Гортензия Ульрих - Письмо не по адресу. Любовная горячка
Я сидела в бабушкиной гостиной на рекамье. (Не думай ничего такого, это совершенно нормальный диван, у которого с одной стороны отсутствует подлокотник, чтобы на нём можно было полулежать в какой-нибудь живописной позе. По большому счету сидеть на нём не принято. Но я, конечно же, сидела с прямой спиной, и мне даже было относительно удобно.) Я попросила бабушку рассказать мне, почему не состоялась свадьба. Точнее, ещё интереснее было бы узнать, как вообще моему отцу пришло в голову жениться на Камилле?! Но у меня было опасение, что, узнай я об этом, мне пришлось бы взять несколько сеансов психотерапии, чтобы «переварить» подобные откровения.
— Бабушка, мне было бы интересно узнать, как получилось, что папс отменил свадьбу с Камиллой.
— Если ты говоришь о своём отце, будь добра называть его соответственно. «Папс» — это не лезет ни в какие ворота!
— О'кей… в смысле, я хочу сказать… я понимаю, о чём ты говоришь. Скажи, почему мой отец и Камилла Хониг помолвились, но не поженились?
— Тебе действительно было бы интересно это узнать?
— Да.
Она покачала головой.
— Дешёвый роман. Не о чем говорить. — Похоже, больше она не хотела распространиться на эту тему. Вместо этого бабушка подвинула ко мне тарелку с птифурами[12]. — Это печенье из кафе «Кранцхен». Кондитер Кранц — единственный, кто знает, как готовить по-настоящему вкусные птифуры. Они сделаны из бисквитного теста, ни капли не переслащены и всегда потрясающе украшены.
Попробовала. Хм-м, действительно очень вкусно.
— Как идут дела в школе? — спросила бабушка.
— Хорошо. Так как получилось, что свадьба не состоялась? — Я по-прежнему хотела услышать ответ.
Бабушка высоко подняла брови и еле слышно вздохнула. Затем вытерла рот салфеткой с кружевной бахромой (в её доме бумажные салфетки считаются дурным тоном и строго запрещены) и изучающе посмотрела на меня.
— Что ж, почему нет. Ты уже достаточно взрослая, — вздохнула она и начала рассказ: — В день свадьбы в церкви собрались истинные сливки общества — без преувеличения, она должна была стать главным событием года. Под руку со своим отцом Камилла вошла в церковь и направилась к алтарю, где уже стоял твой будущий отец. Чем ближе подходила Камилла, тем отчаяннее делалось выражение его лица. Началась церемония. Наконец прозвучал вопрос: «Берёшь ли ты, Фредерик фон Харденберг, Камиллу Хониг в законные жены?» И тут из уст твоего отца раздалось решительное «нет!». Приглашённые были шокированы таким поворотом событий. «Что, прости?» — пискнула Камилла. Твой отец ответил: «Мне жаль, Камилла, но наша помолвка была ошибкой». Гости стали оживлённо перешёптываться. Камилла развернулась в мою сторону, в ярости подлетела ко мне и начала меня ругать на чём свет стоит. МЕНЯ! Не твоего отца! В церкви стало тихо-тихо, никто не хотел пропустить ни слова. Я с достоинством поднялась и сказала: «Милое дитя, успокойся, пожалуйста. Ситуация действительно сложилась крайне прискорбная. Для всех нас, кстати! Я поговорю со своим сыном и образумлю его». Камилла завизжала на всю церковь: «Бесполезно! Эта свистулька вскружила ему голову!» Тут напряжённая тишина в церкви прекратилась, и люди заговорили в полный голос. Камилла вновь повернулась ко мне: «И вы это допустили! Да как вы могли? Я требую возмещения ущерба». Я предложила покинуть храм Божий и обсудить детали в более приемлемой обстановке. На этом я встала и вышла из церкви. Правда, я оказалась единственной, кто это сделал. Хотя нет, твой отец тоже скрылся с места происшествия. Но гости остались и дружно отправились на торжественный приём, который должен был состояться после бракосочетании. Приём, кстати, прошёл блестяще. И хотя на нём не было ни родственников невесты, ни родственников жениха, гости повеселились от души. Кое-кто даже позвонил друзьям и пригласил их прийти, чтобы они тоже могли урвать свой кусок скандала года и, конечно, полакомиться икрой и омарами.
— Вау. В смысле, просто невероятно. А кто была эта «свистулька», из-за которой не состоялась свадьба? — спросила я.
— Твоя мать, разумеется! — ответила бабушка.
— Ой. И что дальше было с Камиллой?
Лицо бабушки потеряло всякое выражение:
— Камилла действительно настояла на возмещении ущерба и угрожала подать на нас в суд. Чтобы предотвратить ещё один скандал, я купила ей эту лабораторию, которую она так хотела, и в течение десяти лет выплачивала ежегодный апанаж[13].
— Неужели бывают такие люди, которым хочется иметь собственную лабораторию?
— Камилла — из семьи учёных. Её отца даже однажды номинировали на Нобелевскую премию. Он исследует человеческий интеллект в сопоставлении с интеллектом животных.
— Ему следовало бы начать это исследование со своей дочери!
— Что, прости?
— Нет-нет, всё в порядке, спасибо. Птифуры просто мечта, необыкновенно вкусно.
По пути домой я попыталась хоть как-то связать все эти сведения воедино, но ничего не вышло.
Может быть, Камилла слишком долго нюхала содержимое какой-нибудь пробирки и теперь не в состоянии вспомнить о своих свиньях. Или же она просто скромная и на редкость слабоумная особа.
Приветы,
МАКС
Отправитель: БерриБлу
Получатель: ПинкМаффин
Тема сообщения: Страдания любви в стране лагун
МАКС!
Может, то, что Камилла отрицает существование свиней, как-то связано с этой свадебной заварушкой? А у твоего отца действительно железные нервы. Честно! С другой стороны, я могу его понять. Если бы у меня был выбор между твоей мамой и Камиллой, то… Ладно, проехали. В любом случае история действительно впечатляющая! Кулхардт тоже так считает — хотя его полунамёков я так до конца и не понимаю.
Как только я прочёл твоё письмо и отскрёб последние остатки «Клёцек валькирии» со стен кафе, я пошёл к нему. Точнее говоря, не пошёл, а побежал со всех ног.
Взлетаю я, значит, запыхавшись, на нужный этаж, захожу и вижу Мильфину за письменным столом, который почти полностью заставлен стопками коробок с печеньем.
— Привет, Берри! — дружелюбно восклицает она. — Почему ты так тяжело дышишь? Тебе нужно больше заниматься спортом.
— Вы хотите всё это съесть? — перевожу разговор я, указывая на коробки с печеньем.
— Нет, просто навожу небольшой порядок в своих запасах. Сейчас я, например, сортирую кексы.
— Печенье, — поправляю я.
— Что?
— На языке кондитеров «кекс» — слово запретное. Это называется печеньем. То, что вы сейчас держите в руках, называется шахматным печеньем.
Мильфина смотрит на меня, высоко подняв брови.
— Спасибо за урок. Помоги мне лучше рассортировать. Сначала сложим отдельно кексы с шоколадом и без шоколада, потом по сроку годности, потом…
— Нет, спасибо. Кулхардт здесь? Мне нужно поговорить с ним!
— Кулхардт здесь. Здесь Кулхардт.
Я резко поворачиваюсь и лбом врезаюсь и его плечо. Твёрдое, как сталь! С ума сойти!
— Не надо так спешить, Берри Блу. В чём дело?
— Один из горилл Камиллы приходил сначала к нам, потом к МАКС. Хотел забрать свиней!
Мильфина поднимает голову от своих кексов.
— Горилла по имени Камилла?
— Нет! Один из её телохранителей, или охранников, или как там называют этих типов.
Кулхардт приподнимает одну бровь:
— И? Свиньи теперь у него?
— К счастью, нет! В кафе гориллу нокаутировала наша новая официантка, а в доме МАКС Готтхильф и Женевьева справились сами. МАКС полагает, что они — какие-то особые боевые свиньи или свиньи-телохранители. И знаете ли вы, что самое невероятное?
— Знаю ли я, что самое невероятное. Нет.
— Камилла отрицает, что свиньи вообще переступали порог её лаборатории. Отец МАКС хотел их выкупить. Но она утверждает, что не имеет понятия, о каких свиньях идёт речь!
Кулхардт смотрит на меня. Но на этот раз не хладнокровно, а скорее так, будто прекрасно понимает, о чём я говорю.
— Стало быть они всё ещё у МАКС, — произносит он. — Это хорошо.
— Почему?
— Почему. Я ведь уже объяснял, Берри Блу. Ты меня не слушаешь?
— Отнюдь. Вы говорили, что дело со свиньями ещё не закрыто.
— И не только. Дело это очень большое и серьёзное, очень серьёзное. Слишком серьёзное для тебя, Берри Блу.
— Что за дело?
— Что за дело. Спроси свиней.
— Свиней?
— Свиней.
— Но как же я буду их спрашивать? С тем же успехом можно спрашивать Липински!
— Нёфф.
Я снова резко поворачиваюсь и грозно кричу:
— Меня зовут Бонд! Джеймс Бонд!
Ты ведь помнишь: стоит ему услышать цитату из «Бондианы», и Липински передумывает писать на меня. Его задняя лапа сначала замирает в воздухе, потом он опускает её и вразвалочку направляется в сторону Мильфины.