Чувства добрые - Ямиль Мустафиевич Мустафин
Собаки-санитары, собаки-сторожа, собаки-охотники… И просто добрый домашний пес, преданный тебе до последнего вздоха.
Она была бездомной. И по существующим человеческим законам ее надо было усыпить. Попросту говоря, убить. Знала ли она об этом? Пожалуй, знала. Иначе она не пряталась бы в лесу, подальше от людского глаза.
Скрыть свое присутствие в небольшом дачном лесу становилось с каждым днем все труднее и труднее. Вот уже недели две как в лесу с утра появились женщины, без умолку говорившие с детьми. А дети шныряли по кустам не хуже гончих, и собаке от них не было спасения. Правда, она понимала, что вреда ей маленькие человечки не сделают. Но их родители? Женщины уже не раз, увидев огромную собаку, кричали на весь лес:
— Пошла вон!
— Пораспускали собак!
— Она же детей покусает!
А собака и не думала обижать детей. Даже наоборот — более озорные ребятишки сами кидали в нее палками, комьями земли. И тогда она показывала свои великолепные клыки, отчего ее черный нос делался морщинистым, точно щекотали его прутиком, и предупреждающе рычала. Обозвав ее «вредной», ребятишки без особого страха уходили к родителям.
В этом лесу гуляли и другие собаки, только с хозяевами. И трудно было определить, кто кем больше гордится — люди своими собаками или собаки своими хозяевами. Но мамаши и их дети с одинаковой завистью глядели и на собак и на хозяев. Ведь эти собаки были чистокровными, и многие из них были чемпионами. Даже коротышка такса, точно сошедшая с витрины центрального универмага «Детский мир», и та вела себя так, будто она пантера или еще какая-нибудь властительница джунглей.
Только однажды пятилетний Витя спросил громко маму, показывая на таксу, с которой всегда гуляла красивая женщина, Похожая на артистку из кино:
— Мама, а что, эта собачка под машину попала?
Мама смутилась и громко, так, чтобы слышала хозяйка таксы, сказала:
— Что ты, сыночек. Это же прелесть! Посмотри только, какие у нее уши, хвостик!
— Да, да, вы совершенно правильно заметили, — поддержала хозяйка таксы Витину маму. — Именно за хвост и уши она удостоена медали…
В это время возле них появилась бездомная собака, похожая на волчицу. Давно не чесанная шерсть на крестце скаталась, широкая грудь поднималась тяжело, бока ввалились. Собака остановилась в метрах трех от таксы, внюхиваясь, подалась вперед и вся напряглась. Такса ожила, она перебирала кривыми лапками, будто стояла на чем-то горячем, смешно хлопала ушами и сразу стала похожа на веселенькую собачку. Другие собаки давно уже потеряли интерес к ней, а эта не прошла мимо, полюбопытствовала.
— У-у, какая большая! — удивился Витя.
Видя доброжелательность таксы, собака несмело сделала шаг вперед, глаза ее засветились радостью, конец опущенного хвоста шевельнулся. Было жарко, и собака высунула красный язык, по форме похожий на детский совок.
— Да она бешеная! — закричала в испуге хозяйка таксы и потянула за поводок свою любимицу.
Собака и впрямь походила на бешеную. От этого крика шерсть на ее загривке встала дыбом, нос сморщился, заблестели белые клыки. Такса рванулась к незнакомке, хрипя от душившего ошейника, а та, по-волчьи виляя задом, косо оглядываясь, потрусила в кустарник.
— Бешеная! Бешеная!.. — неслось вслед собаке.
Через час уже все дачники знали, что бездомная собака в лесу — бешеная. Может, люди и не поверили бы, но об этом говорил человек, знающий толк в собаках. Авторитет красивой женщины был слишком велик.
На следующий день в лес пришел местный старожил Степан Терентьевич с ружьем. Он тщательно облазил все кусты, все заросли и канавы, но бешеной собаки нигде не нашел.
— Убегла, — говорил он с сожалением, когда дачники спрашивали его о собаке.
Видя в их глазах недоверие, пространно начинал объяснять:
— Я этот лес сызмальства знаю. Прошел его наскрозь. Пацаном еще облазил вдоль и поперек. Грибов тут было видимо-невидимо! Я уж каждую ямку с завязанными глазами найду. А тут — собаку. Да, почитай, она сама меня б раньше нашла аль погрызла кого там. Нету ее. Нету. Гуляйте спокойно, как в садочке.
Лес снова заполнился дачниками. О бешеной собаке уже стали забывать, но однажды она забежала во двор к самому Степану Терентьевичу, у которого жили Витя с мамой. Поджав хвост, собака настороженно рыскала по двору, когда ее увидел с терраски мальчик. Схватив со стола кусок хлеба с колбасой, он выбежал во двор:
— Собака, собака, на, на!
Узнав мальчонку, собака еще сильнее прижала хвост и все же пошла на зов. От мальчика вкусно пахло едой.
— Собачка, ты хочешь есть? Да?
От хлебного аромата больно стало языку, и тягучая слюна закапала на землю. Глаза собаки повлажнели, в них блеснул хищный огонек, и она вся дрожала от напряжения. Наконец Витя догадался разжать пальцы. Хлеба как не бывало.
— Молодец! Теперь на колбаску, — сказал он и отдал колбасу.
На лице мальчика было столько умиления и радости, точно ему подарили давно желанную игрушку. Собака, также не жуя, проглотила колбасу и умоляюще посмотрела на Витю. Мальчик понял собаку.
— Нету, — показал он пустые руки. — Все. Но ты подожди здесь, я еще принесу.
Пока он ходил, собака не сделала ни одного шага. Она стояла как изваяние, так сильно ей хотелось есть. Даже когда возле нее сердито проквокчил красно-рыжий петух и, топоча ногами, забегал возле огненным шаром, у собаки не дрогнул ни один мускул. Собака ждала терпеливо: она знала, что этот человек не обманет ее.
Минуты тянулись мучительно долго… Наконец появился Витя. Он нес батон и небольшую кастрюлю. Собака вся вытянулась, но по-прежнему с места не сошла. Кончик хвоста ее вздрагивал.
— На, ешь, собачка! — Витя поставил перед мордой собаки молочную лапшу и рядом положил батон.
Собака громко глотала и каждый раз кивала головой, точно говорила «спасибо».
Мальчик стоял рядом, упершись в костистые плечи собаки, и водил ладонью по жесткому загривку. Петух закокотал, зло сверкнул круглыми, в радужной оправе глазами, клюнул сильным клювом батон и отошел, захлопав крыльями, будто дверью хлопнул.
— Злюка ты, Петя! — замахнулся Витя.
Собака съела лапшу, старательно вылизала кастрюлю и неторопливо принялась за батон.
— Молодец, собачка. Теперь мама не будет ругаться. Скажу, собака съела за тебя, мама, за бабушку, за папу. Вот я не умею так вытирать. Молодец, собачка.
Витя сел на траву, с любопытством потрогал когти собаки, погладил шероховатую, будто прокуренную, грудь. Собака все сносила терпеливо.
В это время возле калитки раздалось тявканье
