – сказал Хват, ядовито улыбаясь.
– Ну, братан, проси чего хочешь, – сказал восхищенный Горилла.
Фитиль ничего не понял, и спокойно сидел, ожидая хоть каких то объяснений. Вдруг Горилла, в мгновение ока поломал свой собственный имидж невозмутимого индейского вождя, и забыв про величие, с левой, нанес несчастному Фитилю страшный удар в ухо. Если бы костер горел, Фитиль головой свалился бы в него.
– Говори, ты, что тут делал? – заорал на него Горилла.
– Рыбу ловил.
– Чем?
– Сетями, вот моя сеть, – завизжал несчастный Фитиль и полез в воду, чтобы предъявить хоть одно доказательство своей искренности.
Но сеть вместе с нами уплывала вниз по течению. Фитиль и здесь, при всем желании не смог бы доказать, что не врет. Судьба – видно такая. Он и из воды, как из кустов вылез с озадаченным видом, не понимая, куда могла она подеваться. Лодка с мотором, могла зацепить сеть, но ни одна лодка с утра не проплыла мимо, а автомобильные камеры в день десятки раз с мальчишками проносившиеся мимо, как облака только скользили поверху, на мгновение, накрывая легкой, бестелесной тенью капроновую сеть. Чудеса. Разборка принимала крутой оборот. Освежившегося в воде Фитиля ожидал допрос с пристрастием. Незавидный жребий вместо сети вытянул он из реки. Горилла вполне мог сойти за пыточных дел средневекового мастера-палача, а Хват целеустремленностью, умом и коварными вопросами поспорил бы с иезуитской инквизицией сжигающей на костре лучших представителей человечества. А поскольку Фитиль на Джордано Бруно не тянул, его ждал не цивилизованный костер демократической Европы, а кое-что похуже, что обычно применяется в таких случаях на Руси. Последний писк моды в этом направлении – электрический паяльник. На вопрос Хвата, как понимать смысл записки, что «мачить исчо рана», Фитиль заблажил и стал клясться, что не он писал записку, и что вообще блокнот не его.
