Мариэтта Чудакова - Дела и ужасы Жени Осинкиной
Или забыли давно?..»
Не учили в советской школе таких стихов про советских заключенных — строителей дорог. Потому и удивляются сегодня — а разве это было?..
Глава 40. Евпатория. Москва. Про русский язык
Полшестого, при уклоняющемся уже, но еще вовсю сияющем крымском солнце вдруг проявился над морем на голубом, слегка испятнанном белесыми тучками небосклоне белый облачный полукруг месяца.
Поднимаясь, месяц бледнел, белел пятнышком на ясном небе, тучки с которого постепенно разбежались кто куда и скрылись за горизонтом.
Не белокрылые — в годы детства Анны Сергеевны по радио то и дело пели «Летят белокрылые чайки — привет от родимой земли! И ночью и днем в просторе морском стальные идут корабли…» — а скорей уж белотелые чайки, махая большими светло-серыми фетровыми крыльями, тяжело залетали вдруг туда-сюда над шелковой, слегка волнующейся гладью. И так же вдруг все сразу, дружно сели на воду вдали, подальше от людей. А на смену им откуда ни возьмись забелели паруса яхт и гордо поплыли по этой глади.
Море совсем утихло, плескалось у каменных ступеней набережной еле слышно. И отчетливо зазвучали в этой тишине все голоса немногих купальщиков.
Молодая, не по возрасту располневшая мать говорила, стоя по плечи в воде и лениво разгребая ее руками, толстому мальчишке лет девяти, просившемуся к ней:
— Я сказала: «Нет»! Когда ты купаешься — я к тебе лезу? Ты скажи — лезу?
Анна Сергеевна сидела на шезлонге, взятом напрокат за две гривны у дочерна загорелых подростков, дневавших и ночевавших в низкой палатке прямо на набережной. Она глядела на зеленоватую морскую покойную гладь, но никакого ответного покоя не возникало в ее душе. Телефон Жени молчал третий день. И где она вот в этот момент, в какой точке нашей огромной и в общем-то неведомой Сибири, что с ней — было неизвестно. Анна Сергеевна не переставала ругать себя, что не уговорила внучку поехать с ними на море. Но мог ли кто предположить такой разворот событий?!
А Женя вот в эти же самые минуты, когда на Алтае солнце уже закатывалось, тоже вспоминала свою бабушку, ее всегдашний добрый взгляд, обращенный на нее, на Женю. Почему-то вспоминалось еще и строгое бабушкино отношение к языку. Она не признавала многих слов, прочно вошедших в словарь не только Жениных, но и ее, бабушкиных, ровесниц. Среди прочих — слова, которым была присуща этакая лихость, залихватскость. Анне Сергеевне это казалось дурным тоном, и только.
Например, она не переносила слова «ковыряться» в переносном его употреблении. «Ковыряться» в самом крайнем случае мог только дантист в зубах пациента.
— Ты уже выходишь? — спрашивала она у приятельницы по телефону.
— Нет, я тут должна еще поковыряться.
— Ту-ся! Тебя же внучка слышит! Ну что это, право, за выражение!
Она огорчалась, когда эта же взрослая женщина, едучи с ней в машине, говорила:
— Вы меня на углу выкиньте, я должна на почту заскочить…
Правота бабушки однажды, по крайней мере, стала очевидной — когда эта же самая приятельница сказала:
— Мне сегодня надо еще на кладбище заскочить.
Тут уж до любого дойдет: что-то не так…
А другая бабушкина приятельница, Ольга Павловна Ермакова, которая жила в Калуге, написала и прислала ей свою замечательную книжку — «Краткий толковый словарь ушедших и уходящих слов и значений». Про слова, которые употреблялись широко еще лет пятьдесят назад, а теперь куда-то поисчезали. Например — авиатор, богадельня, вагоновожатый, извозчик, курсистка, мороженщик, промокашка, чернильница, чистописание…
Тут было над чем поразмыслить. Понятно, когда слово исчезло вместе с профессией (извозчик) или с самим предметом (чернильница). Но Анна Сергеевна не раз рассуждала с Женей о том, почему исчезают из нашей речи некоторые очень важные, как ей кажется, слова, обозначающие хорошие, плохие или нейтральные человеческие качества?.. Не может быть, чтобы люди за два-три десятка лет изменились кардинальным образом!
Вот эта Ольга Павловна провела среди калужских студентов всех пяти курсов филологического факультета такую анкету — какие слова вы используете для положительной оценки какого-то лица и какие — для отрицательной? И ни в одной анкете для положительных характеристик не встретились такие слова:
деликатный, тактичный, благородный, великодушный, галантный.
А для отрицательной оценки человека — и тоже ни в одной анкете! — не оказалось слов:
бесцеремонный, бестактный, пустой, завистливый, неблагородный…
И бабушка спрашивала несколько растерянно у Жени, хотя та еще вовсе не была студенткой:
— Что же у вас теперь — тактичность и великодушие не считаются достоинствами? А бестактность и бесцеремонность стали нормой и никого больше не задевают?..
…Анна Сергеевна сидела в шезлонге, смотрела неотрывно на море, медленно менявшее краски. Тут же на камнях набережной, прямо у ее ног, на ярко-зеленом пляжном коврике сидели в купальниках киевлянка и россиянка, и одна поясняла другой украинскую ситуацию:
— Должна вам сказать, что я сейчас доверяю одной только Юле. Мы в такой дыре! За газ платить нечем совершенно. А в экономике изо всего нашего правительства одна Юля понимает. У нас вся надежда сейчас только на нее.
Вот тут-то и зазвонил мобильный, и Женин номер высветился на нем самым радостным для Анны Сергеевны на свете набором цифр.
* * *Любому нормальному человеку безо всяких комментариев ясно, что испытал Ваня Бессонов, услышав от Димы про прямую и очень серьезную опасность, грозящую Жене там, в Сибири. Ничего себе!.. Сам он с тех пор, как они с Грязновым прилетели в Москву, с головой был погружен в биографию и творчество Николая Чехова. Он не вылезал из маленького Музея Чехова в Москве и вместе с одной из сотрудниц сделал открытие: различил в облаках над гуляющей в парке толпой на картине Николая Чехова профиль Пушкина… А пора уже было сворачивать московские дела и готовиться к отъезду домой, в Петербург: учебный год неумолимо надвигался. И все чаще всплывала в его памяти любимая с детства улица Зодчего Росси, про которую один Ванин приятель-москвич, Володя Гуревич, сказал, когда первый раз ее увидел:
— Такой улицы в реальности быть не может. Она может только присниться во сне.
Это тот Володя, который с девяти лет стал асом Интернета и может создать любой сайт и вообще про компьютеры и Интернет знает все.
…В описываемый момент — как раз тогда, когда Слава-байкер мчался по Горному Алтаю со Скином за спиной, — Ваня сидел у своего деда. Они уже поговорили о братьях Чеховых, Ваня снискал дедову похвалу, а теперь дед беседовал с ним о современном русском языке.
— Ведь вот, например, что проделали с хорошим, я бы сказал, нужным словом «авторитет»!.. Смотрим — у Гончарова; у меня заложено…
Дед легко поднялся с кресла и ловким не по возрасту движением снял с полки томик неопределенного цвета:
— Вот в романе «Обрыв» — ты его, конечно, еще не читал…
— Я «Обломова» читал, — сказал Ваня, почему-то покраснев.
— Ну я и говорю. Так вот. «Я бабушку люблю, как мать, — сказал Райский: — от многого в жизни я отделался, а она все для меня авторитет. Умна, честна, справедлива…» Обрати, Ванюша, внимание на эти именно слова! «…Своеобычна; у ней какая-то сила есть».
А теперь — сегодня я читаю в газете корреспонденцию про суд. О людях, готовивших убийство. Про одного автор — заметь, не участник какой-то банды, а журналист! — пишет, что тот возил «авторитетного предпринимателя».
Что я, читатель, должен подумать про этого предпринимателя? Ну, что он умен, честен, справедлив, не так ли? И что у него, возможно, как у той гончаровской бабушки, «какая-то сила есть». Ничего подобного! Из дальнейшего ясно, что никаких таких качеств у этого предпринимателя нет. Только разве сила. И она, представь себе, не морального вовсе свойства — она в том, что он близок к преступному миру!..
В общем, изучая современную прессу — нынче это, кажется, называется птичьим словом «сми», — пришел я к выводу, что не только слова, но и самого понятия «авторитет» теперь в России нет. Откуда ж возьмется понятие, если нет для него слова?.. А вот еще телеведущий Андрей Максимов. Человек серьезный, за языком своим следит. Я к нему неплохо отношусь. Совсем недавно издал такую вполне интересную, своеобразную поэтическую антологию — стихи своего отца и его друзей. И что же читаем в его предисловии? Вот, пожалуйста.
Дед открыл заложенную книгу.
— «Когда и почему само слово „авторитет“ ушло из литературы в криминальный мир, я не знаю. Не знаю даже, хорошо это или плохо»! — дед голосом выделил последнюю фразу. — А чего тут не знать, дорогой господин Максимов? Не дело нам криминальному миру наш язык дарить.
