Галина Галахова - Поющий тростник

– Знай пиши, Наталья, я тебе плохого не посоветую.

Каждый раз бабушка Настя с волнением ожидала отметок за свое творчество и, получив очередную двойку, волновалась:

– Не может быть, чтобы все неправильно, я так старалась!

Наташа успокаивала ее:

– Может, в другой раз повезет.

Но никакого везения не было. Анна Дмитриевна, в свою очередь, удивлялась странному набору цифр, которые Наташа таскала в школу. Ее ответы в классе тоже страдали ошибками, но все же были ближе к истине, чем домашние задания.

Она снова оставляла Наташу после уроков, снова объясняла ей порядок действий.

Однажды она сказала:

– Если ты решишь мне правильно вот этот столбик, то я тебе сообщу что-то интересное.

Что должно было быть этим интересным, Анна Дмитриевна и сама пока не знала.

Наташа, замерев от волнения, смотрела на немые враждебные цифры и не знала, что с ними делать. Анна Дмитриевна занялась проверкой тетрадей, ломая голову – что же придумать, ничего такого ей в голову не приходило, и она даже подумала, что хорошо бы Наташа решила и сейчас неправильно. Но Наташа, напрягая память, заставила себя сосредоточиться и решила накоиец-то правильно свой первый пример. Правда, она еще этого не знала и поэтому спокойно продолжала решать дальше и все примеры решила правильно, потому что они были легкими.

Когда Анна Дмитриевна посмотрела к ней в тетрадку и увидела наконец-то правильные ответы, она почувствовала себя счастливой, как никогда, и сразу же придумала, чем наградить Наташу, – взять ее с собой в цирк! У нее уже были билеты для сыновей. "Старший не пойдет, не беда", – подумала она.

Когда Наташа узнала, что правильно решила примеры, она попросила Анну Дмитриевну задать ей еще что-нибудь и целый вечер решала примеры и была не менее счастлива, чем учительница, а про награду даже забыла. Чувствовала себя так, как будто ее вдруг почистили, обновили, ликвидировали непонятным ей образом неисправность ее механизма.

– Молодец, умница! – сказала Анна Дмитриевна и погладила ее по голове. – Собирайся, завтра пойдем в цирк!

– В цирк? – спросила Наташа. – А что это такое?

Анна Дмитриевна, радостно улыбаясь, рассказала ей про цирк, и Наташа помчалась домой, полетела домой и, ворвавшись домой как ветер, рассказала бабушке Насте и про порядок действий и про цирк.

– Я теперь сама буду арифметику делать! Я отменила свое затемнение, теперь в голове у меня светло, как днем!

Бабушка Настя обиделась и проворчала:

– Революционерка ты, Наталья, и учительница твоя – революционерка!

И ушла в свою комнату, и закрылась на защелку, и гоняла косточки на счетах, и поминала во время своей важной работы Артема и Васю, ушедших на фронт из десятого класса…

Вспоминая свое детство и сравнивая себя со своими учениками, Наталья Савельевна обнаружила сходство между собой и Саней. Сколько сил потеряла Анна Дмитриевна, чтобы вразумить ее! Учительница могла бы вычеркнуть ее из своего класса, могла оставить на второй год, но не сделала этого, потому что ее отличала замечательная личная заинтересованность в жизни своих учениц. И эта заинтересованность не покидала ее до конца дней, пока она не ушла навсегда сама, удостоверившись, что это ее свойство вместе с любовью к детям восприняла от нее Наташа Вишнякова.

Думая дальше о себе и о своих учениках, Наталья Савельевна заметила также сходство между собой и Федей Гончаровым. Она тоже славилась в школе как отчаянная забияка и задира, и у нее тоже было прозвище, а звали ее Дистрофиком – по причине большого истощения и даже прозрачности.

Продолжая аналогию, она узнавала себя и в Маше Соколовой. Она тоже не могла равнодушно пройти ни мимо воробьев, ни мимо дворовых кошек, которые после войны снова замяукали в ленинградских дворах. Однажды Наташа собрала около десятка кошек, и повела их с собой в школу, и довела до класса, держа в руке одну заветную корюшку. Ну и шуму было в школе! Были сорваны все уроки, а Наташа отправилась домой с грозной запиской от самого директора.

Перебирая в памяти нынешних своих первоклассников, она поразилась тому, как все повторяется в жизни и как это повторение выглядит новым и неизвестным для новых людей. Чувствуя родство со своими первоклассниками, она видела и то, что отличает их, сегодняшних детей, от детей войны.

Неожиданная волна страха за них накатила на нее, когда она подумала о войне, и так же неожиданно ее посетила мысль: "Если вывели в люди меня, самую трудную в то время, то сейчас для меня не должно быть препятствий, чтобы вернуть долг. Те трудности, что я испытываю сейчас, не идут ни в какое сравнение с теми, что испытывала Анна Дмитриевна со мной".

Разъятая на составные части, на множество знакомых характеров, Наталья Савельевна почувствовала облегчение, оттого что сумела хорошо ответить себе на вопрос – что дальше делать с Саней?

С трудом высвободив время, Наталья Савельевна пошла к Сане домой, чтобы увидеть его в более свободной обстановке. Отца у Сани не было. Мать призналась ей, что "гуляла" с одним солдатом, а он был женат. Но раз по душе пришелся, разве смотришь на эти вещи строго. Как подошел конец службе, он и сказал ей: "Поеду домой, на жену одним глазом гляну, может, тебя выберу, может, ее. Ты меня жди. Перевес на твоей стороне, так мне кажется".

"Перевес" и правда получился на ее стороне – незамужняя женщина с ребенком на руках. А солдат так и не вернулся. Вот и сыну семь лет, а приветов никаких, а к другим душа не лежит, так и слышит: "Ты меня жди". Особый он был человек, хоть и простой, правдивый очень, ведь и наврать-то мог, что свободный, и во всем остальном, но не наврал. А про сына не знает, не хотела ему мешать выбор делать, очень любила его, солдата.

Прослушала Наталья Савельевна грустную повесть, при Сане рассказанную. Саня на нее несколько раз глаза вскидывал – приглядывался, как она поняла мамкину жизнь, а потом сказал:

Ничего, мамка, не горюй, вот я в армию пойду

служить, найду там твоего солдата, и мы с ним крепко поговорим.

Засмеялась мамка, улыбнулась Наталья Савельевна, а Саня принялся делать уроки, решать задачу, и против обыкновения решил, и Наталья Савельевна тут же ее проверила и похвалила Саню.

Саня засмущался:

– Это от волнения, Наталья Савельевна, у меня получилось! Больше, наверно, не получится!

– Получится, Саня! У нас с тобой все получится, нас же двое, да еще твоя мама. Не может быть, чтобы у нас у троих не получилось.

– Он будет так стараться, правда, Саня? – дрожащим голосом спросила мамка.

– Очень буду, изо всех сил, – ответил Саня, шмыгая носом.

Наталья Савельевна стала собираться. Саня вышел в коридор и, встав на стул, снял ее пальто и помог ей одеться. Во всех его действиях ощущалась сноровка, и, когда Наталья Савельевна его поблагодарила, он ответил: "Пожалуйста". Он стоял на стуле, маленький, худенький, светлоголовый, и мало чем напоминал ей Саню в классе, того Саню, который вечно жался по стенкам на переменах и не умел справиться с собой от смущения, когда она вызывала его отвечать.

Сейчас перед ней стоял человек, полный достоинства, владеющий собой и даже не по годам предупредительный.

– Саня у нас в доме за главного, – сказала мамка, – я с ним во всем советуюсь, мужчина все-таки! Он и работу по дому выполняет, я с ним не знаю никакой мороки. Конечно, он очень еще ребячливый, но и лет-то ему всего семь! Он у меня – как светлый месяц в небе, вот только двоек у него много, одно только меня и пугает.

– Не будет у нас двоек! – на прощанье сказала Наталья Савельевна и вышла на улицу. Там ее подхватили снегопад и северный ветер и понесли по направлению к дому. Сквозь пургу чуть виднелись фонари, и вдалеке шла электричка из Ленинграда и фосфоресцировала, как огромный светлячок.

Навстречу Наталье Савельевне бежали дети. Дети были повсюду, куда ни взгляни, и она подумала: I "Много детей, как хорошо! Какое это все-таки счастье – наши дети!"

Утром следующего дня Саня рассказал Соколовой, что у него дома была Наталья Савельевна, его не ругала, была она немного другая, чем в школе, конечно лучше. Соколова Сане позавидовала, но потом они заговорили о своих планах на лето. Каждое утро они заводили разговор про лето, и им даже казалось, что оно от их разговоров быстрее идет навстречу. Обсудили, как Саня будет пасти коров с дедом Игнатом. Жирафа дала дельный совет насчет того, что коров надо выгонять в поле как можно раньше утром. Саня, поблагодарив ее за совет, в свою очередь, посочувствовал ей насчет ежа, которого она собиралась поймать летом, и посоветовал поймать ежа в лесу, потому что ежи только в лесу и водятся. Жирафа также поблагодарила его за совет, и тут задребезжал звонок, и остальные советы пришлось пока оставить при себе.

Начался урок труда. Саня – светлый месяц – на уроке труда сидел со своей пронырливой и болтливой соседкой Леной Травкиной, и ножницы, как живые, ходили в его задумчивых руках. Гончаров вертелся на парте и приставал к Жирафе – какой все же сопливый Саня Иванов! – и мешал ей выдергивать нитки из тряпки. Сам он склеивал коробку из картона, но ему было не до коробки, он мечтал раз и навсегда вытеснить Саню из сердца Жирафы и довел ее до слез, так что Наталья Савельевна отсадила его на свободное место к Алле Щукиной (Миша Строев болел, и его место пустовало). Впереди Аллы сидели Саня с Леной.