Евгений Шерстобитов - Акваланги на дне
Ромка кое-как поел, а на обратной стороне записки написал: «Прочел, понял, больше не буду».
Они – мать и сын – довольно часто обменивались записками. Дело в том, что мать Ромки работала на хлебопекарне, и смены у них были совсем-совсем неудобные. То с шести утра, то, наоборот, заканчивались в шесть утра. А днем или вечером занят Ромка, тоже дома нет. Так и не видятся целыми днями. А тут еще отец вторую неделю в море – гоняется на сейнере за дельфинами.
Мать грозится, что вот-вот бросит свою «проклятую» работу и уж тогда-то возьмет Ромку в «ежовые рукавицы».
Но Ромка– то знал, что это только угроза.
Скрипнула дверь, и на веранду осторожно вышла Оксана; была она все в том же халатике, в тех же тапочках, так что выглядела совсем-совсем обыкновенной, даже домашней.
– Сценарий будете читать? – спросила тихо.
Он кивнул.
– Возьмите, – девочка протянула сценарий, – я его брала, готовилась, мне брат ваш принес, Васек. Хороший он у вас.
Оксана вздохнула, присела на табуретку, взяла с подноса кусочек хлеба и стала жевать.
Ромка молча пододвинул к ней тарелку с творогом, банку с вареньем.
Все это она спокойно отодвинула и продолжала так же неторопливо жевать корочку. Ромка налил себе молока. Она жевала.
Он притянул к себе пустую чашку, для нее. Она перехватила чашку, закрыла ладонью. «Ну и не надо!» – решил он.
– А вы правда командир ЮДП? – спросила вдруг.
– Правда.
– А правда что-то случилось сегодня, да? – продолжала она спрашивать тихим мягким голосом. – И дядя Володя из города не вернулся, и Саврасов не прилетел, и пограничники часто ездили, и вас столько времени нет.
– Не знаю, – пожал он плечами.
– Конечно, если тайна… А правда, что это уже граница?
– Правда.
– Интересно… – сказала задумчиво. – Вот у нас в сценарии тоже происходит такое, что даже страшно… Шпионы… Тревога… – И вдруг спросила: – А девочек вы в отряд принимаете?
– Нет.
– И у нас в сценарии тоже в отряде ЮДП только мальчишки. А меня бы приняли, если бы я захотела?
Он не ответил.
– Если бы я захотела, – продолжала она, – то бы приняли. Я бы вас всех уговорила. Мама говорит, что я умею любого уговорить. И тебя бы я уговорила, – перешла вдруг на «ты», – что из того, что ты командир…
– Ну ладно, – приподнялся Ромка, – я пошел, пора спать.
Девочка словно и не расслышала.
– А наверное, страшно увлекательно, вот у вас в отряде, да? Заманчиво?
«Заманчиво, – подумал он, – посадить бы тебя за „носы“ да „уши“… Так через пять минут бы завыла. Сразу бы стало „заманчиво“».
– Все-таки, должно быть, очень интересно, – вздохнула девочка.
Разубеждать ее он не стал, молча пошел к себе. Она вдруг громко рассмеялась и тут же испуганно замерла, смешно закрыв рот ладошкой, – вспомнила, что уже все спят.
– А что, – сказала шепотом, но весело, – здорово я вас утром разыграла?
– Почему это разыграла?
– Ну да, вы такие были все обалдевшие. – Она беззвучно смеялась. – Честное слово… Это же я нарочно в костюме своей роли хожу… ну, из картины. Это я привыкаю и к костюму и к характеру. Понимаешь? У меня совсем-совсем другой характер. Мама говорит, что я тихая. А по роли мне надо, наоборот, быть не тихой.
– Громкой, – насмешливо сказал Ромка.
– Ага, – поспешно согласилась она, – ну, такой хитрой, даже кокетливой, говорит режиссер. И, он говорит, ты должна привыкнуть к характеру своей героини. И костюм этот надо обнашивать, чтобы он, понимаешь, в кино не чужим костюмом был, а своим, понимаешь, обычным. Вот я обнашиваю и привыкаю. Здорово, да?
Ромка согласился. Действительно, здорово. А он даже не знал, что в кино так бывает.
– Вот видишь, я тебя уже уговорила, – говорит весело Оксана и тут же становится сразу важной и гордой. – Спокойной ночи, – пренебрежительно роняет она и удаляется к себе в комнату.
Ромка прочитал сценарий сразу, запоем, и долго потом не мог уснуть, переживая увиденное – не прочитанное, а именно увиденное в этой толстой большой книжке в бумажном переплете.
Уже выкатилась огромная сверкающая луна и остановилась, замерла над зубчатым силуэтом далеких гор.
Уже высыпали звезды, и засверкало, заискрилось южное небо.
Уже смолк оркестр в парке дома отдыха «Шахтер». Только где-то далеко-далеко слышна была музыка, бухали пушки да строчили пулеметы – в летнем кинотеатре заканчивалась военная картина. Но вот смолкли и эти звуки.
Остались только звезды, луна и цикады.
Часть вторая. АКВАЛАНГИ НА ДНЕ
Разбудил Ромку тревожный стук в стекло.
Он непонимающе смотрел на Степу, который деловито забирался в распахнутое окно.
– Зову-зову, кричу-кричу! – Бараболя устраивался на узком подоконнике. – И здоров ты спать!
– А что случилось?
Ничего такого не случилось, просто Андрея, старшего брата Степы, как призывника вызвали сегодня в военкомат и вместо него с отцом в море должен идти он, Степа.
– Я выбываю, – предупредил он, – теперь у тебя слева Тимка будет. Понял?
Ответить Ромка не успел – со стороны причала загудела сирена малого сейнера.
– Зовут, – испуганно сказал Степа, – пока.
Он сполз с подоконника.
– Буду вечером, – донеслось уже из сада.
Словно торопя именно Степу, сирена загудела еще настойчивей и глуше.
Рыбаки уходили в море, начинался рабочий день.
Значит, пора вставать и Ромке. Он покосился на будильник. Так и есть, сейчас загремит. Будильник у них был старенький, но зато верный и аккуратный. Вот только звонил он как-то по-особенному: хрипел и бился всеми своими частями.
Ромка, подскочив к будильнику, успел нажать кнопку звонка. И вовремя. В часах что-то стукнуло, щелкнуло и, словно захлебнувшись, умолкло. Вот было б шума!
Хотя все равно уже будить некого – мать наверняка ушла на работу, а Ваську, если он спит, и десять таких будильников не разбудят. Вот недавно в их районе моряки проводили учебные стрельбы, так весь поселок всполошился, а Васек, не открывая глаз, пробормотал: «Выключи, пожалуйста, радио – мешает».
Ромка застелил кровать.
Вообще– то сегодня можно было поспать и дольше, но он еще с вечера твердо решил встать рано, для чего и поставил будильник ровно на шесть. Не зря умные люди говорят: всякое дело лучше начинать с утра. Об этом напоминала Ромке и записка, оставленная на столе около прикрытого салфеткой завтрака.
«Стыдись, Ромка», – вот что было в той записке, но понимать эти два слова надо было примерно так: «Как тебе не стыдно, носишься с утра до вечера неизвестно где. Отца нет, я на работе – кто же займется домом? Яблони не окопаны, черешня без надзора, виноград нужно опылить и полить. А Васек? Совсем один дома. А еще ты обещал в каникулы рукомойник запаять, таз залудить, калитку подправить, полку в чулане прибить. Вот и надейся на тебя, верь тебе, жди от тебя помощи…»
Он действительно обещал все это, и в конце концов у него же есть совесть. Ромка нашел карандаш и написал: «Будет сделано».
Конечно, прежде всего надо было пустить воду в сад. Жаркое и такое ласковое для курортников южное солнце безжалостно выжигало зелень, сушило почву, успевай только поливать.
Ромка приладил брезентовый шланг к водопроводному крану и отвернул ручку до отказа. Набухая бегущей водой, шланг, словно живой, зашевелился, заворочался и побежал распрямляясь.
Тут Ромка услышал:
– Здравствуй, день!
Это стояла на крыльце Оксана и кричала прямо в небо, кричала весело:
– Все-все! Здравствуйте! Доброе утро!
Забыв про свои неотложные домашние дела, Ромка смотрел на девочку. Сегодня она была совсем не такая, какой он ее уже видел и знал. Не гордая и кокетливая, не тихая и скромная, в домашнем халатике, а какая-то новая, совсем ему не знакомая.
Тоненькая, стройная, в спортивном костюме, она была совсем-совсем далекая, словно из другого, но очень почему-то знакомого ему мира, мира еще не осознанных мальчишеских мечтаний. Как все мальчишки его возраста, он вслух, конечно, презрительно отзывался о дружбе с девчонками, но тайно, конечно, мечтал подружиться с какой-нибудь необыкновенной девочкой, совсем не похожей на тех, с кем учился в одном классе, жил на одной улице.
И вот дрогнуло мужественное суровое сердце командира «Особого морского».
Пожелав всем доброго утра, Оксана сбежала с крыльца, и в руках ее он увидел черные скакалки.
«Смешная, – подумал Ромка, – совсем девчонка, с утра – и скакалка!» Но тут же понял, что это самая настоящая зарядка.
Правда, прыгала девочка тоже по-своему и тоже радостно и азартно.
Вчера днем на улице он презрительно подумал о ней: «Вот еще одна пижонка». А пижонов, и тем более пижонок, он не то что презирал, а просто ненавидел. Ненавидел – и все тут.
Вчера вечером она была очень уж обыкновенной. Ну совсем обыкновенная, как соседская Верка, как все остальные, мимо которых проходил он и вчера, и позавчера, и каждый день.
