Всеволод Сысоев - Амурские звероловы (Год из жизни Богатыревых)
Наташа внимательно слушала рассказ и покачивала головой:
— Да, можно представить, как растерялась женщина, получив такой подарок. Ну что ж, а теперь я угощу вас блюдом, которое так любит мой отец. — И с этими словами Наташа взяла с печки сковороду, поставила на стол, сняла с нее эмалированную крышку.
Избушка наполнилась непередаваемо вкусным ароматом. В объемистой сковороде до краев лежали румяные, аппетитные фаршированные блинчики.
— Ай да стряпуха! — воскликнул Иван Тимофеевич. — Такие блины с языком проглотить можно. Матвей! Достань-ка жбанчик. Время, поди, уж к двенадцати. Новый год надо встретить как полагается!
На столе появилась трехлитровая стеклянная банка. Матвей разлил вино по эмалированным кружкам, одну из них протянул Наташе.
— Так много! А я не опьянею? — воскликнула она.
Когда все разобрали кружки, Иван Тимофеевич поднял свою:
— Давайте выпьем за удачную охоту и здоровье нашего охотоведа — Наташи!
Наташа отпила из кружки маленький глоток темно-рубинового, приятно пахнущего вина. Оно оказалось удивительно легким, сладким и душистым. Она снова припала губами к кружке и осушила ее до дна.
— Где вы, Матвей, достали десертное вино? Это, кажется, черный мускат? — спросила Наташа.
— Дело нехитрое. Когда мы приехали в зимовье, виноград кое-где не осыпался. Вот я и собрал его. Добавил сахарку, он сам и забродил. Виноделы сказывают, что из нашего дикого амурского винограда вино лучше, чем из крымского. А вот что за чудо — начинка в блинчиках? Как вам это удалось?
— Не будь у вас мясорубки, конечно, у меня ничего бы не получилось. А фарш, вы знаете, я сделала из рябчиков. В старину такое блюдо называли тертыми рябчиками.
Ужин длился долго. После сытной еды пили чай с лимонником и конфетами, припасенными девушкой. Вечер удался на славу. Наташа с особым удовольствием отметила про себя, как легко и хорошо с этими грубоватыми с виду, но душевными людьми. В ее памяти невольно всплыли званые обеды, где подчас царила или излишняя чопорность, или легкая развязность, граничащая с пошлостью. Здесь же все дышало простотой, скромностью и врожденным тактом, а истинно русское остроумие охотников вызывало у нее порой приступы неистового смеха до слез.
Январь принес устойчивую ясную морозную погоду — самое время промысла пушнины. На снегу все чаще встречались свежие соболиные следы. Интересовали охотников не только соболи, они ловили выдр и норок, колонков и харз. Промысловики расставили около трехсот капканов и несколько десятков кулемок — самодельных деревянных ловушек. У каждого были свои постоянные путики. Осматривать их охотники ходили с дробовиком или винтовками: на случай, если попадет белка, рябчик или крупный зверь. Соловьев тоже насторожил десятка два капканов на соболей вдоль двух ключей. Гейкер охотился преимущественно за белками, а при случае брал соболя «рукавчиком» — ловушкой из рыболовной сетки.
К приезду Наташи Суходольской у охотников накопилось много соболиных и колонковых тушек. Она размораживала их и поочередно обрабатывала, фиксируя пробы в маленьких пробирках и пакетиках. Взвесив и измерив каждую тушку, она привязывала к ней этикетку и аккуратно складывала в фанерный ящик, храбрившийся на морозе. Когда весь материал был обработан, охотовед тоже стала покидать избушку. Сначала она помогала Соловьеву осматривать капканы и заменять в них приманку, а потом напросилась к Ивану Тимофеевичу. Тот согласился и повел ее по своим тропам. Подходя к месту, где был установлен капкан, Богатырев старался издали рассмотреть, цела ли приманка и не засыпано ли снегом спусковое устройство. Даже при безоблачном небе такое могло случиться: полуденный ветер сбрасывал с ветвей кухту, и она падала на землю комьями и рассыпалась крупнозернистым снегом, заваливая ловушки. Приманкой в капкане интересовались многие обитатели леса: ее утаскивали птицы, поедали мелкие грызуны и землеройки. Нередко от их прикосновения ловушка захлопывалась впустую, а бывало, что из капканов и кулемок вынимали вместо пушных зверьков соек и даже сов.
Для осмотра всех своих ловушек Ивану Тимофеевичу требовалось три дня. Разместил он их на трех путиках и возвращался к осмотру каждого через два дня. Как-то Наташа увидела в стороне от тропы кучу еловых ветвей, над которой висела красная тряпочка.
— Это вы, наверное, кабана так укрыли? — спросила Наташа. — А лоскутик зачем повесили?
— Красного цвета все звери боятся, — объяснил Богатырев.
Наташа усмехнулась:
— Долго думали, что и быков раздражают красные плащи тореро, а потом узнали, что бык совсем не различает красного цвета, его приводит в ярость колебание плаща. Может, и у зверей так?
Они подошли к вывороченному ветром кедру. В его корнях стоял капкан. Заструганная палочка, прикрепленная к нему, сдвинулась. Значит, кто-то попался. Богатырев приблизился к выворотню и, потянув за проволоку, извлек замерзшего соболя. Освободив добычу из стальных дужек, Иван Тимофеевич передал ее Наташе, а сам достал из кожаного мешочка свежий кусочек мяса, снова насторожил ловушку и поставил ее на прежнее место. Пышная шерстка на мертвом собольке жила и переливалась смолистыми темно-коричневыми оттенками. Почти не ощущая нежных густых волосков, девушка гладила шелковистый мех с редкими сединками, словно усыпанный изморозью, любовалась им.
Так шли они от капкана к капкану, пока не закончилась тропа.
— Теперь можно и чайку испить. Давай спустимся в ключик. Здесь есть пропарины, а то чай из снега невкусный, — предложил Богатырев.
Развести огонь для него было делом одной минуты. Воткнув наклонно над костром вырезанную ореховую палку, он навесил котелок, наполненный чистой ключевой водой, смахнул с валежины снег и, устроившись на ней, словно на лавке, достал из рюкзака хлеб и вареный свиной окорок.
— Тут до нас завтракал изюбр. Видишь, кору с ильма обглодал, а вот белка кормилась, пустую шишку бросила. Теперь мы с тобой подкрепимся. Проголодалась? Смотрю я на тебя и думаю: моих девок в лес на веревке не затянешь — в город рвутся, а ты — городская, по своей воле в лес пошла. Что тебе в нем проку, да и, поди, стеснительно среди мужиков?
— Вы мне, Иван Тимофеевич, как отец, я вас не стесняюсь. А в лес я пришла по воле сердца. С детства полюбила животных. Теперь хочу изучить их жизнь, повадки, а потом написать книгу. Вот вы ходите за соболем, чтобы добыть зверька и снять с него шкурку, а я иду и измеряю, сколько он прошел за ночь, что съел, чем интересовался.
В котелке закипела вода. Наполнив большие кружки душистым чаем, путники принялись за еду. Согревшись и отдохнув, они тронулись в обратный путь, не ведая, что их уже поджидает в зимовье Перекатов.
Иван Тимофеевич очень обрадовался прибывшему охотоведу. Они обнялись и по русскому обычаю расцеловались.
— Ну, а вас, Наташа, поцеловать можно? — улыбаясь и пожимая озябшую руку девушки, спросил Перекатов.
— Вам позволить — и другим захочется, а вас тут столько, что мне со всеми не управиться, — отшутилась она.
Когда все возвратились, за ужином Иван Тимофеевич посвятил Перекатова в свои дела:
— Мясных зверей взяли достаточно: и на еду себе, и собакам, и на приманку хватает. Сперва по малоснежью белку хорошо брали, в иной день до дюжины на ружье приходилось. Теперь белка залегла, но все же по три-четыре в день попадает. Пошел в капкан соболь, вот мы и переключились на него. Правда, последние дни и он стал реже ловиться. То ли сыт, то ли приманка не по вкусу наша, вот и отшатнуло его от ловушек.
— А вы древесные капканы не ставили? — поинтересовался Перекатов.
— Так они ж на белку, — заметил Степан.
— Попробуйте на соболей приспособить. Пружина крепкая, удержит его. Ставьте капканы пониже, прямо на стволе кедров или елей. Приманку, конечно, нужно мясную, да меняйте почаще: не идет на мясо зверя, — вы ему рябчиков, приелся рябчик — можно предложить мороженую рыбку. Между прочим, соболь не меньше норки уважает хариуса и ленка. У вас эта рыбешка всю зиму на короеда ловится. Словом, все испробуйте, все силы приложите, а сто двадцать соболей промхозу надо сдать.
— Как подфартит, а то и половины не возьмешь, — робко вставил Маркин. — Тайга зверем нынче обедняла.
— Говоришь, тайга скудеет? Тигров да кабанов меньше стало?
— Тигров, по мне, хоть век не будь. Белки нет, а она для нас — «черный хлеб». Бывало, в иной день по сотне наколачивал, теперь и десятку рад.
— Белки действительно поубавилось, но зато соболя стало во много раз больше. Ты забыл вкус «черного хлеба», потому как соболей десятками берешь. Что — «белый» приелся?
— Соболь и в старину водился, — не унимался Маркин.
— Было, да не столько. А что скажешь о новых зверьках, которых в наших лесах совсем в старину не видывали? Сколько норок в прошлом году Богатыревы сдали?
