Энола Холмс и секрет серой печати - Нэнси Спрингер
— Достопочтенная Сесилия сама их слепила? — уточнила я у горничной.
— Да, мэм. Миледи хорошо давались... ах, то есть... ей хорошо даются все виды рукоделия.
Восковые «цветы» выглядели скорее как бесформенные кляксы.
На стенах висели небольшие пастельные рисунки в рамках: пожилая дама с вязанием у камина, деревенские девчонки с корзинкой яиц, розовощекий малыш со щенком и тому подобное.
— Это картины достопочтенной Сесилии? — Да, мэм. Она замечательная художница.
Я бы с этим поспорила, но пришлось кивнуть. Пастели, как и восковые розы, выглядели красочно, однако размыто и неясно, словно их творили неуверенной рукой.
— Еще достопочтенная Сесилия ходила на уроки пения и балета. Она достигла больших успехов во всех сферах, мэм.
Другими словами, достопочтенная Сесилия была идеальной девушкой на выданье и воплощала в себе то, что хотели видеть во мне мои братья: поющее, танцующее, выдающее французские цитаты нежное украшение аристократичной гостиной, способное в любую минуту упасть в обморок.
Интересно, как сама достопочтенная Сесилия относилась к своим «достижениям»?
Я окинула взглядом резной шкаф, комод и умывальник. На комоде лежал стандартный набор: круглые пяльцы, инкрустированные серебром гребень и щетка для волос, ручное зеркальце, крошечные склянки с туалетной водой и изящная баночка для хранения волос. Я покосилась на гардероб и открыла створки. Там висела обычная одежда благородной юной леди: домашние утренние, дневные платья, платья для визитов, лучшие воскресные платья, вечерние, редингот, костюм для езды на велосипеде, костюм для тенниса и так далее.
— Вам известно, во что была одета достопочтенная Сесилия в час ее... м-м... отбытия?
— Да, мэм. Судя по всему, она... — Горничная покраснела. — Она была одета ко сну, мэм. Вся остальная одежда на месте.
— Вот как. И кровать выглядела так, будто достопочтенная Сесилия успела в ней поспать?
— Да, мэм.
Я обратила внимание, что одно окно выходит за дом, а другое на улицу.
— К какому из них была приставлена лестница?
Горничная кивнула на дальнее окно, из которого не было видно улицу.
— Оно было открыто?
— Да, мэм.
— На первом этаже были открыты двери или окна?
— Нет, мэм. Там все двери были заперты, и окна закрыты на задвижку.
— Но эти окна на задвижку не запирали?
— Нет, мэм, — ответила горничная чуть ли не сочувственным тоном, как будто речь шла о чем-то совершенно очевидном. — Вся семья спит с приоткрытыми окнами, чтобы укрепить свое здоровье, мэм, как летом, так и зимой, мэм.
Неудивительно: меня тоже так воспитывали. Комнату надо проветривать, чтобы закалять дух и улучшать обмен веществ, кроме того, свежий воздух борется с болезнями и избавляет от слабости. Поэтому даже в мороз, когда на ресницах замерзает лед, окно должно быть приоткрыто хотя бы на дюйм.
— Значит, к окну могли подобраться по лестнице и открыть его снаружи?
— Да, мэм.
— Вы обнаружили его широко распахнутым, с лестницей у подоконника?
— Да, мэм.
Я вернулась в будуар достопочтенной Сесилии, просторную комнату с зеркалами, изящными стульями, кушетками, заслонкой для камина с красивым узором, наверняка вышитым вручную самой юной дамой, папоротниками в горшках на эркерном окне и мольбертом, расположенным у того же окна.
В первую очередь мое внимание привлекло бюро с выдвижной крышкой. Я подошла к нему и выдвинула крышку:
— Насколько я понимаю, здесь были письма?
— Да, мэм. Их забрала полиция, мэм.
— Они искали другие бумаги?
— Нет, мэм! — возмутилась горничная. — Эти письма нашла леди Теодора и отнесла полицейским.
Другими словами, полицию даже не пустили на порог будуара.
— Понимаю, — одобрительно произнесла я и села перед бюро.
Мне очень хотелось самой взглянуть на письма — не только чтобы узнать, что там написано, но и чтобы проверить, не упустил ли Скотленд-Ярд какие-нибудь важные детали.
— А почтовые марки не были как-то причудливо наклеены или повернуты? — поинтересовалась я. В таком случае можно было бы говорить о тайном шифре.
— Письма приходили не по почте, мэм!
Я снова привела бедную горничную в ужас. Разумеется, строгий дворецкий должен был просматривать всю корреспонденцию.
— Тогда как? — Понятно, что их приносили лично — но кто играл роль посыльного?
— Мы... э-э... не знаем, мэм.
Значит, один из слуг был сообщником влюбленных. Вероятно, эта самая горничная, Лили. И вряд ли я могу у нее еще что-нибудь об этом выведать.
В бюро стоял письменный набор из нефрита: чернильница, перья, подставка для перьев и ножик для конвертов. В ящичках помимо промокательной бумаги, перочисток и прочей канцелярии нашлись почтовая бумага с монограммой достопочтенной Сесилии и разноцветные брусочки сургуча: красный для деловой переписки, синий для верного любовника, серый для друзей, желтый для намека на ревность, зеленый для поощрения застенчивого поклонника, фиолетовый для соболезнований. Судя по всему, чаще всего достопочтенная Сесилия использовала серый сургуч.
Еще я наткнулась на адресную книжку, аккуратно заполненную мелким, круглым почерком юной дамы, и различные бумаги вроде списков покупок, напоминаний об общественных обязательствах, нравственных проповедей, сортированных по алфавиту, и так далее.
А главное — я обнаружила стопку записных книжек.
— Достопочтенная Сесилия вела дневник?
— Да, мэм.
Томики в шелковых обложках были закрыты на маленькие замочки. Точнее, раньше они были закрыты, но их кто-то взломал.
— Полиция читала дневники? — уточнила я.
— Нет, мэм!
— А леди Теодора?
— Да, мэм. В зеркале, мэм.
— Что вы имеете в виду?
Я открыла одну из книжек и посмотрела на крупный, по-детски простоватый почерк с наклоном влево, совсем не похожий на тот, которым достопочтенная Сесилия заполняла адресную книгу и другие бумаги. Сначала мне это показалось странным, но потом я поняла, что дневник писался справа налево, и все буквы были отражены, так что «6», например, можно было спутать с «д».
— Любопытно! — воскликнула я. Приложив дневник к зеркалу, я
