Виталий Бианки - Фомка-разбойник (cборник)
Старшинка спокоен. Он улыбается.
Прошло два часа.
Барометр падает. Ветер заметно усиливается.
Мне это очень, очень не нравится.
Вечер.
С барометром что-то невероятное. В жизни своей не видал, чтобы так низко падало давление. Каждую секунду может разразиться ураган неслыханной силы. Конечно, шлюпка погибла.
Старшинке не втолкуешь. Он по-прежнему спокоен. Говорит: «Порга ничего не будет: рога луны устрые».
Алеуты во многих русских словах выговаривают «о» вместо «у» и наоборот.
К ночи барометр еще упал. Будет что-то невообразимое.
Мы со старшинкой пили чай. Вдруг стаканы зазвенели на столе. Я подумал: «Вот оно! Начинается».
Но это был просто подземный толчок, легкое землетрясение. Они тут частенько бывают; алеуты на них не обращают внимания.
Прилягу пока.
Под утро старшинка меня разбудил. Я был уверен, что кругом тихо и в окно спокойно глядит луна. Погода прекрасная.
А он говорит:
– Плохо. Порга будет.
Я посмотрел на барометр. Он значительно поднялся. Опасность, видимо, миновала.
Я спросил старшинку, почему он ждет пурги.
Он серьезно ответил:
– Луна крен дала.
Вот в такие приметы он верит всерьез, и его не разубедишь.
Поговорили о том, где теперь наши пловцы. Решили, что, наверное, уже половину расстояния до нас прошли. Миновали самые опасные места; они у нас на юге острова. И я лег совсем успокоенный.
А через два часа старшинка снова меня поднял и молча показал в окно.
Было уже светло, но ничего нельзя было разглядеть за окном: пурга, снег крутит, крутит… В стены дома глухо ударяет ветер.
Барометр стоял высоко.
Алеуты правы. В этой удивительной стране понимать барометр нужно не по-нашему. Здесь сталкиваются и переплетаются все воздушные течения океана. Здесь место, где зарождаются циклоны. И никогда не знаешь, что выкинет погода через час. О медновцах никто из нас ни слова. К чему?
Вот уже вторые сутки никто из нас не выходил из дому: шторм. За стенами дома невероятный грохот и гром. Дом качается. Такое ощущение, что его сорвало с земли и мчит куда-то по воздуху.
От шлюпки теперь не соберешь и щепочек. Больно думать о погибших.
В шлюпке их было человек пять. Все алеуты. Были среди них старики, очень опытные мореходы. Они не раз уже совершали такие весенние поездки с острова на остров и за это пользовались почетом и уважением. Здесь особенно чтят людей отважных и вместе осторожных. Только таким и удается проскочить весной с острова между двумя штормами.
* * *Четвертые сутки. Вчера шторм кончился. Мы с Андрианом снаряжаемся в объезд ухожей. Моя обязанность – проверить, все ли юрташки в порядке. Юрташка – это домик промышленника.
Андриан – по-настоящему Андриан Пафнутьевич Невзоров – промышленник первой руки. Он, как все алеуты, лицом смугл, волосами черен, одет в робу – синюю американскую спецодежду. Чертами похож не то на эскимоса, не то на индейца. Он самый сильный человек на острове и один из первых промышленников. Дружба у нас с ним большая, испытанная в разных трудностях. Мне все хочется поговорить с ним о медновцах, но он молчалив.
Все население опять за работой. Чинят шлюпки и рыболовные снасти. Сегодня с утра несколько шлюпок вышло в море за треской.
Трески тут так густо, что таскают ее из воды голыми крючьями, без всякой наживы. Крючья привязываются к поводку с грузилом. Поводок кидают за борт и дергают. Бывает, сразу садится на крючья по две, по три рыбины, каждая весом в несколько килограммов. Вдвоем-втроем за два часа можно накидать полную шлюпку рыбы.
Впрочем, алеуты треску и за рыбу не признают; ловят и едят ее только весной, когда выходят все их запасы более вкусной рыбы.
Что-то кричат с берега. Надо пойти посмотреть.
Медновцы прибыли, те самые; оказывается, шлюпка цела, и никто не погиб. Они тоже заметили в ту ночь, что луна крен дала. Сейчас же зашли в бухту, вытащили лодку на берег и сами спрятались в пещере. В этой пещере они и переждали шторм. Трое суток сидели почти без пищи, и все-таки хватило сил столкнуть лодку в море и добраться до нас.
На следующий день мы с Андрианом выехали в ухожи.
Поездка по острову в это время года почти что удовольствие. Тундра еще мерзлая. Сидишь верхом на узких санках – нартах, и быстро мчат тебя без дороги по твердому ровному насту лихие рысаки: если нет гор по пути, километров двадцать в час делают.
Рысаки у нас известно какие: клыкастые, в лохматой шерсти и лают. Пять пар здоровых псов в упряжке, одиннадцатый – самый главный передовой – ведет всю упряжку.
Нашего передового зовут Тулупах: тулуп – значит пес, и вправду шерстью похож на бараний тулуп.
Андриан каюром – кучером. Я сижу позади него и совершенно спокоен: с таким каюром – как дома на печке. Собаки слушаются его замечательно, особенно Тулупах. Андриан не то что не ударит, никогда даже не прикрикнет на него.
Едем. Я держусь за нарту, поглядываю по сторонам. Андриан посвистывает собакам, командует.
– Ака! – скажет тихо, и Тулупах поворачивает вправо, и вся упряжка за ним.
– Хуге! – Тулупах идет налево.
– Прямо! – Тулупах прямо.
Впереди поднимается тундра, надо разогнать нарту. Андриан тихонько, таинственно шепчет:
– Ванька… Пшечь, пшечь! – Песец, значит.
Псы ушки поставят и – ух! – рванут, залают, понесут со всех ног.
А песца никакого и нет впереди.
Песец – ванька по-нашему – от собаки без оглядки бежит. Собаки, конечно, за ним. Вот каюр и обманывает псов, чтобы дружней взялись.
Ехали так, ехали – и заехали в скалы. Андриан слез: пошел поглядеть пасущееся стадо наших полудиких оленей.
Сначала все шло хорошо: я посвистывал, командовал, собаки слушались. Но, на мою беду, попался нам ванька. Сидит в стороне на высокой скале и глядит на нас спокойно.
Только я это подумал – ванька как тявкнет! Собаки увидали его и понеслись прямо на скалу.
Кричу им, ору – куда там! Никакого внимания.
Ну, думаю, сами всмятку, и от меня ничего не останется.
Сам уж только за нарту держусь крепче. И голос перехватило.
Ванька, видно, бывалый: и не думает бежать, сидит себе, тявкает, собак дразнит. Отлично знает, хитряга, что им не взлететь к нему по воздуху.
Ух, несемся! Вижу, средство спастись одно: надо валиться с нарт. Все-таки меньше расшибешься.
И как раз тут Тулупах стал заворачивать. Упряжные псы в свою было сторону – к песцу. Тулупах на них как рявкнет! Забыли и ваньку. Здорово его боятся и слушаются.
Благополучно обогнули скалу, и Тулупах сам, без команды, опять взял прежнее направление: дорогу знает не хуже каюра.
Андриана дожидались, где уговорились.
Скоро и до юрташки добрались.
Андриан крикнул по-морскому:
– Майна!
Собаки встали.
– Вира.
Тулупах подошел к нарте, остальные псы за ним, образовали полукруг и легли.
Мы слезли с нарт.
Юрташки промышленников стоят теперь занесенные снегом, пустые до осени.
Кончив промысел, каждый промышленник обязан привести в порядок свое жилище: печурку смазать жиром, чтобы не ржавело железо, трубу снять и спрятать, отверстие в крыше заложить дощечкой.
Вся посуда моется и тоже смазывается жиром от сырости. Алеуты-промышленники – народ аккуратный. Я объехал все девятнадцать юрташек и везде нашел образцовый порядок. В одной только юр-ташке полный разгром; разбросана вся посуда, жир с нее слизан, от свечек остались только крохи. Бесстыдники воры съели свечи.
Это все ваньки. И как только они сумели пробраться в юрташку?
Еще в каждом ухоже я проверял ванек: как живут, не надо ли им какой помощи.
Смешно смотреть, во что превратились пушистые наши лисички, красавцы наши голубые.
Линяют: шерсть подтерлась, побурела, пожелтела, свалялась вся в комья. Грязные ходят. Стыд и срам.
Парочками ходят сейчас: самец и самка. Каждая пара выбирает себе участок, где будет выводить детенышей.
Лучшие участки берутся с бою. Дерутся не только самцы с самцами, а и самки с самками – только шерсть летит.
Уже начали норы устраивать. Кто старую подновляет, кто новую роет.
Ничего живут ваньки, в порядке.
Погода как раз простояла тихая, снежных вьюг не было. Весь остров мы с Андрианом объехали в шесть дней.
* * *Сегодня утром вышел на берег. Что такое? Вся лайда[41] завалена дохлой рыбой. И странные рыбины: круглые и надутые, как футбольный мяч, на груди присоска, как резиновое блюдечко: присасывается к плоским камням.
Зовут рыбу эту здесь – мяконькая. Сейчас она стадами приходит к нашим берегам метать икру. Вымечет, обессилеет, и ее выхлестывает буруном на песок. Другая рыба как-нибудь справилась бы, ушла бы назад в море, а эта нет: наглотается воздуху – ее и вспучит. Выпустить воздух она не может – и дохнет.
Иду по лайде, дивлюсь невиданной рыбе. В некоторых местах как возами ее навалено. И тут ваньки. Со всего острова собрались пировать.
А бурун ходит здоровый.
